Межь брегов есть брег Скамандра,
Что живет в умах века.
Межь зверей есть саламандра,
Что к безсмертию близка.
Дивной силой мусикийской
Вброшен в жизнь который год,
Этот зверь в стране Индийской
Ярким пламенем живет.
Разожги костер златистый,
Саламандру брось в него, —
Меркнет вдруг восторг огнистый,
Зверь живет, в костре — мертво.
Так и ты, коль Дьявол черный
В блеск любви введет свой лик,
Вспыхнешь весь во лжи узорной,
А любовь — погаснет вмиг.
Она стояла в платье подвенечном.
Ее волос змеиная волна,
Как лунная на небе тишина,
В мгновеньях, молча пела песнь о Вечном.
Так вся она горела бесконечным,
Что алая там в сердце пелена
Чрезмерным вспевом прикоснулась дна,
И путь часов путем помчала Млечным.
Она лежала, лилия мечты.
Нетронутый ее наряд венчальный
Белел недвижно тканью погребальной.
И тонкий Серп бездонной высоты
С ней слился в чаровании, зеркальный
Довеяв свет на тихие черты.
Вэй-Као полновластная царица.
Ее глаза нежней, чем миндали.
Сравняться в чарах с дивной не могли
Ни зверь, ни рыбка, ни цветок, ни птица.
Она спала. Она была девица.
С двойной звезды, лучившейся вдали,
Два духа легкокрылые сошли.
Душистая звездилася ложница.
И с двух сторон к дремавшей подойдя,
Кадильницу пахучую качали.
Цветы на грудь легли, их расцвечали.
И зачала от этого дождя.
И, сына безболезненно рождая,
Она и в нем была звездой Китая.
Я спускаю стрелу, закатилась Луна,
Я спускаю стрелу, чаша Солнца темна,
Я спускаю стрелу, звезды дымно горят,
Задрожали, глядят, меж собой говорят.
Я не звезды стрелой поразил, поразил,
И не Солнце с Луной я стрелою пронзил.
Все в цветок мои стрелы вонзились, горят,
Я сердечный цветок поразил через взгляд.
Я стрелу за стрелою до сердца продлю,
Выходи же, душа, той, кого я люблю,
Приходи и приляг на подушку мою,
Я стрелою, душа, я стрелой достаю.
Я взглянула из окна,
Вижу — белая Луна.
Слышу — сладко меж ветвей
Распевает соловей.
Сладкопевец распевал,
В Небо голос подавал.
В Небе звезды с высоты
Упадали на цветы.
Чем нежней незримый пел,
Тем был больше Месяц бел,
И светлей в зеленый сад
Лился звездный водопад.
И красавица Луна
Так была в конец бледна,
Что как призрак с высоты
Опрозрачила цветы.
И от звезд и от цветов
Столько всюду было снов,
Что навек в душе моей
Не смолкает соловей.
Бог Приключенья, межь богов богатый,
Повел меня в безвестную страну.
Там лето за собой ведет весну,
И снова лето, зной, и ароматы.
Как ожерелье горные там скаты.
Струит рубин живую пелену,
И сердолик, мягча, зовет ко сну,
А пробуждают яркие гранаты.
Когда в опал ударишь бирюзой,
Играет конь грозы, звенит уздечка,
И серебром течет из тучек речка.
Блистает в чаше розы, за грозой,
Алмаз. Зовется ангельской слезой.
Ее тебе принес я для колечка.
Я клялся и держать умею слово.
В чем клятва, это знаю только я.
Но до конца, в Поэме Бытия,
Я буду звуком счастья вновь и снова.
Нет, Отчего ласкающего крова
Не омрачит ни словом речь моя.
Свирепы львы, и жалится змея,
Иное мне от Солнца золотого.
Я выковал звучнейшую струну.
Был верен молот мой по наковальне,
Когда ж зажглась Луна в опочивальне, —
Забыв огонь и Солнце, я Луну
Любил сполна. И я не обману
Ни ближней красоты, ни самой дальней.
Пошелестев, заснули до весны,
Хрусталики сложив прозрачных крылий,
Мохнатые сбирательницы пылей,
С тех чашечек, где золотые сны.
Умолк тысячекрылый гуд струны.
Средь воска и медвяных изобилий
Спят сонмы. А по храмам — лику лилий
Горенья тысяч свеч посвящены.
Под звон кадил и тихие напевы,
В луче косом качая синий дым,
Идет обедня ходом золотым.
Озарена икона Чистой Девы.
И бледный рой застывших инокинь
Как лунный сад, расцветный сон пустынь.
Луна, через меня, струит мечту,
А Солнце, через свет, творит созданья.
Но сердцу — что виднее, чем мечтанье?
Напев Луне — наряднее сплету.
Как Солнечную встретить красоту?
Немею в ослепленьи обаянья.
Я с Солнцем знаю счастие ваянья,
С Луной горю и гасну налету.
Всего видней летучее горенье.
Ваянья ломки. Устает рука.
Ручей поет звучнее, чем река.
Мечта — правдиво-нежное влюбленье.
Она прядет из зыби огонька.
Огонь погас. Но зыбь живет века.
Парки, Норны, Суденицы,
Назначающия час,
Необманныя Девицы,
Кто вам, страшным, предал нас?
Парки, Норны, Суденицы,
Скоро ль мой настанет час?
Ткань готова. Бредил Случай.
Я встречался с Красотой.
Больше, Миг, меня не мучай,
Не сменяй черту чертой.
Да укроюсь черной тучей.
Да упьюсь моей бедой.
Это—Было, Есть, и Будет—
Раздробило цельность сна.
Норны, Север да остудит
Сердце, где жила Весна.
Пусть меня весь мир забудет.
Мной забыт он. Тишина.
