И смех и песни! и солнца блеск!
Челнок наш легкий качают волны;
Я в нем с друзьями, веселья полный,
Плыву беспечно… Вдруг слышен треск.
И разлетелся в куски челнок —
Друзья пловцами плохими были,
Родные волны их поглотили,
Меня ж далеко умчал поток.
Не думай, что скверныя штуки твои
По глупости сносятся мною;
И ангелом тоже меня не считай,
Привыкшим прощать все дурное.
Твои все коварства я, правда, терпел
Безмолвно, без гнева и злобы;
Другие, конечно, на месте моем
Тебя умертвили давно бы.
Конец! опущена завеса!
К разезду публика спешит…
Ну что ж? успех имела пьеса?
О, да! в ушах моих звучит
Еще доселе страстный шепот,
И крик, и вызовы, и топот…
Ушли… и зала уж темна,
Потухли свечи… тишина…
Чу! что-то глухо прозвенело
Помнишь ты, друг мой, как часто, порою блаженной,
Милой головкой склоняся ко мне на плечо,
Ты уверяла в любви никогда неизменной,
Ты мне клялася любить высоко, горячо?
Помнишь, как нежно любуясь тобой, и лаская,
Грустным сомненьем тебя огорчал я всегда;
Помнишь, как мило ты, губки свои надувая,
Гадким, противным, меня называла тогда?
Снова сердце покорилось,
Гнев и злоба — все минуло;
Снова нежных чувств истому
Ты, весна, в меня вдохнула.
По исхоженным аллеям
Снова день и ночь слоняюсь
И под каждой женской шляпкой
Милый лик найти стараюсь.
Мне так смешны глупцы с козлиной мордой,
Что̀ на меня глаза таращат с любопытством,
Смиренныя лисицы, что̀ с ехидством
Обнюхивают вас. С осанкой гордой
Смешны мне обезьяны, что̀ решают
Вопросы в сфере умственной так смело,
Как будто это их умишек дело!
И трусы те смешны, что̀ угрожают
Гнуснейший червь — сомнения укоры,
Гнуснейший яд — в свои не верить силы:
Я их познал, был на краю могилы, —
Росток, лишенный дружеской опоры.
И ты к нему склонил с участьем взоры.
И вкруг тебя росток обвился хилый;
И если он воспрянет, легкокрылый,
То ты — пособник, благостный и скорый.
Миннезингеры в молчанье
На турнир текут толпой;
То-то будет состязанье,
То-то будет славный бой.
Пыл неистового чувства
Миннезингеру, как конь;
Щит ему — его искусство,
Меч — фантазии огонь.
Фраки, белые жилеты,
Тальи, стянутыя мило,
Комплименты, поцалуи…
Если б в вас да сердце было!
И любви хотя немножко
Было б в сердце!.. Тошны, право,
Ваши вопли и стенанья:
Разве жизнь вам не забава?
Отчего так бледны и печальны розы,
Ты скажи мне, друг мой дорогой,
Отчего фиалки пламенные слезы
Льют в затишье ночи голубой?
Отчего в разгаре золотого лета
Так тоскливо соловей поет?
Отчего дыханье свежего букета
Запахом могилы обдает?
Раздолье злу, а доброму — препоны,
Не мирт в цене, а ствол осины тощей,
Что по ветру листву свою полощет,
Не жар в цене, а треск неугомонный.
И тщетно ты возделываешь склоны
Парнасские, растишь цветы и рощи;
Коль не поймешь, что дело много проще,
Везде и всюду ждут тебя уроны.
Мужчины, дамы, девушки, внимайте
И ревности подписку собирайте!
У граждан Франкфурта решенье есть —
Во славу Гете памятник возвесть.
Их мысль: «В дни ярмарки купцы чужие
Увидят, что мы с Гете ведь родные,
Что наш навоз взростил такой цветок —
И будет наш кредит везде высок!»
В песнопеньи состязаться
Минезингеры идут…
Очень странное, признаться,
Представленье будет тут,
Пылкое воображенье
Будет им служить конем,
Их щитом — дар песнопенья,
А дар слова — их мечом.
Ты наблюдал, как я сражался с хором
Крикливых сов и пуделей ученых,
Бесстыдной клеветой вооруженных,
Вещавших мне о пораженье скором.
Ты наблюдал педантов исступленных,
Шутов, хотевших взять меня измором,
Ты видел сердце пылкое, в котором
Клубок свивался гадов обозленных.
Фраки, белые жилеты,
Тальи, стянутые мило,
Комплименты, поцелуи…
Если б в вас да сердце было!
И любви хотя немножко
Было б в сердце!.. Тошны, право,
Ваши вопли и стенанья:
Разве жизнь вам не забава?
Миннезингеры в молчанье
На турнир идут толпой;
То-то будет состязанье,
То-то славный будет бой!
Пыл неистового чувства
Для певца как верный конь:
Щит ему — его искусство,
Меч — фантазии огонь.
На крыльях моей песни
Я унесу тебя
Туда где Ганга плещет
Священная струя.
Я знаю там мечтечко
Где льет свой аромат,
Облитый весь сияньем
Луны, роскошный сад;
Где лотос, разцветая,
К себе сестрицу ждет
Страшны, о друг мой, дьявольские рожи,
Но ангельские рожицы страшнее;
Я знал одну, в любовь играл я с нею,
Но коготки почувствовал на коже.
И кошки старые опасны тоже,
Но молодые, друг мой, много злее:
Одна из них — едва ль найдешь нежнее —
Мне сердце исцарапала до дрожи.
Неужель природа пала?
Наш порок привился к ней?
У животных, у растений
Вижу ложь как у людей.
Я невинности лилеи
Вовсе верить перестал;
Мотылек непостоянный
Слишком часто к ней летал!
Цветы с окраской алою и бледной,
Из крови ран возникшие для света,
Собрал я в вязь единого букета
И приношу красе твоей победной.
Прими же песнь, что чистым сердцем спета;
Да не пребудет жизнь моя бесследной!
Я знак любви тебе оставил бедный, —
Когда умру, не забывай поэта!
Спесив, надут, торжественен и важен,
Мне человек привиделся во сне;
Он был и груб и грязен в глубине,
Хоть с виду чист, завит и напомажен.
Он внешне был прилизан и приглажен,
Но внутренно — ничтожество вполне;
Держался он со светом наравне,
Отважен был и даже авантажен.
Легче серны и пугливей,
По уступам диких скал,
От меня она бежала,
Ветер кудри ей взвевал.
Где утес нагнулся к морю,
Я ее остановил;
Словом кротким, словом нежным
Сердце гордое смягчил.
Да, ты страдалица, и не сержуся я…
Нам суждено страдать, прекрасная моя.
Пока не розобьет в нас смерть души больной,
Мы все должны страдать, мой милый, друг, с тобой.
Я видел у тебя презренье на устах,
И видел я, как гнев сверкал в твоих глазах,
И гордо, как волна, вздымалась грудь твоя;
Но все страдаешь ты, страдаешь так, каке я.
В плену мечты, готов был мир попрать я
И молодость провел с тобой в разлуке,
Искал любви, чтобы в любовной муке
Любовно заключить любовь в обятья.
Любви искал я всюду без изятья,
И к каждой двери простирал я руки,
Стучал, как нищий, — и на эти стуки
Вражда была ответом и проклятья.
Открыта грудь для дружеского слова,
Разверзлось сердце, рухнула преграда;
Опять со мной волшебная услада,
Я родину как будто вижу снова.
Катятся волны Рейна голубого,
В них замков отражается громада,
И никнут долу гроздья винограда,
Созревшего и солнцем налитого.