Бездонно Небо, но бездонна
Вдвойне—бездонная душа.
Всего достигну непреклонно,
Познав, что Вечность хороша.
Свивая в винт свои мгновенья,
Дам ход живому кораблю.
Весь мир вберу в мое прозренье,
Затем что весь я мир люблю.
Все драмы мира — на любви,
Или с любовью слиты.
Всех скальдов мира позови,
И скажут: — Песнь живет в крови,
В сердцах, что страстью взрыты. —
И если нежно я пою,
Мой друг, не веруй чуду.
Я просто в строки алость лью,
Мой друг, чужую и свою: —
Я скальд, и скальдом буду.
Мир с тобою, Дух Земли,
Мир с тобой, и мне внемли,
Дух Земли, ты с виду Бык,
Земный Демон, Дух-старик.
Бык, кем движется весь мир,
Приходи сюда на пир.
Угощение прими,
Мною разум обними.
Разум ворога смути,
Замани и обольсти.
Поселись в его крови,
Навались и задави.
Каждый цветок есть цветистая планета,
Каждое растенье — зеленая звезда,
В горницах зимних Весны няньчат Лето,
Горы — неземные, хоть земные — города.
Тучи — узоры водных размышлений,
Облачко — греза лунного луча.
Терем нам дивный дал Вселенский Гений,
Только от двери не дал нам ключа.
Царь-Огонь, Царевич-Ветер, и Вода-Царица,
Сестры-Звезды, Солнце, Месяц, Девушка-Зарница,
Лес Зеленый, Камень Синий, Цветик Голубой,
Мир Красивый, Мир Созвездный, весь мой дух с тобой.
Жги, Огонь. Вода, обрызгай. Ветер, дунь морозом.
Солнце, Месяц, Звезды, дайте разыграться грозам.
Чтобы Девушка-Зарница, с грезой голубой,
Вспыхнув Молнией, явилась для меня судьбой.
Мир опять в кровавой древней саге,
В беге — так, чтоб даль была близка.
— Я читаю солнце в капле влаги,
Я смотрю в молитвенник цветка.
Мир бесплодных взлетов, гремь набатов,
Пляска мертвых, шабаш до зари.
— Я в великой всенощной закатов.
Бог, я здесь. Гори и говори.
Я возглас боли, я крик тоски.
Я камень, павший на дно реки.
Я тайный стебель подводных трав.
Я бледный облик речных купав.
Я легкий призрак меж двух миров.
Я сказка взоров. Я взгляд без слов.
Я знак заветный, и лишь со мной
Ты скажешь сердцем: «Есть мир иной».
Все в мире правда, в мире все обман.
,
. В основах мира
Закон разрыва нам глубинно дан.
Вместишь-ли в малой капле Океан?
И да, и нет. Среди веселий пира
Без плача звонкой может-ли быть лира?
Мост радуг упирается в туман.
Когда бы в Океане безграничном
Мы медлили, мы были б слитны с ним.
А в капле брызги радуг мы дробим.
Смеемся мы и плачем в малом личном.
В вертеньи круга—радость и печаль,
Но в высь ведет змеиная спираль.
Он, который опрокинул
Свой лучистый лик,
Он, который мир раздвинул,
В час как к Ночи День поник,
Он, который мир Пустыни,
Мир Небес, где вечно, ныне,
Вечно тонет каждый крик,
Превратил во храм глубокий,
В свод святыни звездоокой
Взором пристальным проник,
Он, что в шапке звездочета
Ясно видит Верх и Низ,
Он, всемирный, звездный Кто-то,
Перед кем миры зажглись,
Он, волшебный, он, который
Видит глубь, и видит взоры,
Глянул. Тише. Глянь. Молись.
Да, но безумье твое было безумье священное,
Мир для тебя превратился в тюрьму,
Ты разлюбил все земное, неверное, пленное,
Взор устремлял ты лишь к высшему Сну своему.
