Была ты из самых верных,
Всегда за меня стояла,
Утехою мне бывала
В моих невзгодах безмерных.
Взаймы мне давала помногу,
Поила и кормила,
Бельем безкорыстно снабдила
И паспортом на дорогу.
Храни тебя бог, мое счастье,
От зноя, от замерзанья, —
Не дай лишь тебе воздаянья
За такое ко мне участье!
Буря поет плясовую,
Свищет во всю свою мочь…
Пляшет наш бедный кораблик…
Что за разгульная ночь!
По́ морю буйной ватагой
С грохотом волны бегут;
Черныя пасти зияют,
Белыя горы встают.
Слы́шны в каютах проклятья,
Рвота, молитвы и вой…
Крепко держусь я за мачту,
Думаю: буду-ль домой?
Будто в самом деле ты так разсердилась?
Будто совершенно ты переменилась?
Целому я свету жаловаться буду,
Что со мной ты, друг мой, обошлась так худо…
Миленькия губки! Можно ль, чтоб вы стали
Так неблагодарны, чтоб о том сказали
Вы дурное слово, кто, в любви прекрасной,
Вас во дни былые цаловал так страстно.
Будто в самом деле ты так рассердилась?
Будто совершенно ты переменилась?
Целому я свету жаловаться буду,
Что со мной ты, друг мой, обошлась так худо....
Миленькие губки! Можно ль, чтобы вы стали
Так неблагодарны, чтоб о том сказали
Вы дурное слово, кто, в любви прекрасной,
Вас во дни былые целовал так страстно[?]
Брожу ль я вечером осенним
В саду заглохшем и пустом,
Мне предстает твой образ нежный,
И рядом тихо мы идем.
Твое ль я вижу покрывало
И твой ли бледный, томный лик,
Иль меж ветвей угрюмых сосен
Луна мне светит в этот миг.
И не своим ли тяжким вздохам
Внимаю я в тиши ночной,
Иль точно бедная подруга
Рыдать приходишь ты со мной!
Божествен миг, когда я подавлял
В себе свои греховные стремленья,
Когда же в этом я не успевал,
То все ж испытывал большое наслажденье.
Бог весть, где она сокрылась,
Сумасбродная моя!
С сердцем рыскал, в дождь и слякоть,
Всюду по́ городу я.
Все трактиры я обегал
За беглянкою моей
И расспрашивал напрасно
Грубых кельнеров о ней.
Вдруг я вижу — мне кивает
С звонким смехом из окна.
Мог ли знать я, что попала
Во дворец такой она!..
Богачам лишь плоской лестью,
Друг мой, можно угодить,
Деньги плоски оттого-то
Им и плоско надо льстить.
Пред тельцами золотыми
Ползай ревностно в пыли,
В лужах мерзостных, — но только
В половину не хвали.
Нынче хлеб ужасно дорог, —
Что ж! Ты громко воспевай
Псов любимых мецената —
И желудок набивай!
Блеск солнышка, розу, голубку, лилею,
Любил я, когда-то, всей страстью моею
Теперь охладел к ним,—и полон одною
Прелестною, нежной, малюткой родною.
В ней все я нашел, все любимыя грезы:
Голубку, блеск солнца, лилеи и розы.
Блаженства человек исполнен
И очень человек слабеет,
Когда, имея трех любовниц,
Он только две ноги имеет.
К одной из них бегу я утром,
К другой — при наступлении ночи,
А третья в полдень уж приходит
Сама ко мне… Совсем нет мочи!
Прощай, возлюбленная тройка!
Я только две ноги имею…
Иду в деревню наслаждаться
Природой милою моею!
С полным правом, ангел мой,
Можешь ты сказать: «Довольно.
Он действительно плохой,
Даже мне он сделал больно.
Даже мне, хоть никогда
В зле его не упрекала
И от клеветы всегда
Горячо так защищала.
Мне, решившей полюбить,
Полюбить его сердечно.
Если б мог он не чудить
И не куралесить вечно!»
Спектакль окончен. Занавес спустили.
Толпа изящных дам и кавалеров
Спешит домой. Поэта наградили
Рукоплесканья шумныя партера,
И вот теперь, в большом и темном зданье
Сменило шум угрюмое молчанье.
Но, чу! Близь опустевшей сцены, вдруг,
Послышался какой-то резкий звук;
То лопнула струна в оркестре… крысы
Скребутся где-то и грызут кулисы…
Повсюду ненавистный запах масла…
Вот лампа замигала… и шипя
С отчаяньем — последняя — угасла!
