Я задремал, смотря на стебелек,
В косых лучах пылающего Шара.
И вот лицо, которое не старо,
Но древне, увлекло меня в поток.
Я был красив, уклончив и высок.
Легко скользил по крутоему яра.
Станица где-то в пламенях пожара
Горела и сгорела в краткий срок.
ВОРОЖБА
Я ложусь, благословясь,
Встану я, перекрестясь,
Из избы пойду дверями,
Из сеней я воротами
Против недруга иду.
Позабывши о неволе,
Там, далече, в чистом поле,
Раноутренней росою
Освежусь, утрусь зарею,
Развил свои сверкающие звенья,
Вне скудных чисел, красок, черт и снов.
Румянец хмельный, пирное забвенье
Излил в качанье вянущих листков.
Раздвинул меж притихших берегов
Сапфира серебристое теченье.
Усугубил свободу от оков,
Просвет продвинув силой дуновенья.
Гимнически законченный сонет,
Заслуга это или преступленье?
В церковное торжественное пенье
Не вводим мы дразненье кастаньет.
Лишь избранный искусник даст ответ.
Но выскажу еще недоуменье.
На рыцаре пристойно ль украшенье,
И не собой ли каждый свят предмет?
Человек рожден из сгустка крови красной,
Четко возвестил нам вещий Магомет.
В этом знак признай для доли полновластной,
Возлюби в мечтах рубинно-алый цвет.
В колыбель твою уронено от Бога
Две пригоршни снов и алых лепестков: —
Разбросай одну, пусть вся цветет дорога,
А другую спрячь за рифмами стихов.
Мысль человека любит забывать,
Чтоб вновь припоминать свои извивы.
Кто был кентавром, тот движенье гривы
Порою любит как родную мать.
Я был конем. И больше утверждать
Могу, свои припомнив переливы.
Металлы и кристаллы так же живы,
Как всех крылатых веющая рать.
Птичка алый изумруд
Распевает, да не тут,
Не над нашими полями,
А за теплыми морями.
Почему ее зовут
Птичка алый изумруд?
Вся она—как лист зеленый,
Голос—ангельские звоны.
Тлалок, Тлалок,
Стада привлек,
Стада туманов сбил и спутал.
Небесный свод был пуст, широк,
Но встало облачко, намек,
И тучей весь он мир облек,
И он грозой весь мир окутал,
И у цветов, румянясь, рты
Раскрылись, жаркие от жажды,
И пили жадные цветы,
Мне нравились веселыя качели,
Пчела, с цветка летящая к цветкам,
Весенний смех и пляс и шум и гам,
Хмель Солнца и созвездий в юном теле.
Но чащи, золотея, поредели.
Мне нравится молчащий гулко храм,
А в музыке, бегущей по струнам,
Глубокие тона виолончели.
Тяжел он не был, но высок,
Был полон дум он безответных,
И звался между Красноцветных,
Колдун, глядящий на Восток.
Он не писал узорных строк,
Он не чертил иероглифов,
Но много он оставил мифов,
Колдун, глядевший на Восток.
Если ты врага имеешь,
Раз захочешь, так убей,
Если можешь, если смеешь.
Угоди душе своей.
Но заметь, что в крови красной —
Волхвованье: из нее,
Только брызнет, дух неясный
Воскрылится — птицей — властной
Изменить в тебе — твое.
Огонь, перебегающий в бруснике,
Сошел с махрово-огненных светил,
Малину и калину расцветил,
Неполно пробежал по землянике.
Отобразился в страстном счастья крике,
У девушки в щеках, играньем сил,
Румянец нежным заревом сгустил,
Ее глаза пугливо стали дики.
Красота—это радостный возглас Природы,
Красота—это тихий восторг Вещества.
В изобильи разлитыя вешния воды,
Переходы скалы, что несчетные годы
Говорят безглагольныя руны-слова.
И в пещеру взойдешь лишь на краткость мгновенья,
Но так явственно знаешь—пещера жива,
Вот к звену зазмеилися новыя звенья,
Помолчишь, поглядишь, надвигается пенье,
Загораются мысли, колеблясь едва.
Небо, быть может, и может, но Небо ответить не хочет,
Не может сказать Человек ничего.