Да, все монахи твои — это не тени согбенные,
Это не темные сонмы рабов,
Лица их странные, между других — удлине́нные,
С жадностью тянутся к высшей разгадке миров.
Все в мире знает верное влеченье.
Идут планеты линией орбит,
И весел крот, когда все в мире спит,
И знает путь свой каждое растенье.
Бледнеет ландыш в сладкий час цветенья,
Но красный сок им в гроздья ягод влит.
Зачем же ты, тоскующий болид,
Стремишь в ночи бесплодное горенье?
Зачем с лесной колдуньей заодно
Ты собираешь призрачные травы?
Вы оба перед Вечностью неправы.
Упорствуешь. Прийти не суждено,
Чрез волчий сглаз и змейные отравы,
К тому, что здесь закончить не дано.
О, не скорби душой, поэт,
В минуты бледныя безсилья!
Нет Музы, дивных песен нет,
Мечта свои сложила крылья;
Но вновь волшебный миг блеснет,
Нет для тебя тоски безплодной,—
Созвучий рой к тебе придет
С своею пляской хороводной!
Земля—в обятиях зимы,
Мир полон молчаливой муки,
Звучат среди холодной тьмы
Лишь бури плачущие звуки;
Но снова миру май блеснет,—
И зашумит весь мир свободный,
И юность песню запоет
В весельи пляски хороводной!
«Я их люблю обеих»,
С тоскою я сказал.
«Я их люблю обеих».
«— Твой ум запутан в змеях»,
Сказал мне Камень Ал.
«Но выбрать не могу я»,
«Хотя бы я посмел.
Но выбрать не могу я».
«— Тогда умри, тоскуя»,
Сказал мне Камень Бел.
«Нет, мир мне — в двух врагинях,
Два мира в них святынь,
Весь мир мне в двух врагинях».
«— Тогда живи в пустынях»,
Сказал мне Камень Синь.
Всей силой, что в мирах зажгла зарю,
Над этим миром будней, топей, гатей,
Всем таинством безчисленных зачатий,
Жизнь шлет призыв, и я с ней говорю.
Я к древнему склоняюсь янтарю
И чую дух смолистой благодати,
Врагов считаю вспыхнувшия рати,
Встаю в рядах и с братьями горю.
Что можно знать,—в себя взглянув, я знаю,
Во что возможно верить,—стерегу,
Чтоб на другом быть светлом берегу.
Творя огонь, иду к Святому Гаю,
И пусть себя, как факел, я дожгу,
Клянусь опять найти дорогу к Раю.
СОНЕТ.
Как вещий сон волшебника-Халдея,
В моей душе стоит одна мечта.
Пустыня Мира дремлет, холодея,
В Пустыне Мира дремлет Красота.
От снежных гор с высокого хребта
Гигантская восходит орхидея,
Над ней отравой дышит пустота,
И гаснут звезды, в сумраке редея.
Лазурный свод безбрежен и глубок,
Но в глубь его зловеще тусклым взглядом
Глядит — глядит чудовищный цветок,
Взлелеянный желаньем, полный ядом,
И далеко — теснит немой простор
Оплоты Мира, глыбы мертвых гор.
Построй чуть сомкнутые стены,
Свое извне вовнутрь втесни,
Покинь мгновенно мир измены,
Среди ресниц побудь в тени,
В ночах вспевает цвет вервены,
В них тайны мира искони.
Зрачки души — в работе дружной,
Ты вдруг в желанном дальних мест,
Не тьма, в тебе чертог жемчужный,
Восторг невенчанных невест,
Кинь Север, для тебя не нужный,
И пей глазами Южный Крест.
Построй чуть сомкнутыя стены,
Свое извне вовнутрь втесни,
Покинь мгновенно мир измены,
Среди ресниц побудь в тени,
В ночах вспевает цвет вервены,
В них тайны мира искони.
