Страсть сказала богу песен,
Что потребует залога
Прежде, чем ему отдаться, —
Жить так трудно и убого.
Отвечал ей бог со смехом:
«Изменилось все на свете.
Говоришь как ростовщик ты,
Должников ловящий в сети.
Хочешь, дам тебе я лиру —
Правда, лиру золотую.
Под залог ее красотка,
Сколько дашь ты поцелуев?»
Резвость мягкая и живость,
Грациозная болтливость,
Смех, чарующая ложь,
Лихорадки страстной дрожь
И любви живой порывы —
Вот, французы, чем сильны вы!
Немцы — как того не видеть? —
Мастера лишь ненавидеть.
Эту ненависть излить
Нужно им во что б не стало,
И чтоб яд ее вместить —
Гейдельбергской бочки мало.
Пред солнцем роскошным склонилась
Лилея, печали полна,
Головкою тихо поникла
И в грезах ждет ночи она.
И месяц — лилеи любовник,
Ее пробуждает лучом,
И смотрит она, улыбаясь,
На месяц цветущим лицом.
Цветет, и пылает, и блещет,
И на небо смотрит она;
Трепещет, и пахнет, и плачет,
Любовных томлений полна.
Солнце уже поднялось над горами,
В стаде овечки звонками звучат…
Друг мой, овечка моя, мое солнце и радость, —
Как я еще раз взглянуть на тебя был бы рад!..
С жадным томленьем гляжу я в окошко…
«Друг мой! Прощай! Я иду от тебя!»
Нет, все, как прежде, опущены шторы…
Спит еще все… и во сне еще грежусь ей я…
Никак позабыть не могу я,
Как прежде, мой друг дорогой,
Владел я тобой нераздельно
И телом владел, и душой.
Ах, телом твоим и поныне
Желал бы владеть я в тиши,
А душу зарой ты хоть в землю —
И так во мне много души.
Ее пополам я разрежу,
В тебя половину вдохну —
Тогда мы единое тело
И душу составим одну.
Лежу ли безсонною ночью
В постели, один, без огня,
Лицо твое с кроткою лаской
Из мрака глядит на меня.
Закрою ль усталыя веки
И тихо забудусь во сне —
Твой нежный и ласковый образ
Прокрадется в грезы ко мне.
И утро его не уносит,
Летучия грезы гоня…
Весь день, неразлучно со мною,
Живет он в душе у меня.
Когда благоухали розы
И пели в рощах соловьи,
С любовью нежною сжимали
Меня обятия твои.
Сорвала осень листья с розы,
Далеко прогнан соловей,
И ты тоже улетела,
И я один с тоской моей.
Как холодны, как длинны ночи!
Скажи — тебя ждать долго мне?
Иль суждено былым блаженством
Мне наслаждаться лишь во сне?
Ты, Гервег, жаворонок словно,
Взлетаешь к солнцу в вышину.
Поешь там звонко, без печали…
Но стужа зимняя прошла ли?
Неужли ты нашел в Германии весну?
Ты, Гервег, жаворонок словно,
Вспорхнув, льешь трели в облаках
И землю из виду теряешь…
Ах, лишь в одних твоих стихах
Есть та весна, что нам ты воспеваешь.
Недвижно, в далеком эѳире,
Блестящия звезды стоят,
И сотни столетий с любовью
Одна на другую глядят.
Оне говорят нежь собою,
И дивно богат их язык;
И нет на земле филолога,
Кто б тайну их речи проник.
Но мне стал язык их понятен,
Я долго его изучал:
В глазах моей милой подруги
Я верный словарь отыскал.
Дожда̀лся я светлаго мая;
Цветы и деревья цветут,
И по́ небу синему, тая,
Румяныя тучки плывут.
Запели веселыя пташки
В играющей листве лесов,
И белые скачут барашки
На зелени мягких лугов.
Ни петь, ни скакать не могу я…
Больной, я улегся в траве.
