Разлучен я с милой был,
С той поры и смех забыл;
И меня плохой остряк
Насмешить не мог никак.
Лишь ее я потерял —
И слезам отставку дал;
В сердце горе, в сердце мрак, —
Не заплакать мне никак.
Жил на свете чорт; к нему
Обезьянка раз явилась
И назойливо за хвост
Дергать беднаго пустилась.
Растерялся чорт; не знал,
Как спровадить гостью злую,
Выл, ревел — и наконец
Дал монету золотую.
Жил на свете черт; к нему
Обезьянка раз явилась
И назойливо за хвост
Дергать бедного пустилась.
Растерялся черт; не знал,
Как спровадить гостью злую,
Выл, ревел — и наконец
Дал монету золотую.
Подождите терпеливо:
Еще все из сердца рвется
Старой боли стон, и живо
В новых песнях отдается.
Подождите, в жизни новой
Эхо боли расплывется, —
Из груди моей здоровой
Песнь весенняя польется.
Как старик, с одним, кровавым
Глазом, смотрят небеса.
Облака на лоб нависли,
Как седые волоса.
Под суровымь этим взглядом
Вянут листья и цветы…
Вянут в сердце человека
Песни, чувства и мечты!
Потерпите, если отзвук,
Невеселый и больной,
Старой скорби в новых песнях
Внятно слышится порой.
Дайте срок! Былых страданий
Эхо грустное замрет,
И весна мелодий в сердце
Исцеленном зацветет.
Самоубийц хоронят
В скрещенье двух дорог;
Цветок растет там синий,
Тоски предсмертной цветок.
В скрещенье дорог стоял я,
Безмолвен и одинок.
В сиянье лунном качался
Тоски предсмертной цветок.
Трубят голубые гусары
Везжают, пыля и звеня,
И завтра, наверно, покинет
Моя дорогая меня,
Пусть завтра меня ты покинешь
Сегодня еще ты моя,
И в этих обятьях прелестных
Вдвойне наслаждаюся я.
На груди букет трехцветный;
Означает вольность он;
Да, я рабство ненавижу,
Для свободы я рожден.
Не забудь, Мария третья,
Королева чувств моих:
Низложил не раз позорно
Я предшественниц твоих.
Девица, стоя у моря,
Вздыхала сто раз подряд —
Такое внушал ей горе
Солнечный закат.
Девица, будьте спокойней,
Не стоит об этом вздыхать;
Вот здесь оно, спереди, тонет
И всходит сзади опять.
Когда у милой я сижу,
Тогда мой дух орлом парит;
Тогда я богачом гляжу,
Мне целый мир принадлежит.
Когда же нужно оставлять
Заветный этот уголок,
Я унываю и опять,
Как прежде, нищенски убог.
Здесь место есть… Самоубийц
Тела там зарываются…
На месте том плакун-трава
Одна, как тень, качается…
Я там стоял… Душа моя
Тоскою надрывалася…
Плакун-трава в лучах луны
Таинственно качалася.
Дождь осенний льется; ветер
Ходит, воя и свистя…
Где теперь моя бедняжка —
Боязливое дитя?
Вижу — в комнате уютной
Прислонившись у окна,
В ночь угрюмую, сквозь слезы,
Смотрит пристально она.
Если ты имеешь много,
Так тебе еще дадут,
Если мало, — так и это
Очень малое возьмут.
Если-ж нищий ты, — в могилу
Полезай и жизнь забудь: —
Жить лишь тот имеет право,
Кто имеет что нибудь.
Погребен на перекрестке
Тот, кто кончил сам с собой;
На его могиле вырос
Грешноцветник голубой.
Я стоял на перекрестке
И вздохнул… В ночи немой
При луне качался тихо
Грешноцветник голубой.
Племена уходят в могилу,
Идут, проходят года,
И только любовь не вырвать
Из сердца никогда.
Только раз бы тебя мне увидеть,
Склониться к твоим ногам,
Сказать тебе, умирая:
«Я вас люблю, !»
Из слез моих расцветает
Цветов душистый ковер,
И вздохи мои и стенанья —
Ночной соловьиный хор.
И если ты любишь, цветами
Тебя осыплю я,
И пусть под твоим окошком
Раздастся песнь соловья.
На глазки прелестные милой,
На алыя губки ея,
Не мало и песен и стансов
Лилось из души у меня.
И еслибы только я сердце
У милой моей отыскал
Какой-бы сонет я чудесный
На сердце ея написал!
Как трепещет, отражаясь
В море плещущем, луна;
А сама идет по небу
И спокойна и ясна, —
Так и ты идешь, спокойна
И ясна, своим путем;
Но дрожит твой светлый образ
В сердце трепетном моем.
Не долго счастье лгало мне,
Что лживо ты сулила,
Твой образ, как неверный сон,
Душа не сохранила.
Уж утро, солнце льет лучи,
Туман клубится, тая,
И мы покончили с тобой,
Почти не начиная.
Недолог счастья был обман
Обещанного ложно,
И образ твой, как лживый сон,
В душе прошел тревожно.
Блеснуло солнце, и туман
Бесследно разогнало,
И мы покончили с тобой,
Едва познав начало.
Дитя мое, свет глуп и слеп;
Во всех сужденьях ложь.
Он говорит, что у тебя
Характер не хорош.
Дитя мое, свет глуп и слеп;
Тебя ль он оцени́т?
Не знает он, каким огнем
Твой поцелуй горит.
«Позвольте, , отдохнуть
Больному сыну Музы света
И на свою лебяжью грудь
Склоните голову поэта,
Чтоб мог на ней он в грезах спать!»
«— , как смели вы мне это
При целом обществе сказать?»
Меня ты не смутила,
Мой друг, своим письмом.
Грозишь со мной все кончить —
И пишешь — целый том!
Так мелко и так много…
Читаю битый час…
Не пишут так пространно
Решительный отказ!
На мольбы мои упорно
Нет и нет ты говоришь,
А скажу ль: «Ну, так простимся!» —
Ты рыдаешь и коришь…
Редко я молюсь, о Боже!
Успокой ее ты разом!
Осуши ее ты слезы,
Просвети ее ты разум!