Чье сердце злобно,
Того ничем исправить не удобно;
Нравоучением его не претворю;
Злодей, сатиру чтя, злодействие сугубит;
Дурная бабища вить зеркала не любит.
Козицкий! правду ли я это говорю?
Нельзя во злой душе злодействия убавить.
И так же критика несмысленным писцам
Толико нравится, как волк овцам;
Не можно автора безумного исправить:
Безумные чтецы им сверх того покров,
А авторство неисходимый ров;
Так лучше авторов несмысленных оставить.
Злодеи тщатся пусть на свете сем шалить,
А авторы себя мечтою веселить.
Был некто в бане мыть искусен и проворен.
Арапа сутки мыл, Арап остался черен.
В другой день банщик тот Арапа поволок
На полок;
Арапа жарит,
А по-крестьянски то — Арапа парит
И черноту с него старается стереть.
Арап мой преет,
Арап потеет,
И кожа на Арапе тлеет:
Арапу черным жить и черным умереть.
Сатира, критика совсем подобны бане:
Когда кто вымаран, того в ней льзя омыть;
Кто черен родился, тому вовек так быть,
В злодее чести нет, ни разума в чурбане.
Рабятки у реки играли,
Не дождаяся ни ссор ни драк.
Ан выполз рак.
Шаля ево рабятки в руки брали.
Затавлю я мнит он, их песенку запеть:
Мне етыдно от рабят ругательство терпеть:
Давнул у одново, прогневався он, пальчик,
И завизжал тут мальчик:
Кричат рабятки все, бездушник он, и плутъ;
И зделали они над раком суд.
Не станеш, говорят, на предки куролесить.
Хотят ево повесить;
Да нет веревки тут, так суетна та речь:
Ин голову отсечь.
Хваля такой предлог рабятки величали
И все они кричали:
Ура, ура,
Пора, пора.
Да нет и ножика, не только топора.
Пораненой кричит, ему то всех важняе,
Отмщение ему гораздо всех нужняе:
Я сам злодею казнь, рабята, изреку:
Возмем и бросим мы бездельника в реку.
Они сей вымысел и больше величали,
И более еще и прежняго кричали:
Ура, ура,
Пора, пора.
Не будет от него на предки больше страху,
Не будет более ево на свете праху.
Пришла достойная разбойнику кара,
И бросили ево в реку они с размаху.
Не спрашивай меня, что серце ощущаетъ;
Ты знаешь то уже, что дух мой вазмущает.
Открыта мысль моя, открыт тебе мой жаръ;
И чувствую в нутри несносный я удар.
Не вижу я покою
Ни в день себе, ни в ночь;
Всегдашнею тоскою
Гоню забавы прочь.Как прелестью твоих я взоров уязвлялся,
Мне щастливым тот день, прелестный дкнь являлся.
Я чаял то, что он всей жизни мне венец:
А он начало бед, спокойствия конец.
Не долго я польстился
Надеждою пустой:
Вдруг весь мой дух смутился.
Обманут мыслью той.Бедам тебя своим причиной почитаю,
Сержуся на тебя, сердясь люблю и таю;
Когдажь я только мщу стенанием одним,
Играй и серцем ты и разумом моим.
Взносись моей виною,
Что так велика страсть,
Играй, ругайся мною.
И множь мою напасть.Как серце мне твое жестокая ни злобно,
Престать тебя любить мне больше не удобно.
Доколе буду я на свете сем дышать,
Ни что уже меня не будет утешать.
Томи, имей успехи,
Что я живу стеня;
Желанныя утехи,
Крой вечно от меня.
В какой мне вредный день, ты в том меня уверил,
Что ты передо мной в любви не лицемериль?
Что лести я твоей поверила себя,
Ты винен, только я винняй еще тебя.
Любовью распаленна,
Любви дала я власть;
Сама вошла в напасть,
Я страстью ослепленна.Не помниш ты моей горячности ни мало,
И что мое тобой спокойствие пропало:
Вздыхаеш о другой: должна ли я то зреть?
Досады таковы должна ли я терпеть?
Я рвусь, мой дух слабеет.,
Разсеян разум мой,
А ты владееш мной,
Она тобой владеет.На то ли я тебе, в век, серце поручила,
Чтоб, в век, меня с тобой другая разлучила?
А ты лишив меня жестокая утех,
Ругайся мне, что в том имееш ты успехъ!
Ты лестию искала,
Паля притворством кровь,
Ково моя любовь
И верность распаляла.Кем стали на всегда мои все чувства пленны,
О ты, кем грудь моя и мысли напоенны!
