Случайно со мной повстречалась
В пути моей милой семья;
И мать, и отец, и сестричка —
Все тотчас узнали меня.
Расспрашивать стали, здоров ли?
И мне говорили: «Ей-ей!
Такой же вы все, как и прежде;
Лишь стали немножко бледней!»
О, пусть бы розы и кипарис
Над книгою этой нежно сплелись,
Шнуром увитые золотым, —
Чтоб стать ей гробницею песням моим.
Когда б и любовь схоронить я мог,
Чтоб цвел на могиле покоя цветок!
Но нет, не раскрыться ему, не цвести, —
И мне самому в могилу сойти.
На утесе за́мок старый
Чуть виднеется в ночи,
Перед замком, в битве ярой,
Блещут звонкие мечи.
Звон железа и проклятья
Глухо слышатся кругом…
Что́ за схватка? Это братья
Ратоборствуют вдвоем.
Краше нет голубой стрекозы;
Цвет ея — перелив бирюзы.
Мотыльки все в нее влюблены,
К ней безумною страстью полны.
Ея талия дивно тонка,
Ея юбка из крыльев легка;
Грациозна в движеньях она
И в полете быстра и сильна.
Два быка, затеяв жаркий спор,
Оглашали ревом задний двор;
Оба были пылкие ребята,
И в жару сердитого дебата
Вдруг один так гневом воспылал,
Что ослом другого обругал;
А «осел» — ругательное слово у быков —
И у двух Джон Буллей бокс уже готов.
На дворе, где та дуэль была,
Краше нет голубой стрекозы;
Цвет ее — перелив бирюзы.
Мотыльки все в нее влюблены,
К ней безумною страстью полны.
Ее талия дивно тонка,
Ее юбка из крыльев легка;
Грациозна в движеньях она
И в полете быстра и сильна.
Король Гаральд на дне морском
Сидит под синим сводом
С прекрасной феею своей…
А год идет за годом.
Не разорвать могучих чар:
Ни смерти нет, ни жизни!
Минуло двести зим и лет
Его последней тризне.
Подымайтесь вы, старые грезы!
Открывайся, сердечная дверь!
Песни сладкие, тихие слезы
Чудно рвутся наружу теперь.
Я пойду по зеленому лесу,
Где бежит ключевая вода,
Где олень горделивый гуляет
И разносятся песни дрозда.
Подымайтесь вы, старыя грезы!
Открывайся, сердечная дверь!
Песни сладкия, тихия слезы
Чудно рвутся наружу теперь.
Я пойду по зеленому лесу,
Где бежит ключевая вода,
Где олень горделивый гуляет
И разносятся песни дрозда.
Да это мир стал на дыбы,
Мы ходим вверх ногами!
В лесах подстреливает дичь
Охотников стадами.
Телята жарят поваров,
И конь оседлал человека;
И в бой католическая сова
Идет за истины века.
Я зовусь принцессой Ильзой,
В Ильзенштейне за̀мок мой;
Приходи ко мне — и будем
Мы блаженствовать с тобой.
Я чело твое омою
Чистой, свежею водой,
И забудешь ты печали,
Друг мой грустный и больной.
Громадный снился мне чертог,
Дурманы чар, и света переливы,
И бурный человеческий поток,
И лабиринта темные извивы.
Все к выходу стремятся, на порог,
И всюду вопли, стоны и призывы.
И рыцари и дамы в дикой дрожи
Бегут, — и сам вослед бегу я тоже.
И вдруг один стою я, и растет
На вершине каменистой
Замок, в сумрак погружен,
А в долине блещут искры,
Светлой стали слышен звон.
Это братьев кровных злоба
Грудь о грудь свела в ночи;
Почему же бьются оба,
Обнажив свои мечи?
На дворе мятель и вьюга;
Окна снегом занесло.
Здесь же, в комнатке уютной,
Так спокойно и тепло.
Я сижу в широком кресле;
Предо мной камин трещит;
С закипающей водою
Чайник, песню мне жужжит.
Мне было велено судьбой
Смотреть, ягненок, за тобой;
С тобой делился я едою,
В ручье поил тебя водою,
Тебя я грел, ягненок мой,
У гру́ди собственной зимой,
Когда дожди лились потоком,
Ручей ревел в русле́ глубоком
И, словно чередуясь с ним,
Волк завывал. Но мной храним,
Зовусь я принцессой Ильзой
И в Ильзенштейне живу;
Пойдем со мной в мой замок
К блаженству наяву.
Я лоб тебе омою
Прозрачною волной,
Ты боль свою забудешь,
Унылый друг больной.
Гусаров очень я люблю —
В бою Господь храни их!
Люблю их без различья всех —
Как желтых, так и синих.
И мушкатеров я люблю,
Люблю всех мушкатеров —
И стариков, и молодых,
Солдат и офицеров.
Помнишь, мы с тобою были
Двое маленьких детей —
Залезали на курятник
И в соломе, меж клетей,
Проходящим всем навстречу,
Подражая петуху,
Детским голосом кричали
Звонко так: «ку-ка-ре-ку!»
На станции встретилась, как-то,
Семья моей милой, со мной.
Папаша, мамаша, сестрицы,
Меня обступили толпой.
Спросили меня о здоровье,
И хором сказали: ей-ей,
Такой же вы все, как и были;
Но только как будто бледней!
Скромный избравши в саду уголок,
Бледный цветочек скрывался в тени.
Зиму сменили весенние дни —
Все же был бледен тот бледный цветок;
Бледный цветочек казался весною
Бледной невестой больною.
Бледный цветочек мне как-то шептал:
«Милый мой братец, сорви меня ты!»
«Нет, не сорву, — я ему отвечал: —
Меня не манит рай небесный
И жизнь в блаженной стороне:
Таких, как здесь, красивых женщин
Не отыскать на небе мне.
Какой там ангел нежнокрылый
Заменит мне мою жену?
Псалмы на облаках едва ли
Тянуть охотно я начну.
Тебе пятнадцать лет всего лишь,
А мне уже тридцать шестой…
Но лишь тебя я вижу, Дженни,
Я брежу старою мечтой.
То было в восемьсот семнадцатом.
Я встретил девушку, — она
Была в такой же вот прическе,
Как ты, прекрасна и стройна.
Германия пока еще дитя,
Но уже солнце мамку заменяет
Ребенку и не сладким молоком,
А пламенем своим его питает.
Дает такая пища быстрый рост
И льется кровь быстрее в раннем детстве.
Так с буршем молодым не ссорьтесь вы,
Вы, дети все, живущие в соседстве.
Не радуйся еще, Плантагенет,
Не думай, что у нас надежды больше нет
С тех пор, как удалось твоей дружине
Гробницу с именем «Артур» найти в пустыне.
Артур не умер, труп его не погребен
В гробнице каменной — живет доныне он.
Я видел сам его, веселого, живого,
В наряде статного охотника лесного.
Слова, одни слова, а дела никакого!
И мяса никогда, о, куколка моя!
Всегда духовный корм и никогда жаркого,
И клецок никогда не вижу в супе я,
Но может быть, мой друг, тебе невыносима
Та сила дикая, что в теле есть у нас
И, сделав страсть конем, в галоп неудержимо
Несется, отдыха не зная ни на час.