Василек во ржи,
Почему, скажи,
Меж колосьев золотых,
Голубой поешь ты стих?
Туть и там цветок,
Словно рифма строк,
Место верно заступая,
Светит рифма голубая.
Василек взглянул,
Мне шепнул — блеснул:
Каждый колос служит хлебу,
Василечек — только Небу.
Василек был смел,
Голубел и пел:
Нива только мной богата,
Я — лазурь на море злата.
Я стою на высоком валу,
Предо мною сверкает река.
Вечер стелет свою полумглу,
Небо стелет свои облака.
Я стою на высоком валу,
И дрожит в моем сердце тоска.
Нет конца моим тусклым мечтам!
О, сокройся, сокройся тоска!
По лазурным небесным полям
Пронеситесь грозой облака!
Вал, сорвись и помчися к водам,
Чтоб, сверкнув, тебя скрыла река!
Пловучими туманами
Одет под утро лес.
За белыми полянами
Ужь лик Луны исчез.
И белыми полянами
Проходим мы с тобой,
Зовет гостями зваными
Нас цветик голубой.
Велит нам быть веселыми,
Еще придти с тобой.
Светло звонит над долами
Заутреней цветной.
Над синими над долами
Звонит он Кораблю.
Равняет мысли с пчелами,
„Люблю“ поет, „Люблю“.
* * *
Слова смолкали на устах,
Мелькал смычек, рыдала скрипка,
И возникала в двух сердцах
Безумно-светлая ошибка.
И взоры жадные слились
В мечте, которой нет названья,
И нитью зыбкою сплелись,
Томясь, и не страшась признанья.
Среди толпы, среди огней
Любовь росла и возростала,
И скрипка, точно слившись с ней,
Дрожала, пела, и рыдала.
Ветер веющий донес
Вешний дух ветвей.
Кто споет о сказке грез?
Дразнит соловей.
Сказка солнечных лучей,
Свадьба всех цветов.
Кто споет о ней звончей,
Чем художник слов!
Многокрасочность цветов,
Радуга мечты.
Легкость белых облаков,
Тонкие черты.
В это царство Красоты,
Сердце, как вступить?
Как! Еще не знаешь ты?
Путь один: — Любить!
Черная ягода — имя твое,
Птица багряная — имя мое.
«Майя!» пропел я. Внемли,
Мысли ко мне все пошли.
Мною пребудь зажжена,
Любишь, и будь влюблена.
Будь как потеряна ночью и днем,
Будь вся затеряна в сердце моем.
Днем семикратно смутись,
В ночь семикратно проснись.
Быстро домой воротись.
Я говорю: «Ты моя!»
В Месяц ли глянь, — это я.
Зорки здесь люди издревле доднесь,
Каждая мысль обнажается,
Дашь талисман им, — усмотрят: «Не весь.
Что-то ты прячешь. Есть таинство здесь».
В четком черта завершается.
Каждое чувство утонченно здесь,
Каждый восторг усложняется.
Дашь им весь блеск свой, — удержат: «Не весь.
Дай половину. Другую завесь».
Солнечник в вечер склоняется.
Плавучими туманами
Одет под утро лес.
За белыми полянами
Уж лик Луны исчез.
И белыми полянами
Проходим мы с тобой,
Зовет гостями зваными
Нас цветик голубой.
Велит нам быть веселыми,
Еще придти с тобой.
Светло звонит над долами
Заутреней цветной.
Над синими над долами
Звонит он Кораблю.
Равняет мысли с пчелами,
«Люблю» поет, «Люблю».
Пчелы не знают, что люди придут,
Что им и мир этот весь.
Мед благовонный, он близко, он тут,
Воск светлоцветный, он здесь.
В ветре качается лик ячменя,
Вздыбился волос его.
Дух его пьяный безумит меня,
Он же не знал ничего.
Ветер плясал для себя самого,
Всюду цветилась пыльца.
Ветер, он знает, я верю в него,
Жить я хочу без конца.
Уж более прощать нельзя,
Губить прощеньем дух не в силах.
Ведет уклонная стезя,
И ветер носит длиннокрылых.
По той стезе идут ряды,
Ряды погубленных навеки.
Но причастились мы Звезды,
И мы растем, и ропщут реки.
И мы идем, и мы летим.
Как туча — тайные усилья.
Где враг? За ним! За ним! Мы мстим!
У нас есть крылья, крылья, крылья.