Приди в себя хоть раз и разсмотри дела,
Куда она тебя обманом завела.
Прельщаешся ты ею,
Как начал завсегда,
Не тронут никогда,
Горячностью моею.
И птицы держатся людского ремесла.
Ворона сыру кус когда-то унесла
И на дуб села.
Села,
Да только лишь еще ни крошечки не ела.
Увидела Лиса во рту у ней кусок,
И думает она: «Я дам Вороне сок!
Хотя туда не вспряну,
Кусочек этот я достану,
Дуб сколько ни высок».
«Здорово, — говорит Лисица, —
Дружок, Воронушка, названая сестрица!
Прекрасная ты птица!
Какие ноженьки, какой носок,
И можно то сказать тебе без лицемерья,
Что паче всех ты мер, мой светик, хороша!
И попугай ничто перед тобой, душа,
Прекраснее сто крат твои павлиньих перья!»
(Нелестны похвалы приятно нам терпеть).
«О, если бы еще умела ты и петь,
Так не было б тебе подобной птицы в мире!»
Ворона горлышко разинула пошире,
Чтоб быти соловьем,
«А сыру, — думает, — и после я поем.
В сию минуту мне здесь дело не о пире!»
Разинула уста
И дождалась поста.
Чуть видит лишь конец Лисицына хвоста.
Хотела петь, не пела,
Хотела есть, не ела.
Причина та тому, что сыру больше нет.
Сыр выпал из роту, — Лисице на обед.
Два в бабки мальчика играли:.
И бабки заорали:
К войне за бабки собрались,
И подрались.
Когда рабятки подурили;
Довольно, чтоб отцы рабяток пожурили:
Или с отеческой грозой,
Посекли их лозой;
То чадолюбие отцам не то твердило;
Оно болванов разсердило.
И думают они: вот то дитя мое,
А то твое;
И следственно мое мне мило.-
Твое постыло.
И чтут судящия родители устав,
Из книги самой знатной,
Хотя и непечатной,
Кто мне миляй, так тот и прав.
Один взял мальчика чужова,
Другой другова:
Тот выдрал пук волос и подписал указ,
Крича: не трогай нас.
Другой, не говоря ни слова,
У мальчика вон вышиб глаз.
За гривы и отцы друг у друга берутся.
Судьи дерутся:
Хоть были на суде не сходны в голосахъ;
Однако сходно трутся,
И руки одново их мненья в волосах.
Друг друга плотно жали:
Соседы прибежали.
Взбесились братцы вы, соседы говорят.
Соседы их мирятъ;
Но что за миръ; одно дитя хохол поправит,
А глаза в лоб ни кто другому не поставитъ!
Беспутной человек в Есопа бросил камень,
Хотя ему Есоп не зделал ни чево:
Беспутства, младости и глупости то пламень.
Бывает и у нас буянство таково.
Буян, старинный петиметеръ;
Лиш только в нем инова роду ветер.
По моде куромша, Зефир,
И любит он спокойствие и мир.
Старинной куромша Борею веем подобснъ;
Бурлит, свистит, и злобен.
Благоуханен сам любовный ветерок,
Благоуханной розы ищет.
Другой, к возлюбленной на срок
На иноходце рыщет,
И точно как Борей орет и свищет.
Мне мнится не Персей ли он,
А путь великой в малом
На одноколке тот, и будто Аполлон,
Лиш только с опахалом.
Нет, ето купидон,
Ко Психе едет он.
А тот летит конечно не в беседу,
Летит избавить Андромеду.
А мой Персей,
Безвиннова обидит,
И глупости своей не видит,
Приятности имея в ней.
Есоп ему копейку дав: за труд тебе заплата,
Сказал,
И указал
Ему боярин на улице богата,
И говорил: швыркни в нево;
Он даст тебе побольше моево.
Чем тебя я оскорбила,
Ты скажи мне, дорогой!
Тем ли, что я не таила
Нежных мыслей пред тобой,
И считала то пороком,
Чтоб в мучении жестоком
Твой любезный дух томить,
Не хотя лишить покою,
Не хотя терзать тоскою,
Я могла ли погрешить? Для того ли я склонилась
И любви далась во власть,
Чтоб отныне я крушилась,
Бесполезну видя страсть?
Чтоб ты не был в том уверен,
Сколь мой жар к тебе безмерен;
То ты можешь ли сказать?
Но уверясь в том не ложно,
Как тебе, ах! как возможно
Верно сердце презирать? Я во всем позабываюсь,
На тебя когда гляжу;
Без тебя я сокрушаюсь
И задумавшись сижу.
