Страдаешь ты и молкнет ропот мой,
Любовь моя, — нам по́ровну страдать…
Пока вся жизнь замрет в груди больной,
Любовь моя, нам по́ровну страдать!
Пусть прям и смел блестит огнем твой взор,
Насмешки вьется по устам змея
И рвется грудь так гордо на простор,
Страдаешь ты и столько же, как я.
В очах слеза прокрадется порой, —
Дано тоске улыбку обличать,
И грудь твоя не сдавит язвы злой.
Любовь моя, нам по́ровну страдать.
Пора оставить эту шутку
И заученные слова!
Давно холодному рассудку
Пора вступить в свои права.
Я был с тобой актером ловким:
И живописен и блестящ,
Средь театральной обстановки,
Казался рыцарским мой плащ.
Довольно! Я его бросаю,
Но отчего ж в душе опять
Тоска, как будто продолжаю
Я все комедию играть?
Иль, сам того не сознавая,
Правдивым был я до конца…
И смерть носил в груди, играя
Роль умиравшего бойца?
<1874>
Мне повесть старинная снится,
Печальна она и грустна:
Любовью измучен рыцарь,
Но милая неверна.
И должен он поневоле
Презреньем любимой платить
И муку собственной боли
Как низкий позор ощутить.
Он мог бы к бранной потехе
Призвать весь рыцарский стан:
Пускай облечется в доспехи,
Кто в милой видит изян!
И всех бы мог он заставить
Молчать — но не чувство свое;
И в сердце пришлось бы направить,
В свое же сердце копье.
Влачась когда-то в край из края,
Цветов не мало я видал;
Но их, от лени, не срывая,
Я гордо мимо проезжал.
Теперь, страданьями разбитый,
Когда и гроб уж мой готов,
В укор мне злостно ядовитый
Я чую запах тех цветов.
Всех чаще желтая фиалка
Огнем горит в моем мозгу;
Девчонки бешеной мне жалко —
Ее забыть я не могу.
Одно осталось утешенье
В виду могилы, после бурь,
Что Лета приведет в забвенье
Пережитую сердца дурь.
Каждый раз, как на нашей холодной земле
Молодые сердца разбиваются,
Из эфира недвижных, полночных небес
Звезды, глядя на нас, улыбаются.
«О, несчастные люди! они говорят:
С сердцем любящим в мир вы приходите,
Но мученья любви вас приводят к тому,
Что друг друга в могилу вы сводите.
Но для нас непонятна земная любовь,
Приносящая людям страдания.
Потому и бессмертны мы, звезды небес,
В бесконечном, холодном сиянии».
Страдаешь ты и молкнет ропот мой;
Дитя мое, нам поровну страдать…
Пока вся жизнь замрет в груди больной,
Дитя мое, нам поровну страдать.
Пусть, прям и смел, блестит огнем твой взор,
В устах скользит насмешка, как змея,
И рвется грудь так гордо на простор, —
Страдаешь ты, и столько же, как я.
В очах слеза прокрадется порой;
Дано тебе улыбку обличать,
И грудь твоя не сдавит язвы злой…
Дитя мое, нам поровну страдать.
Тебя умчит далеко,
На крыльях песнь моя:
В долине Ганга знаю
Приют блаженный я.
Там сад цветет и рдеет
Под тихою луной,
И лилии ждут в гости
Сестры своей родной.
Фиялки смотрят в небо
И шепчутся, смеясь;
Лепечут розы сказки,
Друг к другу наклонясь.
Глядит умно и кротко
Газель изподтишка;
Вдали шумит волнами
Священная река.
Там сладко приютиться
Под пальмой в тишине;
Вкушать любовь и негу,
Тонуть в волшебном сне.
Когда мимо этого дома
Иду поутру я, грустя,
Я рад, если ты у окошка
Стоишь, дорогое дитя!
Твои темно-карие глазки
Следят напряженно за мной:
«Чего ему, бедному, нужно,
И кто этот странник больной?..»
— Малютка, поэт я немецкий,
Известный в немецкой стране;
Там, лучших людей вспоминая
Всегда вспомянут обо мне.
А нужно, дитя, мне того же,
Что̀ многим в немецком краю:
Назвавши тягчайшия скорби,
Тебе назовут и мою…
Сорвавшись, звезда упадает
И искры роняет свои,
Бледнеет, угасла, исчезла —
Исчезло светило любви!
С деревьев цветы опадают,
Срывает их ветер ночной,
Слетают цветы, содрогаясь,
И мчатся по ветру толпой.
Поет умирающий лебедь
И плавает взад и вперед,
Поет он все тише, все тише,
Трепещет и крыльями бьет.
И мрачно кругом, и беззвучно!
И нет ни цветка на ветвях,
И в небе звезда догорела,
И лебедь умолк в тросниках!
С любовью черная жена
Мою главу к себе прижала —
И проступила седина
Там, где слеза ее бежала.
И я согнулся, изнемог,
Ослеп от этого лобзанья,
И мозг в хребте моем иссох
От алчного ее сосанья.
Теперь я труп, в котором дух
Еще томится, заключенный;
Но иногда, проснувшись, вдруг
Он забушует, раздраженный.
К чему проклятья? Ни одно
Из них не умертвит и мухи!
Сноси, что свыше суждено,
С молитвою, в смиренном духе.