Тот бедный пламень был — душа моя.
Сомненья нет — любовный пыл,
Уходит к чорту; час пробил!
О, изменяет этот час
Все в жизни к лучшему для нас!
Семья, водицею своей,
Навеки гасит жар страстей.
У жизни человек берет
Все то, что́ с радостью дает
Она за деньги; в волю он
И вкусно кушает, и сон
От глаз мятежно не бежит,
Всю ночь в тепле счастливец спит
И видит сладостные сны
Близ добродетельной жены.
Сомненья нет — любовный пыл,
Уходит к черту; час пробил!
О, изменяет этот час
Все в жизни к лучшему для нас!
Семья, водицею своей,
Навеки гасит жар страстей.
У жизни человек берет
Все то, что с радостью дает
Она за деньги; в волю он
И вкусно кушает, и сон
От глаз мятежно не бежит,
Всю ночь в тепле счастливец спит
И видит сладостные сны
Близ добродетельной жены.
Соловьи поют без правил,
По свободному желанью;
Ты охотнее внимаешь
Канареек щебетанью.
Этих кротких желтых птичек
Кормишь в клетке ты; смотрю я,
Как они клюют твой пальчик,
Верно сахар в ручке чуя.
Что за милая картинка!
Небесам на услажденье!
Я до слез растроган тоже
В глубочайшем умиленье…
Соловьи в то время дни и ночи пели.
Солнце улыбалось, рощи зеленели.
Ты меня в то время сладко целовала,
Крепко ручкой белой к груди прижимала.
Падал лист с деревьев, солнце крылось в тучи;
Мы прощались, полны злобой кипучей
Ты в то время важно, с миною серьезной
Сделала мне книксен очень грациозной.
Солнце уже поднялось над горами,
В стаде овечки звонками звучат…
Друг мой, овечка моя, мое солнце и радость, —
Как я еще раз взглянуть на тебя был бы рад!..
С жадным томленьем гляжу я в окошко…
«Друг мой! Прощай! Я иду от тебя!»
Нет, все, как прежде, опущены шторы…
Спит еще все… и во сне еще грежусь ей я…
Солнце уже над горами, и звонок
Стада овечьего дальний гул.
Мой светик, мой цветик, мой милый ягненок
Еще бы раз на тебя я взглянул!
С окна не свожу пытливого взора.
«Прощай, дитя! Я с тобой расстаюсь!»
Напрасно. Не шевельнется штора.
Она еще спит, — не я ли ей снюсь?
Советов полезных немало
И мне надавали они,
Твердили мне: случая ждите!
И ждал я несчетные дни.
Но слушая эти советы.
От голоду умер бы я,
Когда бы судьба не послала
Мне друга утешить меня.
И добрый, он подал мне хлеба,
Из верных, спасительных рук…
Его бы я обнял за помощь —
Да трудно… я сам этот друг!
Снова роща зеленеет,
Неги девственной полна;
Солнце весело смеется…
Здраствуй, юная весна!
Соловей! и твой унылый,
Страстный голос слышен вновь;
Звуки плачут и рыдают,
И вся песнь твоя — любовь!
Снилась мне девушка: кудри как шолк;
Кроткия, ясныя очи…
С нею под липой просиживал я
Синия летния ночи.
Слово любви прерывала порой
Сладкая речь поцалуя…
Звезды вздыхали средь темных небес,
Словно ревниво тоскуя.
Я пробудился… Со мной никого…
Страшно мне в сумраке ночи;
Холодно, немо глядят на меня
Тусклыя звездныя очи.
Снилась мне девушка: кудри как шелк;
Кроткие, ясные очи…
С нею под липой просиживал я
Синие летние ночи.
Слово любви прерывала порой
Сладкая речь поцелуя…
Звезды вздыхали средь темных небес,
Словно ревниво тоскуя.
Я пробудился… Со мной никого…
Страшно мне в сумраке ночи;
Холодно, немо глядят на меня
Тусклые звездные очи.
Сник сперва я в тайной дрожи,
Думал: вечно будет мрак;
А потом стерпелся все же, —
Но не спрашивайте: как?
Сначала страдал я жестоко
И думал — не вынесть никак;
И все-таки — вынес… Но только
Меня ты не спрашивай — как?
* * *
Смерть это светлая ночь,
Жизнь есть удушливый день.
Смерклось, мне спится, устал я,
Ласкова тень.
Ветви растут надо мной,
Песнь соловья в вышине.