Все часы считаю точно,
И завидую заочно,
Кто против тебя сидит.
На тебя всегда взираю —
И с утехою внимаю,
Что язык твой говорит.Я тебе открылась ясно:
Жду того же напрот_и_в;
И пускай я жду напрасно,
Мой пребудет пламень жив.
Я готова, хоть как прежде,
Пребывать в одной надежде
И себя отрадой льстить;
Не склоню тебя тоскою —
Может время долготою
Твердо сердце умягчить.
Престрашная пьяница где-то была,
И полным стаканом хмельное пила,
Дворянскова ль роду она. Иль мещанка,
Или и крестьянка,
Оставлю об етом пустыя слова,
Довольно что пьяница ета, вдова:
Родня и друзья ето видя, что тянет
Хмельное вдовица, в году всякой день,
И делает только одну дребедень,
Не могут дождаться когда перестанет,
Она едак пить,
И стали журить.
Покиньте журьбу вы, она их иросила,
И им оправданье свое приносила:
Покойник в стакане на дне, и мой свет,
Умершаго мужа там вижу портрет.
По етой причине,
Возможно ли ныне,
Когда я нещастна осталась одна,
Любезным сосудом мне пить не до дна;
Не будут любимы вдовицей так черти,
Как муж и по смерти,
Вписали тут чорта где прежде был муж:
Она из стакана все пьет меру туж.
Уемщики так же вдовицу журили,
И ей говорили:
Ты тянеш как прежде; скажи для чево?
Для мужа? так нет уж портрета ево.
Ответ был: себя я в етом оправлю,
Я чорту ни капли на дне не оставлю.
Мелинта понесла на рынок молоко:
Хоть крынку головой нести и не легко;
Мелинта о труде своем не размышляет,
И деньги исчисляет,
Которыя она за евой тавар возмет.^
И в мысли таковой дорогою идет:
Как ето я продам куплю яиц десяток.
Да выведу цыпляток.
Не думай коршун ты цыплят моих таскать;
Я стану их беречь так как робяток мать.
Цыплятки будут куры;
Вить я не зделаю как делают то дуры,
Чтоб мне цыплят поесть.
Они со временем яички будут несть.
И разведу я кур ста два или и боле.
Кур нескольно продав, овечку я куплю;
Вить дешево своих я кур не уступлю.
Купив, овечушку пущу гулять я в поле.
Овечке надобно ягняток мне родить.
Вы будете меня ягняточки любить.
Как на луг я приду, они играть там станут:
Увидючи меня вот так то вспрянут:
И вне ума,
Воспрянула сама.
Слетела крынка: вот Мелинте вся заплата.
Какой ей то ударъ!
Прости товар,
Прости овечушка, простите и ягнята,
Простите яица, и куры, и цыплята.
Козленка волк поймал и растерзати хочет:
Козленок не хлопочет,
То ведая, что волк несклонной молодец,
И мыслит: ну теперь пришел уж мой конец.
Единым жизни он довольствовался летом,
И разлучается со светом.
И говорил он так:
Когда слезами весь ево кропилея зрак,
И все дрожали члены:
Простите рощицы и вы луга зелены,
Прекрасныя цветки и быстрыя струи:
Простите на всегда товарищи мои;
В сей час я все свои
Забавы позабуду,
И с вами на лугах я прыгать уж не буду.
А хищник говорит: попрыгай и у нас,
Как прыгают у вас.
Ответствует козленок:
До прыганья ли мне в прегорестный сей часъ;
От страха не могу подняти и коленок.
Волк песню затянув козленка веселит,
И перед смертию плясать ему велит.
Услытав волчий вой к разбойнику для драки
Бегутъ; от стад собаки.
Волк инако запел:
А именно в зубах собачьих захрипел.
О естьли б так всегда стесненный свобождлся,
А утесинтель так по волчью награждался!
Терпи моя душа, терпи различны муки,
Болезни, горести, тоску, напасти, скуки,
На все противности отверзлось серце днесь,
Хоть разум смрачень и огорчен дух весь, !
Веселой мысли нет, все радости сокрылись,
Все злыя случаи на мя вооружились,
Великодушие колеблется во мне.
Кь которой ни возрю тоскуя стороне,
Я помощи себе не вижу ни отколе,
От всех сторон беды, и нет надежды боле.
И сон, дражайший сон, страдающих покой,
От глаз моих бежит, гоним моей тоской,
Дни красныя весны природу обновляют,
И очи жителей земных увеселяют:
Не веселятся тем мои глаза одни:
Мне всех времен равны мучительныя дни.
