Красавицу юноша любит,
Но ей полюбился другой;
Другой этот любит другую
И на́звал своею женой.
За первого встречного замуж
Красавица с горя идет,
А бедного юноши сердце
Тоска до могилы гнетет.
В мраке жизненном когда-то
Чудный образ мне светил;
Но потуск тот светлый образ,
Мрак совсем меня покрыл.
Дети, ежели в потемках
Ужас чувствовать начнут,
Чтоб боязнь свою рассеять,
Песню громкую поют.
Было… В жизненных потемках
Светлый образ мне сиял
Да угас — он, светлый образ,
И повсюду сумрак пал.
Если дети испугались,
Очутившися впотьмах,
Напевают громко песню,
Что б прогнать невольный страх.
На уснувший берег моря
Ночь в сияньи звезд глядит,
В облаках блистает месяц,
И волна, смеясь, шумит:
«Кто стоит на берегу том?
Он безумец? Иль влюблен?
То смеется он, то плачет,
То все шепчет что-то он!»
За волной стремится месяц
И смеется ей вослед:
Они меня мучили много
И сделали смерти бледней —
Одни — своею любовью,
Другие — злобой своей.
Они мне питье отравляли,
Яд к пище мешали моей —
Одни — своею любовью,
Другие — злобой своей.
Они меня много терзали,
И бледный я стал, и худой;
Одни своей глупой любовью,
Другие своею враждой.
И хлеб мой они отравили,
И яду смешали с водой.
Одни своей глупой любовью
Другие своею враждой.
В жизни с дурами я опасался сходится,
Думал — толку от дур невозможно добиться:
Но когда обратился я к умным — оне
Больше глупых беды понаделали мне.
Чересчур уж умны эти умные были —
Их вопросы меня из себя выводили;
А как спросишь самих про важнейший предмет,
Засмеются — на том и покончен ответ.
«Друг сосед, прошу прощенья,
Ведь у ведьмы есть уменье
Превращать себя в зверей,
Чтобы мучить тем людей.
Ваша кошка — мне жена,
Знаю это точно я;
Пахнет, скачет, мордой тычет,
Лапки моет и мурлычет».
Над прибрежьем сумрак ночи
Опустился в тишине;
Выплыл месяц из-за тучи,
Говорит волна волне:
— Этот путник — он безумец,
Или, может быть, влюблен?
Он и весел, и печален
И грустит и счастлив он. —
Когда два сердца разобьются,
На небе звездочки смеются,
Смеются в выси голубой
И говорят между собой:
«От всей души друг друга любят
Бедняжки-люди, но и губят
Себя любовью; им она
На гибель только и дана.
Быстрой козочкою мчится
Вдоль по Темзе наша барка.
Скоро, скоро я причалю
У решетки Реджентс-Парка.
Там живет моя голубка,
Дорогая женка Китти;
Не найти белее тельца
Ни в Вест-Энд, ни в целом Сити.
Прекрасен тихий блеск вечернего заката,
Но блеск твоих очей прекраснее его.
Вечерняя заря и эти очи смотрят
С гнетущею тоской вглубь сердца моего.
Вечерняя заря — то символ расставанья,
Сердечной темноты, сердечных старых ран…
Чрез несколько минут глаза твои отделит
От сердца моего широкий океан…
Дева — розовыя губки,
Дева — глазки ярче дня! —
Ты моя… моя, красотка!
Разцветай-же для меня…
До̀лог нынче зимний вечер:
Мне-б хотелось быть с тобой, —
Близ тебя сидеть, болтая,
В нашей комнатке простой,
Прекрасен тихий блеск вечерняго заката,
Но блеск твоих очей прекраснее его.
Вечерняя заря и эти очи смотрят
С гнетущею тоской вглубь сердца моего.
Вечерняя заря — то символ разставанья,
Сердечной темноты, сердечных старых ран…
Чрез несколько минут глаза твои отделит
От сердца моего широкий океан…
Если только ты не слеп,
Погляди в мои напевы:
Ты увидишь, там блуждает
Дивный образ юной девы.
Если только ты не глух,
Услыхать и смех сумеешь,
От ее вздыханья, пенья
Сердцем, бедный, поглупеешь.
Дева — розовые губки,
Дева — глазки ярче дня! —
Ты моя… моя, красотка!
Расцветай же для меня…
Долог нынче зимний вечер:
Мне б хотелось быть с тобой, —
Близ тебя сидеть, болтая,
В нашей комнатке простой,
Была ты из самых верных,
Всегда за меня стояла,
Утехою мне бывала
В моих невзгодах безмерных.
Взаймы мне давала помногу,
Поила и кормила,
Бельем безкорыстно снабдила
И паспортом на дорогу.
Раз в лесу, при лунном свете,
Видел я, как эльфы мчались;
Колокольчики с рожками
Всюду звонко раздавались.
Кони белые сквозь воздух,
Словно лебеди, летели
И оленьими рогами,
Золочеными, блестели.
Долго в этой жизни темной
Образ милой мне блистал;
Но исчез он — и, как прежде,
Я бродить в потемках стал.
Как ребенок запевает
Песню громкую впотьмах,
Чтобы ею хоть немного
Разогнать свой детский страх,
Долго в этой жизни темной
Образ милый мне блистал;
Но исчез он, — и как прежде,
Я бродить в потемках стал.
Как ребенок запевает
Песню громкую в потьмах,
Чтобы ею, хоть немного,
Разогнать свой детский страх.
В час, когда любовниц милых,
Но чужих я наблюдаю
И с дверей чужой красотки
Глаз, тоскуя, не спускаю,
Может быть, другой такой же
У моих окошек бродит
И к дверям моей подружки
Переглядываться ходит.
В этой жизни слишком темной
Светлый образ был со мной;
Светлый образ помутился,
Поглощен я тьмой ночной.
Трусят маленькие дети,
Если их застигнет ночь;
Дети страхи полуночи
Громкой песней гонят прочь.
Не верую я в Небо,
Ни в Новый, ни в Ветхий Завет.
Я только в глаза твои верю,
В них мой небесный свет.
Не верю я в господа бога,
Ни в Ветхий, ни в Новый завет.
Я в сердце твое лишь верю,
Иного бога нет.
В чаще леса, в лунном свете,
Предо мной сильфиды мчались,
Их рожки́ звенели нежно,
Колокольчики смеялись.
На оленях златорогих
Резво все они сидели,
И олени в лунном свете,
Точно лебеди, летели.
Ты печатаешь такое!
Милый друг мой, это гибель!
Ты веди себя пристойно,
Если хочешь жить в покое.
Никогда не дам совета
Говорить в подобном духе —
Говорить о папе, клире
И о всех владыках света!