Девушка, чьи нежны губки,
Чья улыбка так чиста,
Милая моя малютка, —
О тебе моя мечта.
Долог нынче зимний вечер,
И хотел бы я скорей
Быть с тобой, болтать с тобою
В тихой комнатке твоей.
Я к губам своим прижал бы
Ручку белую твою
И слезами оросил бы
Ручку белую твою.
Пусть роза пахнет, — разве ощущает
Она свой аромат? И соловей —
Сам чувствует ли он, что́ в нас рождает
Звучаньем песни сладостной своей?
Не знаю я. Но часто правда злая
Мешает нам! Пусть розу с соловьем
Обманывают чувства, — ложь такая
Нам кажется уместной кое в чем.
Солнце уже над горами, и звонок
Стада овечьего дальний гул.
Мой светик, мой цветик, мой милый ягненок
Еще бы раз на тебя я взглянул!
С окна не свожу пытливого взора.
«Прощай, дитя! Я с тобой расстаюсь!»
Напрасно. Не шевельнется штора.
Она еще спит, — не я ли ей снюсь?
О, перестань, мое сердце, крушиться;
Сердце мое, примирися с судьбою!
С новой весною опять возвратится
Все, что зима унесла за собою.
И еще как тебе много осталось!
Сколько красот у природы и света!
Если б что милым тебе показалось,
Можешь ты все полюбить без запрета.
Вдвоем на уличном углу
Час целый мы стояли.
И о союзе наших душ
Мы нежно рассуждали.
Свою взаимную любовь
Сто раз мы подтверждали;
Стоять на уличном углу
Мы все не уставали.
Богиня случая меж нас
Субреткой проскользнула,
Увидела, что мы стоим,
И, прыснув, упорхнула.
Люблю я цветок, но не знаю, который;
Томлюсь, грущу;
Склонив в цветочный венчик взоры,
Сердца ищу.
Благоухают цветы на склоне
Угасшего дня;
Ищу я сердца еще влюбленней,
Чем у меня.
Поет соловей, и слышу в пенье
Подавленный стон.
И плачу я, и он в томленье,
И я и он.
А ведь кастраты плачут,
Лишь песня сорвется с губ;
И плачут, и судачат,
Что голос мой слишком груб.
И нежно поют хоралы
Малые голоски
Колокольчики, кристаллы, —
Они высоки и легки.
Поют о любовных муках,
Любви, наитии грез;
Дамы при этих звуках
Плавают в море слез.
Глазки весны голубые
Кротко глядят из травы.
Любы вы милой, фиалки, —
С полем расстанетесь вы.
Рву я цветы и мечтаю…
В роще поют соловьи…
Боже мой! кто рассказал им
Думы и грезы мои?
Громко они разглашают
Все, что я в сердце таю…
Целая роща узнала
Нежную тайну мою.
Дай ручку мне! к сердцу прижми ее, друг!
Чу! слышишь ли, что̀ там за стук?
Там злой гробовщик в уголочке сидит
И гроб для меня мастерит.
Стучит безумолку и день он и ночь…
Уснул бы — при стуке не смочь.
Эй, мастер! ужь время работу кончать!
Пора мне усталому спать!
На дальнем горизонте,
Как сумеречный обман,
Закатный город и башни
Плывут в вечерний туман.
Играет влажный ветер
На серой быстрине;
Траурно плещут весла
Гребца на моем челне.
В последний проглянуло
Над морем солнце в крови,
И я узнал то место —
Могилу моей любви.
Закрыв глаза ей, алый рот
Люблю я целовать;
Она покоя не дает —
Причину хочет знать.
И с вечера не устает
До утра приставать:
«Зачем, когда целуешь рот,
Глаза мне закрывать?»
Какой тут у меня расчет,
Сам не могу понять, —
Закрыв глаза ей, алый рот
Целую я опять.
Когда в глаза гляжу порой,
Тоска, тревога — все забыто мной;
В тот миг, когда уста твои целую,
Весь обновлен, вдвойне я существую;
Когда к твоей груди склоняюсь я,
Мечты былые сходят на меня;
Но, ах! когда любви одно лишь слово
Ты вымолвишь… я горько плачу снова!
С каким любопытством чайка
Глядит, снижаясь к нам:
Зачем я ухом крепко
Прильнул к твоим губам?
Ей надо узнать, что́ в ухо
Уста твои мне льют:
Туда слова ли только
Иль поцелуи текут?
Я сам не понимаю
Журчанья в душе моей!
Слова и поцелуи
Смешались странно в ней.
* * *
На дальнем горизонте,
Как дымно-светлый лик,
В заре вечерней, город
Меж башнями возник.
Курчавит ветер влажный
Седой воды стекло,
С размерностью печальной,
Вперед, гребет весло.
Еще горит мне солнце,
И луч последний ал,
То место отмечая,
Где все я потерял.
Неподвижныя от века,
Звезды на небе стоят
И с любовною тоскою
Друг на друга все глядят.
Говорят оне прекрасным
И богатым языком.
Но язык их никакому
Филологу не знаком.
Я же тот язык прекрасный
В совершенстве изучил:
Дорогой подруги образ
Мне грамматикой служил.
Неподвижные от века
Звезды на небе стоят
И с любовною тоскою
Друг на друга все глядят.
Говорят они прекрасным
И богатым языком,
Но язык их никакому
Филоло́гу незнаком.
Я же тот язык прекрасный
В совершенстве изучил:
Дорогой подруги образ
Мне грамматикой служил.
Обо мне с тобою много,
Толковали, знаю я,
Но однако не сказали
Чем больна душа моя!
Все они меня бранили,
Называли хитрым, злым;
Головой качали важно,
И поверила ты им.
Только худшего — ты верно
Не узнаешь от людей.
Что всего глупей и хуже
Я таю в груди своей.
К моей щеке своей щекой прижмись,
Тогда польются вместе наши слезы!
К моей груди — своею преклонись,
И вспыхнут ярче радужные грезы!
И в миг, когда с любовию сожмут
Твой стан мои трепещущие руки
И вместе наши слезы потекут, —
С улыбкой я умру от страстной муки!
Жил я верою одною
В то, что поцелуи жен
Нам назначены судьбою
От начала всех времен.
Целовать и целоваться
Так серьезно я умел,
Точно должен был стараться
Над решеньем важных дел.
Ныне я отлично знаю
Поцелуев суету, —
В них не верю, не мечтаю
И целую на лету.
На дальнем небосклоне,
Туманною грядой,
Встает старинный город,
Одет вечерней мглой.
Кудрявит влажный ветер
Равнину синих вод;
Гребец мой однозвучно
Веслом по влаге бьет.
Заря, чуть теплясь, кажет
Места, где я любил,
Где все, что мило сердцу,
Навек похоронил.