Это домчался откуда,
Он из столетий каких,
Зов-перезвон изумруда,
Соснами сложенный стих?
Хвоями крытые горы,
Папороть-древо внизу,
Мхи словно цепкие воры,
Гибкую сжали лозу.
Во мне запела двойная сказка,
Я слышу в роще звенящий зов.
Зеленоглазка и Синеглазка,
Хрустальность детских двух голосов.
«Ау!» кричу я, «Ау» зову я,
«Ау!» двойное звучит в ответ.
К одной спешу я, мечтой целуя,
Беглянка скрылась, простыл и след.
Эти белыя березы
Хороши.
Хороши.
Где-жь мой милый? В сердце слезы
Утиши.
Поспеши.
Или больше он не хочет?
И алмаз
Мой погас?
Вот кукушка мне пророчит
За нежно розовые кончики лилей,
За нежно-палевыя ягоды кистей,—
За чаши белыя, в которых мне дано
Вдыхать лобзанием горячее вино,—
За тело стройное, как юная лоза,
За взор узывчивый, в котором спит гроза,—
За голос вкрадчивый, как дальняя свирель,
Я полюбил тебя за взгляд
Звездообразной незабудки,
За радость нежную минутки
Вдвоем, — о чем не говорят.
В одних цветах есть пряный яд,
В других есть запах слабый, тонкий, —
Так в плаче флейты нежно-звонкой
Чуть внятно звезды говорят.
И в стон свирели входят звоны
Лесных вершин во мгле ночной,
Ужь скоро крикнет петух весны,
Что пламя мчится из вышины,
Что пламя пляшет пред торжеством —
Дрожать гореньем во всем живом.
Мы знаем зиму и звонкий лед,
Мы знаем ветра живой полет,
Секундной стрелки проворен бег,
Буравчик тонкий источит снег.
Наш Царь — Мукден, наш Царь — Цусима,
Наш Царь — кровавое пятно,
Зловонье пороха и дыма,
В котором разуму — темно.
Наш Царь — убожество слепое,
Тюрьма и кнут, подсуд, расстрел,
Царь-висельник, тем низкий вдвое,
Что обещал, но дать не смел.
Эти белые березы
Хороши.
Хороши.
Где ж мой милый? В сердце слезы
Утиши.
Поспеши.
Или больше он не хочет?
И алмаз
Мой погас?
Вот кукушка мне пророчит
Месяц, Месяц, где ты был?
— На том свете я ходил.
— Озаритель облаков,
Что ты видел? — Мертвецов.
— Много ль их? — Безмерный ряд.
— Что там делают? — Все спят.
— Месяц, Месяц, где ты был?
— Я над Морем синим плыл.
— Что ты видел на волнах?
— Тело мертвое и страх.
Где же я?
Где же я?
Веет, сеет Небо снег.
Где же я?
Если б плыть.
Если б плыть!
Можно б встретить тихий брег,
Если б плыть!
Ужь я золото хороню, хороню.
песня игорная.
Золото лучистое я в сказку хороню,
Серебро сквозистое приобщаю к дню.
Золото досталось мне от Солнца, с вышины,
Серебро—от матовой молодой Луны.
Песнь моя—разливная, цветут кругом луга,
Сказку-песнь убрал я всю в скатны жемчуга.
Уж скоро крикнет петух весны,
Что пламя мчится из вышины,
Что пламя пляшет пред торжеством —
Дрожать гореньем во всем живом.
Мы знаем зиму и звонкий лед,
Мы знаем ветра живой полет,
Секундной стрелки проворен бег,
Буравчик тонкий источит снег.
Царь-Огонь, Царевич-Ветер, и Вода-Царица,
Сестры-Звезды, Солнце, Месяц, Девушка-Зарница,
Лес Зеленый, Камень Синий, Цветик Голубой,
Мир Красивый, Мир Созвездный, весь мой дух с тобой.
Жги, Огонь. Вода, обрызгай. Ветер, дунь морозом.
Солнце, Месяц, Звезды, дайте разыграться грозам.
Чтобы Девушка-Зарница, с грезой голубой,
Вспыхнув Молнией, явилась для меня судьбой.