Живой! Ты не знаешь, куда ты вступил?
Ты ищешь мгновений в Былом!
Но звоны струны и бряцанья кадил
Смолкают в моей равновстречности сил.
Здесь Ворон провеял крылом.
Я судьбы свершаю, я пряжу пряду.
Ты ведал, как колется терн?
Лишь капелька крови, — и ум твой в бреду,
И сон твой чрез триста я лет поведу.
Я Норна. Ты знаешь ли Норн?
Багряное Солнце всходило,
Над застывшей за летом землей.
Зачем ты меня не спросила,
В те дни как бродил я с тобой?
Все в белый окуталось иней,
Ото льдинок хрустит под ногой.
Желтой лесною пустыней
Проносится шорох сухой.
Какая дрожащая сила
В этом сердце, в тюрьме огневой!
Зачем ты меня не спросила?
Я тебе бы ответил: — «Я твой.»
Темно-синее море волнуется,
И бурливые волны вздымаются,
И глубокая бездна кипит.
А вдали под напевы мятежные,
Презирая пучину бездонную,
Одинокая лодка скользит.
Темно-синее море волнуется,
Все сильнее валы поднимаются,
Они лодку кругом облегли.
Брыжжет пеной пучина бездонная,
Задрожали утесы прибрежные,
Не виднеется лодка вдали.
Ужь более прощать нельзя,
Губить прощеньем дух не в силах.
Ведет уклонная стезя,
И ветер носит длиннокрылых.
По той стезе идут ряды,
Ряды погубленных навеки.
Но причастились мы Звезды,
И мы ростем, и ропщут реки.
И мы идем, и мы летим.
Как туча—тайныя усилья.
Где враг? За ним! За ним! Мы мстим!
У нас есть крылья, крылья, крылья.
(Храм Будды. — Ява)
В камне тлеющем хмуро
Лики — тысячи — хоры.
Еще смотрят их взоры.
Возле Боро-Будура
Серо-бурые горы.
Вон оттуда досюда
Протянулись вершины,
Как огромные спины
Исполина-верблюда,
Горбуна-чуда-юда.
Но в выси распаленной
Над Природой и Храмом,
Над ликующим гамом,
Многократно-взнесенный,
Жив навек — Просветленный.
С вершин небес упал на землю Ганг.
И браманы в нем черпают отвагу
Читать миры, смотря умом во влагу.
Там, за холмом, томится гамеланг.
Раскрытый лотос—достоверность дара.
В той чаше голубое есть вино,
Глядящему упиться им дано.
Готовит Солнце празднество пожара.
Мечта звенит. Священный вьется дым.
Как хорошо быть в ладе с Мировым.
В звездах — звон. Но мы не слышим.
Но ведь мы не слышим много.
Вот лунатик у порога.
Вот он вышел. Он на крыше.
Должен он идти все выше.
Он проходит по черте.
Как идет он, я не знаю; —
Безошибочно, по краю,
Он проходит в высоте.
Белый призрак, спит, но дышит,
Лик подятый озарен.
Я не слышу, он же слышит
Лунный зов и звездный звон.
Темносинее море волнуется,
И бурливыя волны вздымаются,
И глубокая бездна кипит.
А вдали под напевы мятежные,
Презирая пучину бездонную,
Одинокая лодка скользит.
Темносинее море волнуется,
Все сильнее валы поднимаются,
Они лодку кругом облегли.
Брыжжет пеной пучина бездонная,
Задрожали утесы прибрежные,
Не виднеется лодка вдали.
Две-три капельки смолы
На сосне
Суть прозрачные хвалы
Жизни, Солнцу, и Луне.
Иней в звездочках немых,
На окне
Есть звездистый стройный стих
Жизни, Солнцу, и Луне.
Бриллиант-хрусталь-роса,
Вся в огне,
Зыбь лобзаний, в небеса,
Жизни, Солнцу, и Луне.
И слеза, что так светла,
В тишине,
Есть бессмертная хвала
Жизни, Солнцу, и Луне.
Из всех таинственный, кем столько песен спето,
Как на лугу цветов и звезд с ночною тьмой,
Свирельник с именем лилейно-легким Фета,
Светильник твой погас, когда зажегся мой.
Еще горит мой день, но мгла вечеровая
Океанически влилась в пожары дня.
Кому мне передать, звено с звеном свивая,
Свирель, чтоб пела песнь, достойную меня.