Нет меня при тебе, когда в светлом окне
Мой цветок распускается цветом своим,
И из всех лепестков, отвечая весне,
Льет живой аромат под дыханьем твоим,
И ты помнишь меня, и ты дышишь над ним!
Нет меня при тебе, когда в темном углу
Ждет гитара моя, временами звеня;
Ты поешь, пропуская по ткани иглу.
Песню я сочинил, и ты слышишь меня!
Это я при тебе в замирании дня...
Мне грезились сны золотые!
Проснулся — и жизнь увидал...
И мрачным мне мир показался,
Как будто он траурным стал.
Мне виделся сон нехороший!
Проснулся... на мир поглядел:
Задумчив и в траур окутан,
Мир больше, чем прежде, темнел.
И думалось мне: отчего бы, —
В нас, в людях, рассудок силен, —
На сны не взглянуть, как на правду,
На жизнь не взглянуть, как на сон!
В пышном гробе меня разукрасили, —
А уж я ли красой не цвела?
Восковыми свечами обставили, —
Я и так бесконечно светла!
Медью темной глаза придавили мне, —
Чтобы глянуть они не могли;
Чтобы сердце во мне не забилося, —
Образочком его нагнели!
Чтоб случайно чего не сказала я, —
Краткий срок положили — три дня!
И цветами могилу засыпали,
И цветы придушили меня...
Погасало в них былое,
Час разлуки наступал;
И, приняв решенье злое,
Наконец он ей сказал:
«Поднеси мне эту чашу!
В ней я выпью смерть свою!
Этим связь разрушу нашу —
Дам свободу бытию!
Если это не угодно
Странной гордости твоей,
Волю вырази свободно,
Кинь ты чашу и разбей!»
Молча, медленно, высоко
Подняла ее она
И — быстрей мгновенья ока
Осушила всю до дна...
Только что слезы не льются из глаз ежечасно,
Так ты изваяна чудно, стоишь, как живая!
Матери Божьей страданья проходят безгласно,
Скорбь ее — скорбь молчаливая, грустно-немая!
Но не прекрасна ль и ты, что недвижно припала
К ней, к Богоматери, в долгом и жарком моленьи?
Та — скорбь небесную, эта — земную прияла...
Родственны обе те скорби в своем воплощеньи.
Ты сидела со мной у окна.
Все дома в темноте потонули.
Вдруг, глядим: заалела стена,
Искры света по окнам мелькнули.
Видим: факелы тащут, гербы,
Ордена на подушках с кистями,
В мрачных ризах шагают попы
И чернеют в огнях клобуками;
Дроги, гроб! И от гроба в огне
Будто зарево нас освещало...
Ты так быстро склонилась ко мне,
Жить желая во что́ бы ни стало!
По завалинкам у хат
Люди в сумерках сидят;
Подле ко́ни и волы
Чуть виднеются из мглы.
Сны ночные тоже тут,
Собираются, снуют
В огородах, вдоль кустов,
На крылах сычей и сов.
Вот зеленый свет луны
Тихо канул с вышины...
Что, как если с тем лучом
Сыч вдруг станет молодцом,
Глянет девушкой сова,
Скажет милые слова,
Да и хата, наконец,
Обратится во дворец?
Слушаю, слушаю долго,— и образы встали...
Носятся шумно... Но это не звуки, а люди,
И от движенья их ветер меня обвевает...
Нет, я не думал, чтоб звуки могли воплощаться!
Сердце, что море в грозу, запевает и бьется!
Мысли сбежались и дружно меня обступили.
Нет! Я не в силах молчать: иль словами скажитесь,
Или же звуков мне дайте — сказать, что придется!..
Не может свет луны над влагой
Покровом лечь, — идет до дна;
Лишь блестки с дерзкою отвагой
Плывут, и их дробит волна.
Но если свет к плите могильной
Опустится — ковром лежит,
Бледнея в немощи бессильной
Проникнуть глубже под гранит.
Луна блестит, не сознавая;
Все дело в том: где свет падет?
Я - свет луны; ты, дочь родная,
Будь светлым лоном чистых вод.
Ночь так длинна! О, нет, довольно!
Душа — как тело — устает,
И мозгу бедному так больно,
И сердце в грудь так мощно бьет.
Мечты, как тени, возникают;
Виденья, вкруг меня скользя,
Так льнут, так дружно обнимают,
Что мне дохнуть сквозь них нельзя...