Зрачки души — в работе дружной,
Ты вдруг в желанном дальних мест,
Не тьма, в тебе чертог жемчужный,
Восторг невенчанных невест,
Кинь Север, для тебя не нужный,
И пей глазами Южный Крест.
О, не скорби душой, поэт,
В минуты бледные бессилья!
Нет Музы, дивных песен нет,
Мечта свои сложила крылья;
Но вновь волшебный миг блеснет,
Нет для тебя тоски бесплодной, —
Созвучий рой к тебе придет
С своею пляской хороводной!
Земля — в обятиях зимы,
Мир полон молчаливой муки,
Звучат среди холодной тьмы
Лишь бури плачущие звуки;
Но снова миру май блеснет, —
И зашумит весь мир свободный,
И юность песню запоет
В весельи пляски хороводной!
Цвет живой, как стебель нежный,
Что овеян легкой мглой,
Вышел к Солнцу, в мир безбрежный,
Но взращен он под землей.
Изумруд преображенный,
Словно видимый во сне,
Круглых рифов мир затонный,
В ворожащей тишине.
Здесь не встанет вал, в качаньи
Пенно взвихренных минут,
Он в молитвенном молчаньи,
Просветленный изумруд.
Эта зелень покрывала
Влажно-призрачно светла,
И в него лазурь опала,
Изнутри светясь, вошла.
Если ночью, при Луне,
Спишь, — как дух иди ко мне.
Птица, крылья разверни,
Дымка, стань в моей тени.
Куры сядут на насест,
Много в мире есть невест.
Столько в мире есть невест,
Сколько дней и сколько мест.
Эй, петух, скорее клюй,
Столько зерен, сколько струй.
Мир построен весь из струй,
Дай мне, радость, поцелуй.
Каждой двери слушай скрип,
Птице молви: Цып, цып, цып.
С сердцем хочешь воевать, —
К сердцу вблизь, и сердце хвать.
Тлалок, Тлалок,
Стада привлек,
Стада туманов сбил и спутал.
Небесный свод был пуст, широк,
Но встало облачко, намек,
И тучей весь он мир облек,
И он грозой весь мир окутал,
И у цветов, румянясь, рты
Раскрылись, жаркие от жажды,
И пили жадные цветы,
И был в блестящих брызгах каждый,
Был в страсти красочный цветок,
Был в счастье каждый лепесток, —
И, влажный, в молниях смеялся,
Отважный, в мире быстро мчался,
В лугах и в Небе расцвечался
Тлалок, Тлалок.
Как каждый лист, светясь, живет отдельным
Восторгом влаги, воздуха, тепла,
И рад, когда за зноем льется мгла,
Но с древом слит существованьем цельным, —
Так я один в пространстве беспредельном,
Но с миром я, во мне ему хвала,
Ему во мне поют колокола,
Через него я стал певцом свирельным.
В течениях причинностей плыву,
Как степь плывет под ветром ковылями.
Молюсь в ночах в многозвездистом храме.
Пью жадными глотками синеву.
И ствол растет из звезд, умножен нами,
Любовью, делом, подвигом и снами.
С высокой башни
На мир гляжу я.
С железной башни
За ним слежу я.
Несется Ветер,
Несется Ветер,
Несется Ветер,
Кругом бушуя.
Что миг текущий,
Что день вчерашний,
Что вихрь бегущий,
Как зверь, над пашней.
Бегущий мимо,
Неуловимо,
Как гроздья дыма,
Вкруг стройной башни.
На мир всегдашний
Светло гляжу я.
С высокой башни
За ним слежу я.
И злится Ветер,
Кружится Ветер,
И мчится Ветер,
Кругом бушуя.
Ужь ночь. Калитка заперта.
Аллея длинная пуста.
Окован бледною Луной,
Весь парк уснул во мгле ночной.
Весь парк не шелохнет листом.
И заколдован старый дом.