Противная судьба повсюду мной владает,
И ад моей крови всю внутренну съядает.
На что ты кажешся жизнь в радостях кратка,
И долговременна кому не так сладка?
Когда велит судьба терзаться неотложно;
Своей печали дух, сноси их сколько можно!
И естьли их уже ни что ни отвратитъ;
Отваживайся! Смерть ихь вечно прекратит.
Сокрылись те часы, как ты меня искала,
И вся моя тобой утеха отнята.
Я вижу, что ты мне неверна ныне стала,
Против меня совсем ты стала уж не та.Мой стон и грусти люты
Вообрази себе
И вспомни те минуты,
Как был я мил тебе.Взгляни на те места, где ты со мной видалась,
Все нежности они на память приведут.
Где радости мои? Где страсть твоя девалась?
Прошли и ввек ко мне обратно не придут.Настала жизнь другая;
Но ждал ли я такой?
Пропала жизнь драгая,
Надежда и покой.Несчастен стал я тем, что я с тобой спознался,
Началом было то, что муки я терплю,
Несчастнее еще, что я тобой прельщался,
Несчастнее всего, что я тебя люблю.Сама воспламенила
Мою ты хладну кровь.
За что ж ты пременила
В недружество любовь? Но в пенях пользы нет, что я, лишась свободы,
И радостей лишен, едину страсть храня.
На что изобличать — бессильны все доводы,
Коль более уже не любишь ты меня.Уж ты и то забыла,
Мои в плен мысли взяв,
Как ты меня любила,
И время тех забав.
В деревне женщина пригожая была,
И розе красотой подобною цвела.
Не возвращаются назад к истокам воды,
Ни к нам протедшия младыя наши годы:
Состарелась она; то долг природы,
И вышла на всегда красавица из моды:
Не ходит более на пляску в короводы;
Лиш только печь она старается тереть,
И кости греть,
Воспоминая дни своей минувшей славы,
И прежния свои забавы.
Из етова теперь я басенку скраю.
Старуха на печи лежала на краю,
Крехтела, кашляла, стонала;
Однако о любви еще воспоминала,
И захрапела в мысли сей.
Тотчас, Морфей,
Представил ей
Любовника, так живо,
Как будто было то не лживо.
Старуха голову в низ печи протянув,
Любовника поцаловать хотела,
И тушу в радостном восторге всю тряхнув,
Неволей с печи полетела,
К любовнику все мысли устремив:
И умираючи, крестец переломив,
Ворчала, екую сварила баба брагу!
На край я печи впредь поколь жива не лягу.
Старуха! умствовать полезняе тогда,
Доколе не пришла беда.
Не сердися на меня,
Что ты мучим мною,
Ты то видишь, что не я,
Рокь тому виною.
Распаленной мне тобой,
Нет покоя и самой,
Рвуся и страдаю;
Хоть не льзя тебя любить,
Но не льзя мне и забыть,
Что зачать, не знаю? Без тебя не мил мне свет,
Все меня смущает,
Где тебя со мною нет,
Там мой дух страдает.
Естьлиж мучима судьбой,
На всегда прощусь с тобой,
Как мне то стерпети,
Сносноль всех лишась забав,
Сердце в век тебе отдав,
В век тебя не зрети.Чем же то переменить,
Коль судьбе угодно,
Чтоб в нещастье вечно жить.
Знать мне то природно.
Знать, на то вспалилась кровь,
Чтобы чувствовать любовь,
Чувствовать и муку,
И терзаясь страстью сей,
Сладости не знати в ней,
Лишь узнать разлуку.Как растануся с тобой,
Слез не трать напрасно,
Возвращай себе покой,
Не вздыхай всечасно.
Иль хоть уж престань любить,
И старайся истребить,
Ты сию мысль страстну,
Дай судьбе ты волю, дай,
И на веки забывай,
Ты меня нещастну.
Позволь, великий Бахус, нынь
Направити гремящу лиру
И во священном мне восторге
Тебе воспеть похвальну песнь! Внемли, вселенная, мой глас,
Леса, дубровы, горы, реки,
Луга, и степь, я тучны нивы,
И ты, пространный океан! Тобой стал новый я Орфей!
Сбегайтеся на глас мой, звери,
Слетайтеся ко гласу, птицы,
Сплывайтесь, рыбы, к верху вод! Крепчайших вин горю в жару,
Во исступлении пылаю:
В лучах мой ум блистает солнца,
Усугубляя силу их.Прекрасное светило дня
От огненныя колесницы
В Рифейски горы мещет искры,
И растопляется металл.Трепещет яростный Плутон,
Главу во мраке сокрывает:
Из ада серебро лиется,
И золото оттоль течет.Уже стал таять вечный лед,
Судам дорогу отверзая:
На севере я вижу полдень,
У Колы — Флору на лугах.Богини, кою Актеон
Узрел, несчастливый, нагую,
Любезный брат! о сын Латоны!
