К груди твоей белоснежной
Я голову тихо прижал,
И — что тебе сердце волнует,
В биеньи его угадал…
Чу, в город вступают гусары;
Нам слышен их музыки звук.
И завтра меня ты покинешь,
Мой милый, прекрасный мой друг…
Когда я начал песнь свою,
Кастраты все меня бранили,
На перекрестках всех трубили,
Что слишком грубо я пою.
Они тотчас же разглядели,
Что я с любовью незнаком,
И всей толпой своей запели
Кристальным тонким голоском —
О ясной неге, упоеньи,
И о любви, и о мечтах, —
Где, странник усталый, найду я
Последний приют для костей?
Под милыми липами Рейна?
Под пальмами южных степей?
В глухой ли пустыне я буду
Схоронен чужою рукой?
В песок ли зыбучий у моря
Улягусь на вечный покой?
Межь тем как с робкою надеждой
Я у чужих стучусь дверей.
Межь тем как я подстерегаю,
Сокровище других людей.
Другие люди, вероятно,
В другую улицу пошли,
С моим сокровищем, в окошко,
Переговоры завели!
Во сне неутешно я плакал:
Мне снилося — ты умерла.
Проснулся; а все по ланитам
Слеза за слезою текла.
Во сне неутешно я плакал:
Мне снилось — забыт я тобой.
Проснулся; но долго катились
Горючие слезы рекой.
Меж тем как с робкою надеждой
Я у чужих стучусь дверей,
Межь тем как я подстерегаю,
Сокровище других людей,
Другие люди, вероятно,
В другую улицу пошли,
С моим сокровищем, в окошко,
Переговоры завели!
От солнца лилия пугливо
Головкой прячется своей,
Все ночи ждет, все ждет тоскливо —
Взошел бы месяц поскорей.
Ах, этот месяц тихим светом
Ее пробудит ото сна,
И — всем дыханьем, полным цветом
К нему запросится она…
Когда я в Оттензене был,
То гроб Клопштока посетил;
Там публика нарядная стояла
И памятник цветами убирала,
И улыбались все, весьма довольны были,
Как будто Бог весть, что большое сотворили.
Но между ними на священном месте я
Стоял безмолвно, и душа моя
Была глубо́ко под землей,
Где вечным сном спал наш певец святой.
Стоят без движения звезды
В небесной выси над землей;
И смотрят, одна на другую,
Веками с любовной тоской…
* * *
Ведут оне страстныя речи…
Красив и богат их язык;
Но тайну его и доныне
Филолог еще не постиг!..
* * *
О милая девочка! быстро
Челнок твой направь ты ко мне;
Сядь рядом со мною, и тихо
Беседовать будем во тьме.
И к сердцу страдальца ты крепче
Головку младую прижми —
Ведь морю себя ты вверяешь
И в бурю и в ясные дни.
Будто в самом деле ты так рассердилась?
Будто совершенно ты переменилась?
Целому я свету жаловаться буду,
Что со мной ты, друг мой, обошлась так худо....
Миленькие губки! Можно ль, чтобы вы стали
Так неблагодарны, чтоб о том сказали
Вы дурное слово, кто, в любви прекрасной,
Вас во дни былые целовал так страстно[?]
Твоя душа пылка, горда —
Прекрасно это, да,
Но трезвый взгляд на вещи все же
Твоей горячности дороже.
Наш враг дерется не за свет
И не за правду — нет!
Но у него есть пушки, ружья
И много вообще оружья.
Ты быстро шла, но предо мною
Вдруг оглянулася назад…
Как будто спрашивали гордо
Уста открытые и взгляд…
К чему ловить мне было белый,
По ветру бившийся покров?
А эти маленькие ножки…
К чему искал я их следов?
Взыскан я улыбкой бога, —
Мне ль уйти теперь в молчанье,
Мне, который пел так много
В дни несчастий о страданье?
Мне юнцы в стишонках скверных
Подражали безотрадно,
Боль страданий непомерных
Умножая беспощадно.
Гаснет летний вечер; тенью
Лес и нивы одевает;
Воздух свеж, душист. В лазури
Месяц золотом играет.
Стрекоза в ручье запела,
По воде кружась зеркальной;
Всюду тихо… Путник слышит
Всплеск воды и вздох печальный.
Обятый туманными снами,
Глядел я на милый портрет,
И мне показалось: я вижу
В нем жизни таинственный след…
Как-будто печальной улыбкой
Раскрылись немыя уста,
И жемчугом слез оросилась
Любимых очей красота.
Вчера меня ласкало счастье,
А уж сегодня нет его!
Мне привязать не удавалось
К себе надолго никого.
В мои обятья любопытство
Толкало женщин много раз,
Но, заглянув мне в сердце глубже,
Спешили прочь они сейчас.
У кого в груди есть сердце,
А в том сердце есть любовь,
Тот уж связан… Неподвижно
Я лежу — не встать мне вновь.
Мой язык, когда умру я,
Тотчас вырвут, может быть,
Из боязни, что воскреснув,
Стану вновь я говорить.
О, не клянись, целуй меня!
Не верю женским клятвам я.
Мне сладостны твои признанья,
Но слаще — пылкия лобзанья;
Они мои, я верю им,
А слово — только пар и дым.
Клянись, о, милая моя!
Тебе на слово верю я.
Пышно липа цвела; заливался в кустах соловей;
Солнце смехом приветным смеялось;
Ты, целуя меня, обнимала рукою своей,
Полной грудью ко мне прижималась.
Но опали листы, глухо ворон в лесу прокричал,
Солнце мертвенным взором смотрело,
И друг другу «прости» без волнения каждый сказал,
И превежливо мне ты присела.
Солнца, счастья шел искать…
Наг и плох вернулся вспять,
И белье и упованья
Истаскал в своем скитаньи.
Скуден силой, худ лицом…
Но — утешься! близок дом.
Как у матери любимой,
Сладко спать в земле родимой.
Ты вся в жемчугах и алмазах!
Богатство — венец красоты!
При этом — чудесные глазки…
Ужель недовольна все ты?
На эти чудесные глазки
Я рифмы сплетал как цветы,
И вышли — бессмертные песни…
Ужель недовольна все ты?
Земля оделась вся в роскошные цветы,
Зеленый лес вверху соплел свои листы
Победной аркою; пернатый хор гремит,
Песнь встречи радостной из уст его летит.
Примчалась чудная красавица-весна;
Глаза ее блестят, вся кровь огнем полна;
Ее вам нужно бы на свадьбу пригласит —
Там, где цветет любовь, приятно ей гостит.
Был старый король… (эту песню
Я, други, слыхал встарину)
Седой, и с остылой душою,
Он взял молодую жену.
Был паж с голубыми глазами,
Исполнен отваги и сил;
Он шелковый шлейф королевы,
Прекрасной и юной носил.
Из края в край твой путь лежит;
Идешь ты — рад не рад.
По ветру нежный зов звучит —
И ты взглянул назад.
Твоя любовь в стране родной;
Манит, зовет она:
«Вернись домой! побудь со мной!
Ты радость мне одна».