В сердце дремлющей Зюлеймы
Пусть слеза моя прольется,
И тогда оно к Абдулле
Страстью трепетной забьется.
Слуха дремлющей Зюлеймы
Вздохи пусть мои коснутся,
И в своих мечтах и грезах
Пусть она Абдуллу вспомнит.
Ручку дремлющей Зюлеймы
Ороси, поток пурпурный, —
Пусть окрасится Абдуллы
Кровью, алою и бурной.
Ах, страданье молчаливо,
И язык его туманен —
Только слезы, вздохи, кровь,
Кровь того, кто насмерть ранен!
Бродил я под тенью деревьев,
Один, с неразлучной тоской;
Вдруг старая греза проснулась
И в сердце впилась мне змеей.
Певицы воздушныя! Где вы
Подслушали песню мою?
Заслышу ту песню — и снова
Отраву смертельную пью.
«Гуляла девица и пела
«Ту песню не раз и не раз:
«У ней мы подслушали песню,
«И песня осталась у нас».
Молчите, лукавыя птицы!
Я знаю, что хочется вам
Тоску мою злобно похитить…
Да я-то ее не отдам
Конечно ты мой идеал!
И поцелуем подкреплял —
Я это часто, милый друг;
Но нынче право не досуг.
А лучше завтра приходи!
И с новым пламенем в груди
Тебя, от двух до трех часов —
Я ожидать опять готов.
Мы в ресторан с тобой пойдем.
И если хочешь ты, — потом
Не прочь пожалуй буду я
Сводить и в оперу тебя.
Дают Робе́рта… сколько там —
Любви, чертей и колдовства!
Те звуки создал Мейербер —
А Сириб — нелепые слова.
Конечно ты мой идеал!
И поцалуем подкреплял —
Я это часто, милый друг;
Но нынче право не досуг.
А лучше завтра приходи!
И с новым пламенем в груди
Тебя, от двух до трех часов —
Я ожидать опять готов.
Мы в ресторан с тобой пойдем.
И если хочешь ты, — потом
Не прочь пожалуй буду я
Сводить и в оперу тебя.
Дают Робе́рта… сколько там —
Любви, чертей и колдовства!
Те звуки создал Мейербер —
А Сириб — нелепыя слова.
Осторожней, душа ты бессмертная, будь,
Чтоб беды не случилось с тобою,
Как расстанешься с жизнью земною.
Среди смерти и ночи лежит тебе путь.
Пред столицею света, у врат золотых,
На часах стоят божьи солдаты.
Спросят только про то, как жила ты;
А про имя и званье нет спроса у них.
Оставляет у входа пришелец земной
Обувь пыльную, жавшую ноги.
Проходи! Тут найдешь ты с дороги
Хоры музыки — мягкие туфли — покой!
Филистеры, в праздных платьях,
Гуляют в долинах, в лесу,
И прыгают, точно козлята,
И славят природы красу.
И смотрят, прищурив глазенки,
Как пышно природа цветет,
И слушают, вытянув уши,
Как птица на ветке поет.
В моем же покое все окна
Задернуты черным сукном,
Ночные мои привиденья
Меня посещают и днем.
Былая любовь, появляясь,
Из царства умерших встает,
Садится со мною, и плачет,
И сердце томительно жмет.
Не по глупости терплю я
Чертов нрав твой неприличный,
И не думай — не господь я
К всепрощению привычный.
И притворство и коварство
Я сносил всегда без злобы,
На моем бы месте каждый
Задушил тебя давно бы.
Тяжкий крест! Его влачу я,
Полный кроткого терпенья, —
Знай: моей к тебе любовью
Искуплю я прегрешения.
Ты чистилищем мне служишь;
От твоей ужасной скверны
Буду я навек избавлен
Божьей милостью безмерной.
Отвагой былою охвачен я вновь,
И в сердце, как прежде, бунтует любовь!
Мне чудится — конь подо мною, и я
Мчусь в дом, где живет дорогая моя.
Отвагой былою охвачен я вновь,
И бешеной злобой волнуется кровь!
Мне чудится — в битву гоню я коня:
Готов мой противник и ждет он меня.
Несусь я, лечу я, как ветер степной,
Леса и поляны несутся со мной…
Противника злого и крошку мою —
Обоих погибель ждет в этом бою!
Опять не клеится работа,
Я книгу бросаю невольно,
И думать отпала охота,
И сердцу мучительно-больно.
Я сел эа ученыя книги,
Хотел погрузиться в науку,
Я думал трудами разсудка
Унять безотрадную муку.
Но в книге сухой и ученой
Читаю я чудныя сказки,
И блещут сквозь каждую букву
Прекрасные хитрые глазки.
И буквы я жадно целую
И все вспоминаю невольно,
И плачу о счастье минувшем,
И сердцу мучительно-больно!
Катится звезда золотая
На темное лоно земли
И, бледным лучем догорая,
За облаком гаснет вдали.
Уныло с поникшей осоки
Рой листьев завялых летит,
А ветер их мечет высоко
И в мутном тумане кружит.
Поет белый лебедь и стонет,
Качаясь на зыбком стекле;
Все тише поет он—и тонет
В холодной и тинистой мгле.
Кругом все так тихо и вяло;
Разсыпаны листья в саду;
И звездочка с неба упала,
И лебедь замолк на пруду.