Будто в самом деле ты так разсердилась?
Будто совершенно ты переменилась?
Целому я свету жаловаться буду,
Что со мной ты, друг мой, обошлась так худо…
Миленькия губки! Можно ль, чтоб вы стали
Так неблагодарны, чтоб о том сказали
Вы дурное слово, кто, в любви прекрасной,
Вас во дни былые цаловал так страстно.
Когда в Оттензене я был,
Могилу Клопштока я посетил.
Нарядные люди шли вереницей
И возлагали цветы на гробницу,
И все глядели друг другу в глаза,
Как будто вершились тут чудеса.
А я над святыней, безмолвен и тих,
Тоскуя, один стоял среди них,
Прикованный сердцем к могиле той,
Где спал немецкий певец святой.
И днем, и ночью (я имел на то причины)
Осмеивались мной и дамы, и мужчины;
Не мало глупостей я в жизни натворил,
Но действуя умно, сильней себе вредил.
Девица зачала и родила. Ну, что же?
Об этом горевать и слезы лить негоже.
Кто не был дураком хоть раз за весь свой век,
Тот не был никогда и умный человек.
Солнце уже поднялось над горами,
В стаде овечки звонками звучат…
Друг мой, овечка моя, мое солнце и радость, —
Как я еще раз взглянуть на тебя был бы рад!..
С жадным томленьем гляжу я в окошко…
«Друг мой! Прощай! Я иду от тебя!»
Нет, все, как прежде, опущены шторы…
Спит еще все… и во сне еще грежусь ей я…
Страсть сказала богу песен,
Что потребует залога
Прежде, чем ему отдаться, —
Жить так трудно и убого.
Отвечал ей бог со смехом:
«Изменилось все на свете.
Говоришь как ростовщик ты,
Должников ловящий в сети.
Ребенок с ротиком пурпурным,
Со взором, полным красоты,
Мой милый, ласковый ребенок,
Как от меня далеко ты.
А нынче долог зимний вечер!
Лечу к тебе мечтой своей,
Сижу с тобой, с тобой болтаю
В уютной комнатке твоей!
И к белым ручкам припадают
Уста влюбленные мои,
Пред солнцем роскошным склонилась
Лилея, печали полна,
Головкою тихо поникла
И в грезах ждет ночи она.
И месяц — лилеи любовник,
Ее пробуждает лучом,
И смотрит она, улыбаясь,
На месяц цветущим лицом.
Никак позабыть не могу я,
Как прежде, мой друг дорогой,
Владел я тобой нераздельно
И телом владел, и душой.
Ах, телом твоим и поныне
Желал бы владеть я в тиши,
А душу зарой ты хоть в землю —
И так во мне много души.
Резвость мягкая и живость,
Грациозная болтливость,
Смех, чарующая ложь,
Лихорадки страстной дрожь
И любви живой порывы —
Вот, французы, чем сильны вы!
Немцы — как того не видеть? —
Мастера лишь ненавидеть.
Эту ненависть излить
Лежу ли бессонною ночью
В постели, один, без огня,
Лицо твое с кроткою лаской
Из мрака глядит на меня.
Закрою ль усталые веки
И тихо забудусь во сне —
Твой нежный и ласковый образ
Прокра́дется в грезы ко мне.
Ты, Гервег, жаворонок словно,
Взлетаешь к солнцу в вышину.
Поешь там звонко, без печали…
Но стужа зимняя прошла ли?
Неужли ты нашел в Германии весну?
Ты, Гервег, жаворонок словно,
Вспорхнув, льешь трели в облаках
И землю из виду теряешь…
Ах, лишь в одних твоих стихах
Лежу ли безсонною ночью
В постели, один, без огня,
Лицо твое с кроткою лаской
Из мрака глядит на меня.
Закрою ль усталыя веки
И тихо забудусь во сне —
Твой нежный и ласковый образ
Прокрадется в грезы ко мне.
Когда благоухали розы
И пели в рощах соловьи,
С любовью нежною сжимали
Меня обятия твои.
Сорвала осень листья с розы,
Далеко прогнан соловей,
И ты тоже улетела,
И я один с тоской моей.
Недвижно, в далеком эѳире,
Блестящия звезды стоят,
И сотни столетий с любовью
Одна на другую глядят.
Оне говорят нежь собою,
И дивно богат их язык;
И нет на земле филолога,
Кто б тайну их речи проник.
Дожда̀лся я светлаго мая;
Цветы и деревья цветут,
И по́ небу синему, тая,
Румяныя тучки плывут.
Запели веселыя пташки
В играющей листве лесов,
И белые скачут барашки
На зелени мягких лугов.
Дождался я светлого мая;
Цветы и деревья цветут,
И по́ небу синему, тая,
Румяные тучки плывут.
Запели веселые пташки
В играющей ли́стве лесов,
И белые скачут барашки
На зелени мягких лугов.
Неясно, туманным виденьем
Всплывают в дали голубой
Стариннаго города башни,
Вечерней одетыя мглой.
Сырой поднимается ветер,
И зыбь над водою встает,
И мерно со скрипом тяжелым
Моряк в моей лодке гребет.
Советов полезных немало
И мне надавали они,
Твердили мне: случая ждите!
И ждал я несчетные дни.
Но слушая эти советы.
От голоду умер бы я,
Когда бы судьба не послала
Мне друга утешить меня.
Небо, как всегда, невзрачно!
Город — все в нем как и было!
Он глядится в Эльбу — мрачно,
Обыденно и уныло.
Все носы, как прежде, длинны
И сморкаются тоскливо;
Гнут ханжи все так же спины
Или чванятся спесиво.
В вышине голубой
Звезды ярко горят
И с любовью, с тоской
Друг на друга глядят.
И ведет межь собой
Их блистающий хор
Безконечно-живой,
Полный тайн разговор.
Так долго стужа нас томила,
Но май явился ,
И все довольны, смеются мило, —
А я смеяться отнюдь не .
Цветут цветы, ликуют хоры,
Болтают птицы — совсем как в ,
Но скука — птичьи разговоры,
Все это крайне .
Плакал я во сне: мне снилось,
Что в могиле ты лежала;
Я проснулся — и слезинка
По щеке моей бежала.
Плакал я во сне: мне снилось,
Что пришла пора разлуки;
Я проснулся — и лилися
Долго слезы горькой муки.
Соловьи в то время дни и ночи пели.
Солнце улыбалось, рощи зеленели.
Ты меня в то время сладко целовала,
Крепко ручкой белой к груди прижимала.
Падал лист с деревьев, солнце крылось в тучи;
Мы прощались, полны злобой кипучей
Ты в то время важно, с миною серьезной
Сделала мне книксен очень грациозной.
Богачам лишь плоской лестью,
Друг мой, можно угодить,
Деньги плоски оттого-то
Им и плоско надо льстить.
Пред тельцами золотыми
Ползай ревностно в пыли,
В лужах мерзостных, — но только
В половину не хвали.
Средневековую грубость
Вытесняет зстетичность;
Фортепьяно — нынче главный
Инструмент образованья.
И железные дороги
Для семейной жизни — благо:
С ними легче нам держаться
От родных своих подальше.