Могильны окна, лишь одно
Мерцаньем свеч озарено.
Не спит—изгнанник средь людей,—
И мысли друг,—и враг страстей.
Он в час любви, обятий, снов
Читает книги мудрецов.
Он слышит, как плывет Луна,
Как дышет, шепчет тишина.
Он видит в мире мир иной,
И в нем живет он час ночной.
Тот мир—лишь в нем, и с ним умрет,
В том мире светоч он берет.
То беглый свет, то краткий свет,
Но для него забвенья нет.
Какой он благолепный, благовонный,
Какой он благозвонный, светлый лес.
В нем ничего из сказки похоронной,
В нем только благовестие чудес.
Едва в него вошел, как дух воскрес.
Задумчивый, баюкающий, сонный,
Зеленых преисполненный завес,
Хранитель жизни многомиллионной.
Я вижу зыбкий стебель лисий хвост,
Я становлюсь тихонько на колени,
Чтоб ближе видеть тонкий трепет млений.
Кругом в цветах мне зрима россыпь звезд.
Вдыхаю сладкий дух благоволений.
Мне изумруд к забвенью строит мост.
Мы каждый час не на Земле земной,
А каждый миг мы на Земле небесной.
Мы цельности не чувствуем чудесной,
Не видим Моря, будучи волной.
Я руку протянул во мгле ночной,
И ощутил не стены кельи тесной,
А некий мир, огромный, бестелесный.
Горит мой разум в уровень с Луной.
Подняв лицо, я Солнцу шлю моленье,
Склонив лицо, молюсь душой Земле.
Весь Звездный мир — со мной как в хрустале.
Миры поют, я голос в этом пенье.
Пловец я, но на звездном корабле.
Из радуг льется звон стихотворенья.
Я вброшен в мир неведомой Судьбою,
И с вихрями зиждительными свит,
Я должен мчаться бездной голубою,
Одетою ночами в аксамит.
Я должен быть светильником летящим,
Прорезать мрак алмазною слезой,
Быть светляком глубинностям и чащам,
Игрой зарниц загрезить за грозой.
Струною петь о таинстве стремленья,
Зачать, качать протяжный перезвон,
В зеркальность дней пролить волну продленья,
Создав напев, лелеять зыбкий сон.
Но был бы я безмерно одиноким,
Когда б в ночах, с их мглою голубой,
Я не был слит с виденьем звездооким,
И не горел тебе, в себе, тобой.
Когда перед тобою глубина,
Себя ты видишь странно отраженным,
Воздушным, теневым, преображенным.
В воде душа. Смотри, твоя она.
Не потому ли нас пьянит Луна,
И делает весь мир завороженным,
Когда она, по пропастям бездонным,
Нам недоступным, вся озарена.
«Я темная, но дальний свет приемлю», —
Она безгласно в мире говорит.
Луна приемлет Солнце и горит.
Отображенный свет струит на Землю.
В Луне загадка, жемчуг, хризолит.
В ней сонм зеркал волшебный сон творит.
Там факелы, огневзнесенья, пятна,
Там жерла пламеносных котловин.
Сто дней пути — расплавленный рубин.
И жизнь там только жарким благодатна.
Они горят и дышат непонятно.
Взрастает лес. По пламени вершин
Несется ток пылающих лавин.
Вся жизнь Огня сгущенно-ароматна.
Как должен быть там силен аромат,
Когда, чрез миллионы верст оттуда,
Огонь весны душистое здесь чудо.
Как там горит у Огнеликих взгляд,
Коль даже мы полны лучей и гуда,
И даже люди, полюбив, горят.
То будет таинственный миг примирения,
Все в мире воспримет восторг красоты,
И будет для взора не три измерения,
А столько же, сколько есть снов у мечты.
То будет мистический праздник слияния,
Все краски, все формы изменятся вдруг,
Все в мире воспримет восторг обаяния,
И воздух, и Солнце, и звезды, и звук.
