Последним льдом своим спирая
Судов высокие бока,
В тепле весны, шипя и тая,
Готова тронуться река.
На юг сияющий и знойный,
К стране счастливой, но чужой
Ты добежишь, поток спокойный,
Своей работницей-волной.
С журчаньем нежным и печальным
Другим звездам, в вечерний час,
Иным землям и людям дальним,
Река, поведай и о нас!
Скажи, как к нам весна приходит,
Что долго ждем, что скучны дни,
Что смерть с весной здесь дружбу водит,
И люди гаснут, как огни...
Тьма непроглядна. Море близко, —
Молчит... Такая тишина,
Что комаров полночных песня —
И та мне явственно слышна...
Другая ночь, и то же море
Нещадно бьет вдоль берегов;
И тьма полна таких стенаний,
Что я своих не слышу слов.
А я все тот же!.. Не завишу
От этих шуток бытия, —
Меня влечет, стезей особой,
Совсем особая ладья.
Ей все равно: что тишь, что буря...
Друг! Полюбуйся той ладьей,
Прочти названье: «Все проходит!»
Ладьи не купишь, — сам построй!
Когда бы как-нибудь для нас возможным стало
Вдруг сблизить то, что в жизни возникало
На расстояньях многих-многих лет —
При дикой красоте негаданных сближений
Для многих чувств хотелось бы прощений…
Прощенья нет, но и забвенья нет.
Вот отчего всегда, везде необходимо
Прощать других… Для них проходит мимо
То, что для нас давным-давно прошло,
Что было куплено большим, большим страданьем,
Что стало ложью, бывши упованьем,
Явилось светлым, темным отошло…
И что ж?! давно ль мы в жизнь вступали
И безупречны, и честны́;
Трудились, ждали, создавали,
А повстречали — только сны.
Мы отошли, — и вслед за нами
Вы тоже рветесь в жизнь вступить,
Чтоб нами брошенными снами
Свой жар и чувства утолить.
И эти сны, в часы мечтанья,
Дадут, пока в вас кровь тепла,
На ваши ранние лобзанья
Свои покорные тела...
Обманут вас! Мы их простили
И верим повести волхвов:
Волхвы давно оповестили,
Что мир составился из снов!
С моею чисто русской жаждой
Из кубка греческой резьбы
Пью каждым чувством, мыслью каждой,
За вас, сошедшие в гробы!
Вам счета нет! Лишь бы охоты
На поминаньях ваших пить!
На то есть целых три субботы,
Чтоб никого не позабыть.
Увы! Особенного тоста
Потомок нам не поднесет!
Но в этот тост, и это просто,
Мы все проникнем в общий счет!
Явившись против ожиданья,
На зов воспрянувши из тьмы,
Мы скажем: «Братцы, до свиданья!
Вы так же сгинете, как мы!»
Сказал бы я так много, много;
Но не успею, — срок мне дан!
Короток день, узка дорога
И так громаден караван...
Оставить многое придется...
А жаль!.. Хорошая есть кладь...
Не всем на свете удается
Все, что хотел бы кто, сказать...
Вот отчего красноречивы
Молчанья кладбищ!.. Невпопад,
Не в срок засеянные нивы, —
Они, под спудом дней молчат.
Но из безмолвного общенья
Жильца земли с жильцом могил
Не раз шли первые движенья
Неудержимо мощных сил...
Месяц в небе высоком стоит,
Степь, покрытая снегом, блестит,
И уж сколько сияет по ней
Голубых и зеленых огней!..
Неподвижная ночь холодна,
И глубоко нема тишина,
И ломается в воздухе свет
Проплывающих звезд и планет...
Вот из белых, глубоких снегов,
На какой-то таинственный зов,
Словно белые люди встают,
И встают, и идут, и растут!
Светят лики неясные их,
И проходят одни сквозь других,
И по степи мерцает вокруг
Много, много светящихся рук...
Не сразу ты остынул к ночи, лес!
След дня прошедшего не вдруг в тебе исчез,
И в ночь холодную еще слышна теплынь
Между твоих растительных твердынь.
Не так ли дерева́ заснувшие твои
Теплы, как мы теплы преданьями семьи,
И в холод долгий наших поздних дней
В нас действует любовь отцов и матерей?
Решенье честное нам кажется порой
Каким-то подвигом, осиленным душой, —
А в нем вершит совсем не хитрый след
Простой преемственности самых ранних лет...
Возьмите все — не пожалею!
Но одного не дам я взять —
Того, как счастлив был я с нею,
Начав любить, начав страдать!
Любви роскошные страницы —
Их дважды в жизни не прочесть,
Как стае странствующей птицы
На то же взморье не присесть.
Другие волны, нарождаясь,
Дадут отлив других теней,
И будет солнце, опускаясь,
На целый, длинный год старей.
А птицам в сроки перелетов
Придется убыль понести,
Убавить путников со счетов
И растерять их по пути...
Мой стих — он не лишен значенья:
Те люди, что теперь живут,
Себе родные отраженья
Увидят в нем, когда прочтут.
Да, в этих очерках правдивых
Не скрыто мною ничего!
Черты в них — больше некрасивых,
А краски — серых большинство!
Но если мы бесцветны стали, —
В одном нельзя нам отказать:
Мы раздробленные скрижали
Хоть иногда не прочь читать!
Как бы ауканье лесное
Иль эха чуткого ответ,
Порой доходит к нам былое...
Дойдет ли к внукам? Да иль нет?
