Глаза, что мной давно забыты,
Хотят меня опутать вновь,
Опять я околдован взглядом,
Где светит кроткая любовь.
Опять лобзанье этих губок
То время воскрешает мне,
Когда я днем был глуп безмерно,
А ночь блаженствовал вполне.
Ночка темная, непроглядная,
Ночь осенняя, ночь дождливая!
Где-то милая, ненаглядная,
Где она, моя боязливая?
Вхожу в комнатку я уютную,
У окна сидит моя милая,
Смотрит пристально во мглу смутную,
Смотрит бледная и унылая!
Письмо, что ты мне написала,
Меня ни чуть не испугало.
Меня не любишь ты давно?
Но что же длинно так оно?
Тетрадь исписанная мелко,
Страниц в двенадцать не безделка!
Когда хотят отставку дать,
Не станут длинно так писать!
Какая ложь в обятьях скрыта!
Как ты хитра невероятно!
Обманывать — всегда нам любо,
И быть обманутым приятно.
К чему твоя самозащита?
Ведь ты, я знаю, лицемеришь.
Хочу твоим я верить козням
И клясться тем, чему ты веришь.
«Сколько яду в этих песнях!
Сколько яду, желчи, зла!..»
Что ж мне делать! столько яду
В жизнь мою ты пролила!
«Сколько яду в этих песнях!»
Что ж мне делать, жизнь моя!
Столько змей ношу я в сердце,
Да и сверх того — тебя!
Друг! Ты все одну стрекочешь
Песню про свои напасти!
Иль высиживать все хочешь
Лишь птенцов давнишней страсти?
Ах! Цыплята все скребутся,
Скорлупа тесна цыпленку;
Выползли, пищат, трясутся,
Хвать — и запер их в книжонку.
Из вод подымая головку,
Лилея в раздумье глядит;
С высот улыбаясь, месяц
К ней тихой любовью горит.
Лилея стыдливо склонила
Головку на зеркало вод,
А он уж у ног ее, бледный,
Трепещет и блеск свой льет.
<Осень 1856 (?)>
Как ты и хнычешь, и смеешься,
И как сердито губы дуешь,
Когда, не будучи влюбленной
Сама, однако же, ревнуешь!
Подай тебе в такое время
Понюхать розу — ты оставишь
Ее листки, в шипы уткнешься,
Покуда нос не раскровавишь.
Зарыт на дальнем перекрестке
Самоубийцы труп в песок,
Над ним растет цветочек синий,
Несчастных грешников цветок.
Там я стоял, вздыхая… Вечер
Все сном и холодом облек,
И при луне качался тихо
Несчастных грешников цветок.
Твой образ милый и прекрасный
Давно уж видел я сквозь сон;
Он кроток, ангелам подобен,
И бледен, и болезнен он,
И только на губах алеет…
Но поцелует смерть и их,
И свет божественный потухнет,
Блистающий в глазах святых.
Давно задумчивый твой образ,
Как сон, носился предо мной,
Все с той же кроткою улыбкой,
Но — бледный, бледный и больной —
Одни уста еще алеют,
Но прикоснется смерть и к ним
И все небесное угасит
В очах лобзаньем ледяным.
Беги со мной и будь моей,
На сердце отдохни моем;
Ты на чужбине в нем найдешь
И край родной, и отчий дом.
***
Откажешь ты,—умру я здесь;
Тогда ты станешь сиротой.
Как на чужбине—будешь ты
В родном краю, в семье родной.
О, ты всегда был ловкий малый,
Все хо́ды, переходы знал,
Везде, где мы к одной шли цели,
Дорогу мне перебивал.
Теперь ты муж моей невесты —
Уж это чересчур смешно;
Смешнее только то, что мне же
Тебя поздравить суждено.
Вздыхая жмут друг другу руки
Любовники в прощальный час,
И нет конца их тяжкой муке,
И слезы льются их из глаз.
Но мы прощаясь, не вздыхали,
У нас и слезы не текли,
Все вздохи, слезы и печали
Гораздо после к нам пришли.
Все море, братья, в час заката
Горит кругом, как золотое…
Когда умру, на дно морское
Усопшего вы бросьте брата!
Мы были долго с морем дружны:
Волною ласковой, бывало,
Так часто скорби утоляло
Оно в груди моей недужной.
Почтенная барышня! Слабый, больной
Сын муз прибегает к вам с просьбой единой:
Позвольте прижаться ему головой
У вашей груди лебединой!
«Но… сударь! Ко мне обращаться публично
Как смели вы с просьбой такой неприличной?»
Всюду, где ты только ходишь,
Ты встречаешься со мною.
Чем сильней меня изводишь —
Становлюсь вернее втрое.
Я пленяюсь злостью милой,
Но добром мне не плениться, —
Если хочешь стать постылой,
Ты должна в меня влюбиться.
Под траурным парусом челн мой
Уносится в бурное море;
Ты знаешь, как я опечален,
И все ж причиняешь мне горе.
Ты сердцем изменчивей ветра,
Шумящего там на просторе.
Под траурным парусом челн мой
Уносится в бурное море.
Дитя! Как полевой цветок, ты
Чиста, прекрасна и мила;
Гляжу я на тебя, и му́ка
Мне смутно в сердце залегла.
И руки над твоей головкой
В мольбе охотно б я сложил,
Прося, чтоб Бог прекрасной, чистой
Тебя навеки сохранил.
* * *
Когда разлучаются двое,
Жмут руки, с печалью лица,
И плакать они начинают,
Вздыхают они без конца.
Не плакали мы, не вздыхали,
Когда расставаться пришлось,
Но после, о, после, как много
Узнали мы вздохов и слез.