Соловьи в то время дни и ночи пели.
Солнце улыбалось, рощи зеленели.
Ты меня в то время сладко целовала,
Крепко ручкой белой к груди прижимала.
Падал лист с деревьев, солнце крылось в тучи;
Мы прощались, полны злобой кипучей
Ты в то время важно, с миною серьезной
Сделала мне книксен очень грациозной.
Было… В жизненных потемках
Светлый образ мне сиял
Да угас — он, светлый образ,
И повсюду сумрак пал.
Если дети испугались,
Очутившися впотьмах,
Напевают громко песню,
Что б прогнать невольный страх.
Так-то, глупенький ребенок,
Так впотьмах пою и я:
Песня может быть нескладна,
Да боязнь прошла моя.
В мраке жизненном когда-то
Чудный образ мне светил;
Но потуск тот светлый образ,
Мрак совсем меня покрыл.
Дети, ежели в потемках
Ужас чувствовать начнут,
Чтоб боязнь свою рассеять,
Песню громкую поют.
Так и я, ребенок глупый,
Я пою теперь в потьмах.
Песнь моя звучит уныло,
Но рассеян ей мой страх.
Над прибрежьем сумрак ночи
Опустился в тишине;
Выплыл месяц из-за тучи,
Говорит волна волне:
— Этот путник — он безумец,
Или, может быть, влюблен?
Он и весел, и печален
И грустит и счастлив он. —
С высоты смеется месяц,
Звонко молит он в ответ:
— Он — безумец и влюбленный,
Да и сверх того — поэт!
Они меня мучили много
И сделали смерти бледней —
Одни — своею любовью,
Другие — злобой своей.
Они мне питье отравляли,
Яд к пище мешали моей —
Одни — своею любовью,
Другие — злобой своей.
Но кто меня больше всех мучил,
Кто больше меня отравил,
Так тот не питал ко мне злобы,
Меня никогда не любил.
На уснувший берег моря
Ночь в сияньи звезд глядит,
В облаках блистает месяц,
И волна, смеясь, шумит:
«Кто стоит на берегу том?
Он безумец? Иль влюблен?
То смеется он, то плачет,
То все шепчет что-то он!»
За волной стремится месяц
И смеется ей вослед:
«И влюблен он, и безумец,
Да и сверх того поэт!»
Они меня много терзали,
И бледный я стал, и худой;
Одни своей глупой любовью,
Другие своею враждой.
И хлеб мой они отравили,
И яду смешали с водой.
Одни своей глупой любовью
Другие своею враждой.
Но та, кто всех больше терзала
И мучила сердце мое…
Меня никогда не любила;
Вражды не вселил я в нее!
В жизни с дурами я опасался сходится,
Думал — толку от дур невозможно добиться:
Но когда обратился я к умным — оне
Больше глупых беды понаделали мне.
Чересчур уж умны эти умные были —
Их вопросы меня из себя выводили;
А как спросишь самих про важнейший предмет,
Засмеются — на том и покончен ответ.
Когда два сердца разобьются,
На небе звездочки смеются,
Смеются в выси голубой
И говорят между собой:
«От всей души друг друга любят
Бедняжки-люди, но и губят
Себя любовью; им она
На гибель только и дана.
«Из нас никто не ощущает
Любви, которая терзает
Людские души и умы
И оттого бессмертны мы».
«Друг сосед, прошу прощенья,
Ведь у ведьмы есть уменье
Превращать себя в зверей,
Чтобы мучить тем людей.
Ваша кошка — мне жена,
Знаю это точно я;
Пахнет, скачет, мордой тычет,
Лапки моет и мурлычет».
Сосед с соседкою в ответ:
«Бери ее, нам дела нет».
Дворовый пес: «Вау, вау!»
Мяучит кошка: «Мяу».
Быстрой козочкою мчится
Вдоль по Темзе наша барка.
Скоро, скоро я причалю
У решетки Реджентс-Парка.
Там живет моя голубка,
Дорогая женка Китти;
Не найти белее тельца
Ни в Вест-Энд, ни в целом Сити.
Ждет она меня и воду
Кипятит, и придвигает
Стул к камину. Все готово —
Вкусный чай меня встречает.
Прекрасен тихий блеск вечернего заката,
Но блеск твоих очей прекраснее его.
Вечерняя заря и эти очи смотрят
С гнетущею тоской вглубь сердца моего.
Вечерняя заря — то символ расставанья,
Сердечной темноты, сердечных старых ран…
Чрез несколько минут глаза твои отделит
От сердца моего широкий океан…
Прекрасен тихий блеск вечерняго заката,
Но блеск твоих очей прекраснее его.
Вечерняя заря и эти очи смотрят
С гнетущею тоской вглубь сердца моего.
Вечерняя заря — то символ разставанья,
Сердечной темноты, сердечных старых ран…
Чрез несколько минут глаза твои отделит
От сердца моего широкий океан…
Дева — розовыя губки,
Дева — глазки ярче дня! —
Ты моя… моя, красотка!
Разцветай-же для меня…
До̀лог нынче зимний вечер:
Мне-б хотелось быть с тобой, —
Близ тебя сидеть, болтая,
В нашей комнатке простой,
Да капризную рученку
Прижимать к своим губам,
Орошать ее слезами,
Дать простор своим мечтам…
Если только ты не слеп,
Погляди в мои напевы:
Ты увидишь, там блуждает
Дивный образ юной девы.
Если только ты не глух,
Услыхать и смех сумеешь,
От ее вздыханья, пенья
Сердцем, бедный, поглупеешь.
Взором, голосом ее,
Как и я, обвороженный,
Будешь ты в мечтах весенних
По лесам бродить влюбленный.
В час, когда любовниц милых,
Но чужих я наблюдаю
И с дверей чужой красотки
Глаз, тоскуя, не спускаю,
Может быть, другой такой же
У моих окошек бродит
И к дверям моей подружки
Переглядываться ходит.
Как все это человечно!
Убери с пути все беды,
Боже правый, и даруй нам
Всем — и счастья и победы.
В этой жизни слишком темной
Светлый образ был со мной;
Светлый образ помутился,
Поглощен я тьмой ночной.
Трусят маленькие дети,
Если их застигнет ночь;
Дети страхи полуночи
Громкой песней гонят прочь.
Так и я, ребенок странный,
Песнь мою пою впотьмах;
Незатейливая песня,
Но зато разгонит страх.
Раз в лесу, при лунном свете,
Видел я, как эльфы мчались;
Колокольчики с рожками
Всюду звонко раздавались.
Кони белые сквозь воздух,
Словно лебеди, летели
И оленьими рогами,
Золочеными, блестели.
И с улыбкой королева
Мне кивнула головою…
Что же будет? Вновь влюблюсь я
Или смерть придет за мною?
Долго в этой жизни темной
Образ милый мне блистал;
Но исчез он, — и как прежде,
Я бродить в потемках стал.
Как ребенок запевает
Песню громкую в потьмах,
Чтобы ею, хоть немного,
Разогнать свой детский страх.
Так ребенок безразсудный,
В темноте пою и я,
Песня может не забавна
Да тоска прошла моя.
Долго в этой жизни темной
Образ милой мне блистал;
Но исчез он — и, как прежде,
Я бродить в потемках стал.
Как ребенок запевает
Песню громкую впотьмах,
Чтобы ею хоть немного
Разогнать свой детский страх,
Так, ребенок безразсудный,
В темноте пою и я,
Песня, может, незабавна,
Да тоска прошла моя.