Уходит длинной лентою река,
Среди лугов, холмов, лесов синея,
Служа немым изображеньем Змея,
Что спит и спит и будет спать века.
Лишь дышат зыбью сильные бока,
Там чешуя, волнообразно млея,
Мгновения подятия лелея,
Горит и манит взор издалека.
Покошены кусты душистой кашки,
Вольнее ходит ветер по траве.
Толкачики — на службе, как монашки.
Чирикают кузнечики в овражке.
Но Змей заснул. Лишь сны его, в плотве,
Сверкают вкось по влажной синеве.
Широки и глубоки
Рудо-желтые пески.
В мире, жертвенно, всегда,
Льется, льется кровь-руда.
В медном небе света нет.
Все же вспыхнет молний свет,
И железная броня
Примет бой, в грозе звеня.
Бой за вольное житье
Грянул. Сломано копье.
И кольчуга сожжена.
А Свобода, где она?
Дверь дубовая крепка.
Кто раскроет зев замка?
Сжаты челюсти Змеи,
Свиты звенья чешуи.
И пустынно-широки
Рудо-желтые пески.
И безмерно, как вода,
Льется, льется кровь-руда.
Пред тем как здесь твое возникло тело,
В утробе, где зиждительная мгла,
Та женщина, что мать тебе была,
Лишь яблоки пурпуровые ела.
И ты глядишь всегда светло и смело,
Не зная чары ни добра, ни зла,
Высокая, румяна и бела,
С какого-то иного ты предела.
Ты — яблоня, в которой по листам
Еще не пробежало Слово Гнева.
К тебе еще не приближалась Ева.
И ветки не сломал твоей Адам.
Ты вся еще с цветами в разговоре,
И пьет твой рот пурпуровые зори.
СОНЕТ
В печальный миг, в печальный час ночной,
В алькове пышном, полном аромата,
Покоилась она передо мной,
Дремотою изнеженной обята.
И понял я, что мне уж нет возврата
К прошедшему, к Лазури неземной: —
Я увидал не человека-брата,
Со мною был бездушный зверь лесной.
Незримыми немыми голосами
Душа моя наполнилася вдруг
От этих губ, от этих ног и рук.
Мгновения сменялися часами,
И видел я везде — везде вокруг —
Змею с полузакрытыми глазами.
Любить — живых учила красногрудка.
Вся серая была она в Раю.
Сидела на утесе, на краю.
А мир кругом был смех и всклик и шутка.
И думала крылатая малютка: —
«О чем они? О чем и я пою?
Любить не нужно все. А лишь мою».
И в этот миг у ней зарделась грудка.
И птичка полетела по кустам.
Тогда впервые заалели розы,
Гвоздики, маки, целый алый храм.
И кровь любовью брызнула к сердцам.
И молния, узор небесной грезы,
Велела быть грозе и лить дождям.
Бог Приключенья, меж богов богатый,
Повел меня в безвестную страну.
Там лето за собой ведет весну,
И снова лето, зной и ароматы.
Как ожерелье, горные там скаты.
Струит рубин живую пелену,
И сердолик, мягча, зовет ко сну,
А пробуждают яркие гранаты.
Когда в опал ударишь бирюзой,
Играет конь грозы, звенит уздечка,
И серебром течет из тучек речка.
Блистает в чаше розы, за грозой,
Алмаз. Зовется ангельской слезой.
Ее тебе принес я для колечка.
По горам, по горам.
Трубачи.
Чу! поют и кличут нам.
Солнце встало, шлет лучи.
По лугам и по лесам,
По широким небесам,
Словно рдяные мечи,
Словно вытянулись в бой,
По стремнине голубой,
Исполинские мечи.
Над отшедшей тьмой слепой,
С золотой своей трубой
Встали, кличут, трубачи,
Обещают гулко нам
Золотые дать ключи
К тем жемчужным воротам,
За которыми прильнем,
Над рубиновым путем,
Мы к невянущим цветам.
Так вещают трубачи,
По горам, по горам.
Как светлыя невесты, убрались все деревья.
Вон вишня, слива, яблонь, их целыя кочевья.
Среди невест брожу я, а сердце млеет, рдеет.
Вдали, зажженный Солнцем, испанский дрок желтеет.
И вот я наклоняюсь к одной невесте, белой.
Красивую целую, влюбленный и несмелый.
И пред другой склоняюсь, учтивый как Испанец.
Медлительно целую девический румянец.
И с ними я венчаюсь, избрал любовь законом.
А шмель, звонарь садовый, гудит протяжным звоном.
Стебель овса,
Это — краса
Наших безбрежных полей.
Иглы-игольчики,
Звон-колокольчики.
Небо, пошли нам дождей!
В колосе ржи,
Возле межи,
Шелест и шепот расслышь.
Нива зеленая,
Словно с амвона, я
Слышу молитвы и тишь.
Хлеб мой ржаной
Весь предо мной.
Солнце, пошли нам огня!
Свет-колокольчики,
Иглы-игольчики,
Тешат, не колют меня.
Тихо звеня,
Корм для коня
Вызлатил ровность пустынь.
С желтыми нивами
Быть нам счастливыми.
Колос да спеет! Аминь!
Он, который опрокинул
Свой лучистый лик,
Он, который мир раздвинул,
В час как к Ночи День поник,
Он, который мир Пустыни,
Мир Небес, где вечно, ныне,
Вечно тонет каждый крик,
Превратил во храм глубокий,
В свод святыни звездоокой
Взором пристальным проник,
Он, что в шапке звездочета
Ясно видит Верх и Низ,
Он, всемирный, звездный Кто-то,
Перед кем миры зажглись,
Он, волшебный, он, который
Видит глубь, и видит взоры,
Глянул. Тише. Глянь. Молись.