Под утро — сгинуть наважденью,
Когда услышу от реки
Призыв к церковному служенью,
А дома — деток голоски!
Хоть бы молниям светиться!
Тьма над морем, тьма!
Вихорь, будто зрячий, мчится —
Он сошел с ума…
Он выводит над волнами
Из бессчетных струн
Гаммы с резкими скачками…
А поет бурун.
Что за свадьба? что за пляска?
Если б увидать!
Тьма, как плотная повязка, —
Где ее сорвать…
Сердцем чуются движенья
Темных сил ночных,
Изможженные виденья,
Плач и хохот их…
Принесите из ближних садов
Распустившихся за́ ночь цветов
И пускай их роскошный наряд
Потешает девический взгляд
Блеском красок, игрой лепестков,
Вереницей мечтаний без слов...
Если ж ночь ее очи сомкнет,
Цвет цветов для нее пропадет,
Дух цветов, ароматов волна
Пусть проникнут в видения сна
И меня в этот сон золотой
Занесут с благодатной волной...
Серебряный сумрак спустился,
И сходит на землю покой;
Мне слышно движение лодки,
Удары весла за горой...
Пловец, мне совсем неизвестный,
От сердца скажу: добрый путь!
На труд ли плывешь ты, на радость,
На горе ли, — сча́стливым будь!
Я так преисполнен покоя,
Я так им богат, что возьми
Хоть часть, — мне достанет делиться
Со всеми, со всеми людьми.
По берегам реки холодной —
Ей скоро на́ зиму застыть —
В глубоких сумерках наносных
Тончайших льдин не отличить.
Вдруг — снег. Мгновенно забелела
Стремнина там, где лед стоял,
И белым кружевом по черни
Снег берега разрисовал.
Не так ли в людях? Сердцем добрым
Они как будто хороши...
Вдруг случай — и мгновенно глянет
Весь грустный траур их души...
Ты подарил мне лучшую из книг —
Евангелье! Но миновали годы,
Коснулись книги всякие невзгоды,
Я добыл новую. И снова ты возник,
Ты — подаривший первую когда-то…
Давно ты умер; все забвеньем взято,
Но в памяти моей, для сердца, для меня —
Ты жив в сиянии таинственного дня!
Таких таинственностей в мире духа много,
И в каждой видится какая-то дорога…
Ох! Ответил бы на мечту твою, —
Да не срок теперь, не пора!
Загубила жизнь добрых сил семью,
И измает ночь до утра.
Дай мне ту мечту, мысль счастливую,
Засветившую мне в пути,
В усыпальницу молчаливую
Сердца бедного отнести.
В нем под схимами, власяницами
Спят все лучшие прежних сил.
Те, что глянули в жизнь зарницами
И что мрак земли погасил...
Ты часто так на снег глядела,
Дитя архангельских снегов,
Что мысль в очах обледенела
И взгляд твой холодно суров.
Беги! Направься к странам знойным,
К морям, не смевшим замерзать:
Они дыханием спокойным
Принудят взгляд твой запылать.
Тогда из новых сочетаний,
Где юг и север в связь войдут,
Возникнет мир очарований
И в нем — кому-нибудь приют...
Нет, не от всех предубеждений
Я и поныне отрешен!
Но все свободней сердца гений
От всех обвязок и пелен.
Бледнеет всякая условность,
Мельчает смысл в любой борьбе...
В душе великая готовность
Свободной быть самой в себе;
И в этой правде — не слащавость,
Не праздный звук красивых слов,
А вольной мысли величавость
Под лязгом всех земных оков...
Мои мечты — что лес дремучий,
Вне климатических преград,
В нем — пальмы, ели, терн колючий,
Исландский мох и виноград.
Лес полн кикимор резвых шуток,
В нем леший вкривь и вкось ведет;
В нем есть все измененья суток
И годовой круговорот.
Но нет у них чередованья,
Законы путаются зря;
Вдруг в полдень — месяца мерцанье,
А в полночь — яркая заря!
На сценах царские палаты
Вдруг превращают в лес и дол;
Часть тащат кверху за канаты,
Другую тянут вниз, под пол.
Весной так точно льдины тают:
Отчасти их луч солнца пьет,
Отчасти в глубь земли сбегают,
Шумя ручьями теплых вод!
Знать, с нас пример берет природа:
Чтоб изменить черты лица
И поюнеть к цветенью года —
Весну торопит в два конца...