Я сейчас летаю низко над землей,
Дух забот вседневных виснет надо мной.
Можно ль быть свободным огненным орлом.
Если ты притянут этим тусклым днем?
Можно ль альбатросом ведать ширь морей,
Если ты окован тесностью своей?
Можно, о, возможно кондором летать,
(Памяти Безсмертнаго).
Всадник с мечом на коне,
Герб незабвенной Литвы,—
Как это нравится мне,
Всадник с мечом на коне.
Где же, воители, вы?
Где же, созвучные, вы?
Или все это—во сне?
Морем зеленой травы
Руны Ночи прочитав,
Струны грома разобрав,
Я блуждаю, и сбираю на болотах стебли трав.
В этих травах тонкий яд,
Самоцветности горят,
В них глубокий, змееокий, нелюдской, берущий взгляд.
Эти травы я сожму,
Выпью яд, и выпью тьму,
Однажды Бог печален был,
Упало много звезд,
Потоки слез, поток светил,
На Землю звездный мост.
Огни в разявшейся Земле
Упали глубоко.
И снова светел Бог во мгле,
Ему теперь легко.
Ломаныя линии, острые углы.
Да, мы здесь—мы прячемся в дымном царстве мглы
Мы еще покажемся из угрюмых нор,
Мы еще нарядимся в праздничный убор.
Глянем и захватим вас, вбросим в наши сны.
Мы еще покажем вам свежесть новизны.
Подождите, старые, знавшие всегда
Я приду к тебе в навечерие,
Буду ждать тебя у преддверия,
Чтоб в заветный час мне увидеть свет
Ненаглядных глаз, где на все ответ.
Я приду к тебе как наитие,
Буду ключ златой для раскрытия,
Чтоб душа душе, о, Жемчужина,
Вся была сполна обнаружена.
Мы крестились Христом,
Мы крестились крестом,
Обвитым звездами, цветами.
Мы крестились Водой,
Навсегда молодой,
Мы крестились Огнем.
Часом ночи и днем,
Мы за Солнцем идем,
И звездами.
Мы в Христа облеклись,
Тихая поветерь в Белом дышит море.
Тихая поветерь. Можно плыть в просторе.
Мы моленье Ветру вслух произносили: —
Не серчай. Дай льготу. Будь потише в силе. —
На Восток смотрели. Западу шептали.
Напекли блинов мы, наварили каши.
Бросили лучинки, и поплыли в вале,
За крестом лучинным. В ветре лодки наши.
Тихая поветерь, вей, Праматерь Моря,
Рыбарей баюкай, с бледными не споря.
В расщелинах древних ступенчатых слов
Таятся глаза сновидений.
Там змеи забытых заветов и ков,
Дремотные грузные тени.
Заросшая лестница. Терем немой.
Под крышей гнездятся лишь совы.
Постранствуешь в мире, и тянет домой,
И древние манят основы.
Выше, ниже, Херувимы, образующие тайно
Свет и крылья, свет и дымы, лик возникший не случайно,
Жизнь творящей, нисходящей, восходящей ввысь огнем,
Трисвятую, Трисвятейшей, трисвятую песнь поем.
Да Царя, чей голос — громы в вихрях огненного дыма,
Чье величие — на копьях свитой Ангельской носимо,
Мы подымем, света примем триединого Лица,
Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя без конца.
Уж я золото хороню, хороню.
песня игорная.
Золото лучистое я в сказку хороню,
Серебро сквозистое приобщаю к дню.
Золото досталось мне от Солнца, с вышины,
Серебро — от матовой молодой Луны.
Песнь моя — разливная, цветут кругом луга,
Сказку-песнь убрал я всю в скатны жемчуга.
Вот они, мерзлые глыбы,
Серого цвета земля.
Трав перекручены сгибы,
Холод их сжал, шевеля.
Бешено носится ветер.
Дождь. За слезою слеза.
Смотрит мне зябнущий сеттер
С недоуменьем в глаза.