Кто вам сказал, что ровно половина
Земли, та именно, что в ночь погружена,
Где темнота царит, где звезды светят зримо,
Вся отдана успокоенью сна?
Бессонных множество! Смеясь или кляня,
Они проводят в ночь живую ярость дня!
Кто вам сказал, что ровно половина
Земли вертящейся обята светлым днем?
А все образчики классической дремоты,
Умов, охваченных каким-то столбняком?
Нет! Полон день земли, в котором бьемся мы,
Духовной полночью, смущающей умы.
Не смейся над песнею старой
С напевом ее немудреным,
Служившей заветною чарой
Отцам нашим, нежно влюбленным!
Не смейся стихам мадригалов,
Топорщенью фижм и манжетов,
Вихрам боевых генералов,
Качавшимся в лад менуэтов!
Над смыслом альбомов старинных,
С пучками волос неизвестных,
С собранием шалостей чинных,
Забавных, но, в сущности, честных.
Не смейся! Те вещи служили,
Томили людей, подстрекали:
Отцы наши жили, любили,
И матери нас воспитали!
Прекрасен вид бакчи́ нагорной!
Плете́нь, сторожка из ветвей;
Арбуз, пустивший лист узорный,
Окутал землю сетью змей.
Ползут, сплелись! Назад с неделю,
Я помню, вечер наступал,
По склону, вторя коростелю,
Местами перепел стучал.
Бакча́ сквозь сумрак зеленела,
Сквозили за́вязи цветов;
Теперь откуда что́ приспело?
Повсюду в кружевах листов
Глядят плоды... Еще так малы,
Но всюду, всюду залегли,
Как бледно-желтые опалы,
На мягких сумерках земли!
Кто, кто сказал, что только лишь в очах
Лик женский блещет силой выраженья?
Нет, нет! Задумчивость густого отененья
Роскошных кос на мраморных плечах,
Улыбка томная и блеск зубов жемчужных,
И стройные черты красивого лица —
Важнее глаз, как будто и не нужных,
Сулят особы мир блаженства без конца
И говорят: — «Наш мир чудесен, необятен,
Избытком радостей неведомо глубок...»
Не так ли иногда шумит вдали поток,
Очам незрим, но слышен и понятен?
Тучки набежали, тени раскидали,
Смотрят с неба синего, смотрят свысока́,
Как легли их тени и куда упали:
На холмы, на пажити, в волны озерка́.
Молвят тучам тени: «Золотые гряды,
Вам ли счастье, радости, краски не даны,
Вам ли нет раздолья, вам ли нет отрады
В переливах радужных светлой вышины?»
Отвечают тучи: «Темные созданья,
Бедные завистницы долей вам чужих!
Ближе вы к юдоли плача и страданья,
Но зато вы в близости радостей людских...»
Наш ум порой — что поле после боя,
Когда раздастся ясный звук отбоя:
Уходят сомкнутые убылью ряды,
Повсюду видятся кровавые следы,
В траве помятой лезвия мелькают,
Здесь груды мертвых, эти умирают,
Идет, прислушиваясь к звукам, санитар,
Дает священник людям отпущенья —
Слоится дым последнего кажденья…
А птичка Божия, являя ценный дар,
Чудесный дар живого песнопенья,
Присев на острый штык, омоченный в крови,
Поет, счастливая, о мире и любви…
Как думы мощных скал, к скале и от скалы,
В лучах полуденных проносятся орлы;
В расщелинах дубов и камней рождены,
Они на краткий срок огнем озарены —
И возвращаются от светлых облаков
Во тьму холодную родимых тайников, —
Так и мои мечты взлетают в высоту...
И вижу, что ни день, убитую мечту!
Все ту же самую! Размеры мощных крыл,
Размах их виден весь!.. Но кто окровянил
Простреленную грудь? Убитая мечта,
Она — двуглавая: добро и красота!..
И никогда твоей лазури ясной,
Сквозящей здесь по страшной глубине,
Луч солнца летнего своей улыбкой страстной,
Пройдя до дна, не нагревал вполне.
И никогда мороз зимы холодной,
Спустившись с гор, стоящих над тобой,
Не смел оковывать твоей пучины водной
Своей тяжелой, мертвенной броней.
За то, что ты не ведало, не знало
Того, что в нас, в груди людей живет, —
Не жглось огнем страстей, под льдом не обмирало
Ты так прекрасна, чаша синих вод.
Когда, приветливо и весело ласкаясь,
Глазами, полными небесного огня,
Ты, милая моя, головкой наклоняясь,
Глядишь на дремлющего в забытьи меня —
Струи младенческого, свежего дыханья
Лицо горячее мне нежно холодят,
И сквозь виденья сна и в шепоте молчанья
Сердца в обоих нас так медленно стучат —
О, заслони, закрой головкою твоею
Весь мир, прошедшее, смысл завтрашнего дня,
Мечту и мысль... О, заслони ты ею
Меня, мой друг, от самого меня...
О, где то время, что, бывало,
В нас вдохновение играло,
И воскурялся фимиам
Теперь поверженным богам?
Чертогов огненных палаты
Горели — ярки и богаты;
Был чист и светел кругозор!
Душа стремилась на простор,
Неслась могуществом порыва
Назло непрочному уму,
На звук какого-то призыва,
Бог весть зачем, Бог весть к чему!
Теперь все мертвенно, все бледно...
То праздник жизни проходил,
Сиял торжественно, победно,
Сиял... и цвет свой обронил.