И демоны, встретясь с забытыми братьями,
С которыми жили когда-то всегда,
Восторженно встретят друг друга обятьями, —
И день не умрет никогда, никогда!
Уж ночь. Калитка заперта.
Аллея длинная пуста.
Окован бледною Луной,
Весь парк уснул во мгле ночной.
Весь парк не шелохнет листом.
И заколдован старый дом.
Могильны окна, лишь одно
Мерцаньем свеч озарено.
Не спит — изгнанник средь людей, —
И мысли друг, — и враг страстей.
Он в час любви, обятий, снов
Читает книги мудрецов.
Он слышит, как плывет Луна,
Как дышит, шепчет тишина.
Он видит в мире мир иной,
И в нем живет он час ночной.
Тот мир — лишь в нем, и с ним умрет,
В том мире светоч он берет.
То беглый свет, то краткий свет,
Но для него забвенья нет.
В затишьи предрассветного досуга,
Когда схолстилась дымка пеленой,
Я зеркало поставил под Луной,
Восполненной до завершенья круга.
Я увидал огни в смарагдах луга,
Потом моря с взбешенною волной,
Влюбленного с влюбленною женой,
И целый мир от Севера до Юга.
И весь простор с Востока на Закат.
В руке возникла змейность трепетанья.
Мир в зеркале лишь красками богат.
Лишь измененьем в смыслах очертанья.
И вдруг ко мне безбрежное рыданье
С Луны излило в сердце жемчуг-скат.
В затишьи предразсветнаго досуга,
Когда схолстилась дымка пеленой,
Я зеркало поставил под Луной,
Восполненной до завершенья круга.
Я увидал огни в смарагдах луга,
Потом, моря с взбешенною волной,
Влюбленнаго с влюбленною женой,
И целый мир от Севера до Юга.
И весь простор с Востока на Закат.
В руке возникла змейность трепетанья.
Мир в зеркале лишь красками богат.
Лишь измененьем в смыслах очертанья.
И вдруг ко мне безбрежное рыданье
С Луны излило в сердце жемчуг-скат.
Нежность Мира? Хобот. Клык.
С корнем вырванный язык.
Гвозди, вбитые — не в тес,
А в глаза, где розы слез.
Нежность Мира? Цепкий клюв,
Что скрипит — попав, рванув,
Жить лишь может — разорвав,
Нежность Мира есть удав.
Чтоб построить материк,
Миллионный вызвать крик,
Тело к телу, этажом,
Зубом, взглядом, и ножом.
Строй людей, зверей, и рыб,
Травы, птицы, слои глыб,
Тело — к телу, дом — на дом,
Встанет остров здесь горбом.
В пляску чисел и нулей
Кровь и желчь обильно лей,
Сноп веков нагромождай,
Создан Рай, потопим Рай.
Закрутим вверху болид,
Пусть он праздник озарит,
Жатву, Море, собирай,
Создан Рай, потопим Рай.
За болидом — вниз, болид,
Светоч красных Атлантид,
Хор вулканов, начинай,
Создан Рай, потопим Рай.
Ковры-хоругви. Мир утраченный.
Разлив реки, что будет Сеною.
Челнок, чуть зримо обозначенный,
Бежит, жемчужной взмытый пеною.
Веков столпилась несосчитанность.
Слоны идут гороподобные.
Но в верной есть руке испытанность,
Летят к вам стрелы, звери злобные.
Еще своих Шекспиров ждущие,
Олени бродят круторогие,
Их бег — как вихри, пламень льющие,
И я — не в Дьяволе, не в Боге я.
Я сильный, быстрый, неуклончивый,
И выя тура мною скручена.
Напевы, взвейтесь, пойте звонче вы,
Душа желать — Огнем научена.
Мои прицелы заколдованы,
Мне мамонт даст клыки безмерные,
Моей рукою разрисованы
В горах дома мои пещерные.