Вот оне, мерзлыя глыбы,
Сераго цвета земля.
Трав перекручены сгибы,
Холод их сжал, шевеля.
Бешено носится ветер.
Дождь. За слезою слеза.
Смотрит мне зябнущий сэтер
С недоуменьем в глаза.
Тихая поветерь в Белом дышет море.
Тихая поветерь. Можно плыть в просторе.
Мы моленье Ветру вслух произносили:—
Не серчай. Дай льготу. Будь потише в силе.—
На Восток смотрели. Западу шептали.
Напекли блинов мы, наварили каши.
Бросили лучинки, и поплыли в вале,
За крестом лучинным. В ветре лодки наши.
Тихая поветерь, вей, Праматерь Моря,
Рыбарей баюкай, с бледными не споря.
Помогите! помогите! Я один в ночной тиши.
Целый мир ношу я в сердце, но со мною ни души.
Для чего кровавым потом обагряется чело?
Как мне тяжко! Как мне душно! Вековое давит зло!
Помогите! помогите! Но никто не внемлет мне.
Только звезды, улыбаясь, чуть трепещут в вышине.
У меня была подруга,
Место выбрала близь луга,
Там построила домок,
Очень светлый теремок.
Хмелем дверь свою укрыла,
И, хмелея, говорила:
„Приходи ко мне, дружок,
В мой веселый теремок“.
Посмотри, в просторах матовых потухающей зари
Есть жемчужинка, которая засветилась изнутри.
Это — та лампада вечная, неразлучная со мной,
Что горит звездой Вечернею над изогнутой Луной.
Ах, от острого и нежного, тонко-белого Серпа
К дням минувшим означается еле зримая тропа.
Вижу тихую я детскую, луч лампады в пляске снов,
И грядущее мерещится — там — как нитка жемчугов.
От скалы и до скалы,
Где проносятся орлы,
Высоко в соседстве звезд,
Протянулся тонкий мост.
Эта жердочка тонка,
От равнины далека,
И ведет от Красных Гор
К глади Матовых озер.
Если, после поцелуя,
Темной ночью выхожу я,
На тесовое крыльцо,
Освежить свое лицо,
Звезды искрятся, ликуя,
По небесной вышине,
Словно в жажде поцелуя
Расцвечаются оне.
И в молитвенной истоме,
В пробужденности и в дреме,
Шумели и шушукались
Сосны шуршащей сучья.
А рыбы убаюкались,
Уснула жадность щучья,
Наевшися плотиц,
Среди речных станиц.
Настали дни осенние,
В лугах одни отавы,
Все пленнее и пленнее
ЗВУК ОСЕННЕГО ПРИБОЯ
Прибой растет,
Гудит, поет,
Прибой живет
Свинцовых вод.
Немолчный гул.
Весь мир уснул.
Одни валы
Поют из мглы.
Наклоняясь к сосне, я вбираю в себя
Благовоние пряное смол.
А добычу на дальнем суку теребя,
С ликованьем клекочет орел.
Воркованью подобен клекочущий звук,
Он доволен, могучий летун.
И хочу я движенья играющих рук,
Золотого мелькания струн.
У меня была подруга,
Место выбрала близ луга,
Там построила домок,
Очень светлый теремок.
Хмелем дверь свою укрыла,
И, хмелея, говорила:
«Приходи ко мне, дружок,
В мой веселый теремок».
При начале наших дней,
Люди Бога огорчили,
Он ушел от нас во тьму.
Скучно было там ему.
Вечно с тьмою, всюду с ней.
Зачерпнул в своей он силе
Так с пригоршни две огней,
Радость сердцу своему.
И унес подальше их.
Но они, горя, сквозили
Когда ты будешь засыпать,
К тебе я мыслями прибуду,
Как призрак сяду на кровать,
И буду ласково шептать: —
Люби меня! Доверься Чуду! —
И ты потянешься слегка.
И будет греза глубока,
Огонь блеснет по изумруду,
Разятый многозвездный мир,
Осеребрив, пронзит сапфир.