Водительство… Родительство… Созвездья… Луны… Боги…
Водительство… Мучительство… Зубчатые пороги…
Едва ты в воду кинешься, помчит твою ладью,
На камни опрокинешься… И все же — я пою.
Водительство венчанное Родителя, Друида,
Есть таинство желанное, здесь рабство — не обида.
Глаза — в глаза. Гряди, гроза. Подятый меч пою.
Луна, Звезда, и Щит Златой. Берите кровь мою.
Отчаянье истерзанной души,
В свидетели тебя я призываю,
Что я не спал в изнеженной тиши,
Что я не шел к заманчивому Раю.
Я светлого покоя не хотел,
Боясь забыть о тех, на ком проклятье,
Меня манил мучительный удел,
Меня влекли отверженные братья.
Паук разметил паутинки, а мысль идет по ним до Бога,
Сплетя дрожанья тонких радуг в узоры вечного чертога.
Цветок цветет, чтоб светлой пылью в другом цветке скользнуть любовью,
Пчела же мед создаст из пыли, себя увив цветочной новью.
Случайный вздох ветров бродячих, мгновенный свет снежинки белой,
То путь мечты, свой миг вкусившей, и к бегу в Вечность — осмелелой.
Полюбите слезы, в вас воскреснет смех.
Прикоснитесь боли, удалится грех.
Помолитесь Ночи, вам сверкнет Заря,
С светлым, с темным сердцем светом говоря.
Прикоснитесь к Миру мыслею своей,
На касанье мысли — поцелуй лучей.
Поцелуй безгласный просиявших глаз,
Посмотревших ясно из души на нас.
Причаститесь боли, это верный путь,
Чтоб на вольной воле глубоко вздохнуть.
Часто горечь муки закипает
В глубине души моей унылой,
Часто ум в тоске изнемогает
В битве с жизнью тягостной, постылой.
Всею силой скорбь я заглушаю,
Не желая высказать признанья,
И смеюсь, и весело болтаю,
А в душе моей звучат рыданья,
Так скрипач, в душе тоску лелея,
Весел с виду, — шумно звуки льются,
«Я их люблю обеих»,
С тоскою я сказал.
«Я их люблю обеих».
«— Твой ум запутан в змеях»,
Сказал мне Камень Ал.
«Но выбрать не могу я»,
«Хотя бы я посмел.
Но выбрать не могу я».
«— Тогда умри, тоскуя»,
Безсмертники, вне жизни, я мальчик был совсем,
Когда я вас увидел, и был пред вами нем.
Но чувствовал я то же тогда, что и теперь:—
Вы тонкий знак оттуда, куда ведет нас дверь.
Тяжелая, с замками, вся расписная дверь,
С одним лишь словом в скрипе, когда отворишь:—Верь.—
Безсмертники, я знаю. Чего нам медлить тут?
Мы жили здесь. Довольно. Нас в новый мир зовут.
Я спросил у свободнаго Ветра,
Что мне сделать, чтоб быть молодым.
Мне ответил играющий Ветер:
«Будь воздушным, как ветер, как дым!»
Я спросил у могучаго Моря,
В чем великий завет бытия.
Мне ответило звучное Море:
«Будь всегда полнозвучным, как я!»
Прощальный марш играют в безконечности,
Ты слышишь ли его?
Я слышу. Да. Прости, мои безпечности.
Погасло торжество.
Ушел от нас в ликующей багряности,
Нам радостный пожар.
Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности,
Влюбленно-алый шар.
Прощальный марш играют в бесконечности,
Ты слышишь ли его?
Я слышу. Да. Прости, мои беспечности.
Погасло торжество.
Ушел от нас в ликующей багряности,
Нам радостный пожар.
Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности,
Влюбленно-алый шар.
Бедные дети! Зачем вы сковали
То, что от вечности вольно?
Вы укачали земные печали,
Все же вам смутно и больно.
Вы, не спросясь у расчисленной жизни,
Силе любви уступили.
Сердце — как после разлуки в отчизне,
В сказке — и в явленной были.
Светлое платье на темной подкладке
Было надето на ней.
Стал я играть с ней в загадки и в прятки,
Между расцветами дней.
Стал я играть с ней под куполом Ночи,
Звезды слагались в цветы.
Бездна возникла живых средоточий,
Ярких среди черноты.