Сердце слепое безумствует, молит, провидит, пророчит,
Кровью оно обливается, бьется — зачем? Для кого? —
Все для тебя, о, любовь,
Красный мне пир приготовь.
Рощи мне роз расцвети, в этих пропастях мертво-синих,
Между жемчужностей зорь, и меж хрусталями дождей,
Красного дай мне вина, перелившейся крови испей,
Вместе сверкнем, пропоем, и потонем как тени в пустынях.
Когда зажглась кроваво, свет взвивая,
Полнеба охватившая заря,
Казалось, на высотах алтаря
Небесного, там жертва есть живая.
Был зноен день. Всю влагу испивая,
Жара дымилась, деланье творя.
И каждый лист рабом был для царя
Единого, чья воля — огневая.
Мне нравились веселые качели,
Пчела, с цветка летящая к цветкам,
Весенний смех и пляс и шум и гам,
Хмель Солнца и созвездий в юном теле.
Но чащи, золотея, поредели.
Мне нравится молчащий гулко храм,
А в музыке, бегущей по струнам,
Глубокие тона виолончели.
Ты не видал, а я увидел воздушно-алые атоллы,
И должен был пропеть красивым напев дремотной баркароллы.
Ты не видал атолл, который взне́сен в верховный воздух был
Лишь для того, чтоб я увидел намек на древний цвет и пыл.
И ты увидел, бледным взором, лишь белоцветные кораллы,
А я пришел Варягом смелым искать в морях моей Валгаллы.
И вот дохнул вулкан подводный, и был взнесен, на миг один,
О, нет, я не изменник,
Красивые мои.
Я был вам верный пленник,
Я ваш был, в забытьи.
Но, ежели с царицей
Я был и царь и раб,
Лечу я вольной птицей
Из царства скользких жаб.
О, нет, я не изменник,
Красивыя мои.
Я был вам верный пленник,
Я ваш был, в забытьи.
Но, ежели с царицей
Я был и царь и раб,
Лечу я вольной птицей
Из царства скользких жаб.
Несет кузнец три молота.святочная песня.
Кузнец, кузнец, ты скуй мне венец,
Ты скуй мне венец золотой,
Чтоб жизнь мне светила по самый конец,
И была бы всегда молодой.
Из остатков, кузнец, скуй мне перстень злат,
Скуй мне перстень злат поскорей,
Чтобы, к счастью пойдя, не пришел я назад,
К пустырям тех изношенных дней.
Солнышко-Ведрышко, Красная Девица ходит по синему полю.
Ходит по Небу, а смотрит на Землю, хочет сменить свою долю.
Будет, сказала, мне синего поля, хочется мне изумруда.
Солнышко-Ведрышко с Неба уходит, хочет спуститься оттуда.
Красная Девица сверху нисходит, алый сильнее румянец.
Воды на Море от радости пляшут, белый затеяли танец.
Рощи и долы в цветах золотятся, сердце распелось у птицы.
Красная Девица вся закраснелась, к Ночи готовы — зарницы.
Я даю себе клятву священную
Любить самого себя.
Возвращаюсь в святыню свою незабвенную
Хранить свой лик, не дробя.
Много раз я себя отдавал на растерзание,
Я себя предавал для других.
Встанет об этом когда-нибудь седое сказание.
Но плющ на седой стене струится как юный стих.
* * *
Отчего нас всегда опьяняет Луна?
Оттого, что она холодна и бледна.
Слишком много сиянья нам Солнце дает,
И никто ему песни такой не споет,
Что к Луне, при Луне, между темных ветвей,
Ароматною ночью поет соловей.
Отчего между женщин нам дороги те,
Что бесстрастны в победной своей красоте?
Я стою на прибрежьи, в пожаре прибоя,
И волна, проблистав белизной в вышине,
Точно конь, распаленный от бега и боя,
В напряженьи предсмертном домчалась к мне.
И за нею другие, как белые кони,
Разметав свои гривы, несутся, бегут,
Замирают от ужаса дикой погони,
И себя торопливостью жадною жгут.
Она стояла в платье подвенечном.
Ея волос змеиная волна,
Как лунная на небе тишина,
В мгновеньях, молча пела песнь о Вечном.
Так вся она горела безконечным,
Что алая там в сердце пелена
Чрезмерным вспевом прикоснулась дна,
И путь часов путем помчала Млечным.