С полным правом, ангел мой,
Можешь ты сказать: «Довольно.
Он действительно плохой,
Даже мне он сделал больно.
Даже мне, хоть никогда
В зле его не упрекала
И от клеветы всегда
Горячо так защищала.
Мне, решившей полюбить,
Полюбить его сердечно.
Если б мог он не чудить
И не куралесить вечно!»
Ты причаль, моя рыбачка,
Легкий к берегу челнок, —
Подойди и дай мне руку,
Сядь со мною на песок.
Мне на грудь склони головку
И не бойся так меня…
Ведь без страха ты вверяешь
Морю дикому себя.
В моем сердце, словно в море,
Буря тож порой шумит, —
И немало чудных перлов
В глубине его лежит.
Как ты можешь спать спокойно,
Зная ведь, что я живу?
Старый гнев мой вновь проснется.
Иго я свое порву.
Знаешь песню — как к подруге
Мертвый юноша пришел
И ее к себе в могилу
В полночь силою увел?
Верь, красавица-малютка,
Ненаглядная моя,
Верь — еще я полон жизни,
И сильней всех мертвых я.
Ты прекрасная хозяйка.
В доме стройно все идет,
Все в порядке — кухня, погреб,
И возделан огород.
А в саду твоем расчищен
Всюду каждый уголок,
И идет солома даже
При твоем хозяйстве впрок.
Не возделано лишь сердце
У тебя, чтоб полюбить,
И ни с кем пустынной спальни
Ты не хочешь разделить.
Образ сфинкса наделен
Всеми женскими чертами,
Лишь придаток для него —
Тело львиное с когтями.
Смерть и сумрак! В этом, сфинкс, —
Вся загадка роковая,
И труднейшей не решал
Иокасты сын и Лайя.
К счастью, женщине самой
Дать разгадку не под силу,
А иначе — целый мир
Превратился бы в могилу.
У кого в груди есть сердце,
Сердце, где живет любовь,
Тот — сражен наполовину
И, как я, не встанет вновь.
Я лежу в цепях и узах,
А умру я — в тот же миг,
Опасаясь обличений,
Люди вырвут мне язык.
Молча я сойду в могилу,
Даже там, в стране иной,
Я не выдам злодеяний,
Совершенных надо мной.
И в повседневных грезах,
В бессоннице неизменной
Твой в сердце не умолкает
Смех, для меня бесценный.
Помнишь, как в Монморанси
Верхом на осла ты села
И вдруг, не удержавшись,
В чертополох слетела?
Осел остался спокоен,
Чертополох вкушая, —
Смех, для меня бесценный,
Мне не забыть, родная.
Моя милая хозяйка,
Моя добрая супруга
Приготовила мне завтрак —
Теплый кофе, белых сливок.
И сама мне наливает
С шуткой, лаской, милым смехом;
Ни одни уста на свете
Не смеются так прелестно!
Голосок такой же нежный
Лишь у ангелов найдется,
На земле же — разве только
У соловушек отборных.
Стоял я, к мачте прислонясь,
Следя валы глазами.
Прости, родимая страна!
Мой челн под парусами!
Вот милый дом на берегу,
На стеклах отсвет солнца;
Гляжу я долго, но никто
Не машет из оконца.
Не лейтесь, слезы, — вы глаза
Туманом мне застлали!
Больное сердце, не порвись
От горя и печали!
Никак я забыть не умею,
Ревнивой тоскою томим,
Что ты была прежде моею —
Душою и телом своим.
То тело — уста и ланиты —
Поныне мне жизни милей;
А душу свою схорони ты;
Довольно с меня и моей.
Я ей поделюся с тобою,
И в знойный свидания час
Пусть выйдет с единой душою
Единое тело из нас.
Девушку юноша любит,
А ей по сердцу другой,
Другой полюбил другую,
И та ему стала женой.
И девушка тут же, с досады,
Идет, невпопад и невпрок,
За первого встречного замуж,
А юноша — одинок.
Все это старо бесконечно
И вечно ново для нас,
И тот, с кем оно приключится,
Навеки сердцем угас.
Кто любит в первый раз, как Бог тот счастлив,
Хотя бы и несчастно он влюбился;
Но тот глупец, кто любит во второй раз
И вновь любви взаимной не добился.
Увы! Как раз такой глупец я: снова
Я от любви непризнанной страдаю,
И солнце, месяц, звезды, все смеются,
И с ними я смеюсь — и умираю!
Как ты можешь спать покойно?
Ведь ты знаешь, что я жив
И храню в душе досаду,
Прежних ран не позабыв.
Помнишь старую балладу,
Как пришол ночной порой
Мертвый юноша из гроба
За подругой молодой?
Берегись, моя красотка!
Я отмстить тебе готов:
Я не умер —и сильнее
Всех на свете мертвецов.
«Очи, смертные светила!» —
Было песенки начало,
Что когда-то мне в Тоскане
Возле моря прозвучала.
Пела песенку девчонка,
Сеть у моря починяя,
И смотрела так, что начал
Целовать ее в уста я.
Песенку и сеть у моря
Вспомнил я, когда, тоскуя,
Увидал тебя впервые, —
Дай же рот для поцелуя!
Не пугайся, дорогая!
Не похитят нас теперь:
Твой покой оберегая,
На замок я запер дверь.
Как бы вихрь ни злился яро,
Дом ему не сокрушить;
Но чтоб не было пожара,
Лучше лампу затушит…
Ах, позволь покрепче шею
Мне твою обвить вокруг,
Шали нет — так я согрею,
Чтоб не зябла ты, мой друг!
Под Липами, мой друг, найдешь
Ты сердцу пищи много:
Красавиц здесь не перечтешь,
Усеяна дорога.
Да, здесь их самый пышный цвет,
Украшенных шелками…
Недаром на́звал их поэт
«Ходячими цветками».
Какие шали на плечах!
А шляпки, а платочки!
И что за дивный блеск в очах!
А шеи-то, а щечки!
Свет и слеп, и завистлив, и глуп. Каждый день
Это тысячи раз повторяют;
Пусть же толки его мимолетную тень
На тебя так жестоко бросают;
Пусть сердечко твое осуждают они, —
Ведь враги, дорогая, не знают,
Как блаженны лобзанья и ласки твои
И каким они зноем пылают!..
Не тревожься, нашей страсти
Людям я не выдаю,
Хоть всегда с большим восторгом
Красоту твою хвалю.
Нет! под лесом роз душистых
Глубоко зарыты мной
Эта пламенная тайна,
Этот пламень роковой.
Если искры и забрызжут
Из под роз —не бойся их…
Люди в пламень тот не верят:
Он —поэзия для них!
Смерть — это ночь, ароматная, влажная,
Жизнь — это знойный, удушливый день.
День утомил меня, мне уже дремлется,
Ночи целительной близится тень.
Над головой моей липа склоняется,
Песнь соловья там звенит средь ветвей,
Слышу во сне, как меня он баюкает,
Все про любовь мне поет соловей.
В жизни темной и унылой
Мне светился образ милый.
Образ милый потемнел —
Мрак густой меня одел.
Дети малые боятся
В темном месте оставаться,
И поют они впотьмах,
Чтоб прогнать свой детский страх.
Точно также одинокой,
Я пою во тьме глубокой —
И хоть песнь невесела,
А тоску разогнала.