Все про любовь он поет мне, я слышу,
Даже во сне.
Мне снились страстные восторги и страданья,
И мирт и резеда в кудрях прекрасной девы,
И речи горькия, и сладкия лобзанья,
И песен сумрачных унылые напевы.
Давно поблекнули и разлетелись грезы;
Исчезло даже ты, любимое виденье!
Осталась песня мне: той песне на храненье
Вверял я некогда и радости, и слезы.
Осиротелая! умчись и ты скорее!
Лети, о песнь моя, вослед моих видений!
Найди мой лучший сон, по свету птицей рея,
И мой воздушный вздох отдай воздушной тени!
Мне снилася дочь короля молодая,
С унылым и бледным лицом.
Обнявшись, под липой густой и зеленой
Мы с нею сидели вдвоем.
«Не надо мне яркой, блестящей порфиры —
Ни трона отца твоего.
К чему они? Кроме тебя не желаю
Я в мире, дитя, ничего!»
Как быть мне твоею, она отвечала,
Зарыта в земле я лежу…
И ночью, любви повинуясь призыву —
Мой милый к тебе прихожу!..
Мне снилась с заплаканным бледным лицом
Красавица, царская дочь.
Под липой зеленой мы с нею вдвоем
Сидели, обнявшись, всю ночь.
«Не нужен престол твоего мне отца
И скипетр его золотой,
Не нужны мне блеск и алмазы венца —
Тебя мне довольно одной!»
Она мне шепнула: «Тому не бывать,
Лежу я в могиле сырой…
Тебя я люблю и тебя целовать
Лишь ночью являюсь порой».
Мне снилась она, королевская дочь,
В глазах слезинки блестели;
Мы с нею под липою в темную ночь,
Обнявшись нежно, сидели.
«На что мне трон твоего отца,
Держава его золотая,
Алмазного не хочу я венца,
Тебя хочу, дорогая».
«Нельзя, в могиле я лежу, —
Ответ раздался унылый. —
И только ночью выхожу —
С тобой увидеться, милый».
Мир так прекрасен, небо безмятежно,
И ветер веет так тепло, так нежно.
И в утренней росе цветы сияют,
И светлыми головками кивают,
И все кругом, куда ни погляжу я,
Так радостно поют, смеясь, ликуя, —
И все же я б хотел в могиле скрыться,
Чтоб в поцелуях с милой мертвой слиться.
Мир глуп и слеп! Вдруг, не шутя,
Твердит он, лицемерный,
Что у тебя, мое дитя,
Характер очень скверный!
Мир глуп и слеп! Дитя, всегда
Он будет заблуждаться,
Не зная, как ты иногда
Умеешь целоваться!
Мир — это девушка с румянцем чистоты;
Мир — это фурия; — и оба взгляда эти
Зависят от очков, в которых ходишь ты,
Жизнь видя в розовом, иль в самом черном цвете.
Но тот, кто в телескоп мир этот разглядит,
Какого пола он? — не разреша загадки, —
Тот, бросив в сторону бесплодные догадки,
Придет лишь к одному: что мир — гермафродит.
Милый друг мой! Ты влюблен,
Новых мук познал ты жало,
В голове твоей темней,
И светлее в сердце стало.
Милый друг мой! Ты влюблен,
Не скрывай, мне все открылось:
Пламя сердца твоего
Сквозь жилет уже пробилось.
Милая девушка! Губки пурпурныя,
Кроткие, светлые глазки лазурные…
Милый мой друг, дорогая, желанная!
Все о тебе моя мысль постоянная.
Длинен так вечер нам в зиму унылую.
Как бы хотел я с тобою быть, милая!
В комнатке тихой с тобой, друг пленительный,
Сидя, забыться в беседе живительной, —
Крепко к губам прижимать эту нежную,
Милую ручку твою белоснежную,
И на нее, эту ручку прекрасную,
Вылить в слезах всю тоску мою страстную…
Милая девушка! Губки пурпурные,
Кроткие, светлые глазки лазурные…
Милый мой друг, дорогая, желанная!
Все о тебе моя мысль постоянная.
Длинен так вечер нам в зиму унылую.
Как бы хотел я с тобою быть, милая!
В комнатке тихой с тобой, друг пленительный,
Сидя, забыться в беседе живительной, —
Крепко к губам прижимать эту нежную,
Милую ручку твою белоснежную,
И на нее, эту ручку прекрасную,
Вылить в слезах всю тоску мою страстную…