Как-будто и сплю и не сплю я…
И грезы, и звон в голове.
Небо, как всегда, невзрачно!
Город — все в нем как и было!
Он глядится в Эльбу — мрачно,
Обыденно и уныло.
Все носы, как прежде, длинны
И сморкаются тоскливо;
Гнут ханжи все так же спины
Или чванятся спесиво.
Юг прекрасный! Я тоскую
По богам твоим, по свету,
Наблюдая мразь людскую,
Да еще в погоду эту!
Неясно, туманным виденьем
Всплывают в дали голубой
Стариннаго города башни,
Вечерней одетыя мглой.
Сырой поднимается ветер,
И зыбь над водою встает,
И мерно со скрипом тяжелым
Моряк в моей лодке гребет.
Вот, вспыхнуло солнце еще раз,
И гаснущий отблеск упал
На то незабвенное место,
Где милую я потерял…
Советов полезных немало
И мне надавали они,
Твердили мне: случая ждите!
И ждал я несчетные дни.
Но слушая эти советы.
От голоду умер бы я,
Когда бы судьба не послала
Мне друга утешить меня.
И добрый, он подал мне хлеба,
Из верных, спасительных рук…
Его бы я обнял за помощь —
Да трудно… я сам этот друг!
Дождался я светлого мая;
Цветы и деревья цветут,
И по́ небу синему, тая,
Румяные тучки плывут.
Запели веселые пташки
В играющей ли́стве лесов,
И белые скачут барашки
На зелени мягких лугов.
Ни петь, ни скакать не могу я…
Больной, я улегся в траве,
Как будто и сплю и не сплю я…
И грезы, и звон в голове.
В вышине голубой
Звезды ярко горят
И с любовью, с тоской
Друг на друга глядят.
И ведет межь собой
Их блистающий хор
Безконечно-живой,
Полный тайн разговор.
Их мудреный язык
Ни один филолог
Не узнал, не постиг
И постигнуть не мог.
Я же смысл их речей
Хорошо изучил
Образ милой моей
Мне грамматикой был.
Так долго стужа нас томила,
Но май явился ,
И все довольны, смеются мило, —
А я смеяться отнюдь не .
Цветут цветы, ликуют хоры,
Болтают птицы — совсем как в ,
Но скука — птичьи разговоры,
Все это крайне .
И люди зря меня волнуют,
И даже друг, вообще :
Все дело в том, что именуют
Любовь мою, что так .
Плакал я во сне: мне снилось,
Что в могиле ты лежала;
Я проснулся — и слезинка
По щеке моей бежала.
Плакал я во сне: мне снилось,
Что пришла пора разлуки;
Я проснулся — и лилися
Долго слезы горькой муки.
Плакал я во сне: мне снилось,
Будто я любим тобою;
Я проснулся — слезы льются
И теперь еще рекою.
Красавицу юноша любит,
Но ей полюбился другой;
Другой этот любит другую
И на́звал своею женой.
За первого встречного замуж
Красавица с горя идет,
А бедного юноши сердце
Тоска до могилы гнетет.
Старинная сказка! Но вечно
Останется новой она,
И лучше б на свет не родился
Тот, с кем она сбыться должна!
Средневековую грубость
Вытесняет зстетичность;
Фортепьяно — нынче главный
Инструмент образованья.
И железные дороги
Для семейной жизни — благо:
С ними легче нам держаться
От родных своих подальше.
Как мне жалко, что сухотка
Моего хребта спинного
Скоро мне велит покинуть
Мир столь крупного прогресса!
Соловьи в то время дни и ночи пели.
Солнце улыбалось, рощи зеленели.
Ты меня в то время сладко целовала,
Крепко ручкой белой к груди прижимала.
Падал лист с деревьев, солнце крылось в тучи;
Мы прощались, полны злобой кипучей
Ты в то время важно, с миною серьезной
Сделала мне книксен очень грациозной.