Любовник Дафны! жги эфир! А ты, о Семелеин сын,
Помчи меня к Каспийску морю!
Я Волгу обращу к вершине
И, утомленный, лягу спать!
Все прошли мои забавы,
Вижу я тебе не милъ!
Тщетно счастием ласкался,
Тщетно им себя манилъ;
Но подумай дарагая,
Можноль было предъузнать.
Что меня ты склонным взором
Только хочешь наказать? Как тоскою я терзался,
Ты смущалася сама,
О счастливыя минуты,
Вылетайте изь ума.
Ты мои стенанья слыша;
Сожалела обо мне,
Говорила, естьли вспомнишь,
Что несчастной мил тебе.О места! Места прекрасны,
Где я много счастлив был,
Где я слышал от любезной,
Что и я ей также милъ;
Я на вась места ссылаюсь,
Вы то слышали тогда
Как драгая обещала
Быть моею навсегда.Вы пременитесь скоряе,
Говорила та, клянясь,
Нежель я любить престану,
Вольности своей лишась;
Вы еще не пременились,
Но она уже не та;
Для чего ты не изчезла
Вдруг с любовью красота? Ты и ныне мне драгая
К горести моей мила,
На мученье мне предстала,
К бедствию склонна была.
Ты хотя любить престала,
Мне не можно перестать,
О судьбина! Или вечно
Мне покоя не видать.
Взлез малой на обруб колодезя, и стонет,
Серебреная кружка тонет.
Беда!
Не ведаю, от коль скупой взялся туда:
Малчишка кружку прославляет,
И мимохожему всю повесть обьявляет.
Я вытащу ее, прохожий говоритъ;
А. тот ево благодарит.
Прохожий мыслит,
Малчишка глуп,
И кружку во своем уже поставце числитъ;
Я скуп:
А он открылся мне не зная человека;
С худым Жидом смешай худова кто мне Грека;
И он из рук моих, из своево добра,
Не вырвет скорлупы, не только серебра,
Такова у меня не вывернуть ребра.
Разделся мой скупой в колодяз покатился,
Спустился,
И шарит там,
По всем местам,
Руками рыщет,
И кружки ищетъ;
А кружки малой тот не ранивал туда,
Так и сыекать ее, не можно ни когда;
И тщетно водолаз имеет там надежду;
А малой взяв ево одежду,
Которой он хотя и не купил.
Сказал ему: моей не позабудь игрушки,
Твою одежду я искусно подцепил,
А ты в колодязе ищи, дружок мой, кружки.
Имея ум,
И много дум,
Природу мы поносим,
Когда о таковых делах мы Бога просим
И делаем молитвой шум,
Помоществуем тщась быти небесами,
Какия мы дела исполнить можем сами.
Везла тяжелой кляча воз,
Мужик на ней возил навоз,
Клячонка с силою везет товар союзно;
Однако на возу гораздо грузно,
А по дороге грязь.
Мужик ярясь,
Рукою делает размахи,
И палкою даст лошадке шахи.
Конь мучится, и кровь течет из конских лат.
Шахал, шахал мужик, и дал лошадке мат.
Он руки к небу воздевает,
И Геркулеса призывает:
Великий Геркулес возри ты к сей стране,
И помоги навоз ты кляче везть и мне!
Кричит мужик и кланяется в ноги,
Валяяся в грязи среди дороги.
Низшел тотчас
С Олимпа глас:
Навозу никогда, дурак, не возят Боги;.
Однако я
Твой воз подвину:
Сними, свинья,
С телеги грузу половину.
Исполнил то мужик,
Работая и плача.
Прошел мужичий крик,
И потащила воз умученная кляча.
Трудненько торговать,
Полегче воровать.
Мужик казенной мост на откуп как то вытер:
Прохожим трудности нанес он состо пуд:
А сверьх того всегда казенной мост был худ.
К реке пришел сокол, да щука, да Юпитер:
Испорчен мост,
И только голова остадася да хвостъ;
Не льзя через реку перебираться:
Досадно, а не льзя с купцом богатым драться:
А етот ябедник, по русски ето плут,
И позабыл со всем давно ременной жгут,
По русски кнут.
Сокол на воздух, щука в воду,
И стали на другом прохожи берегу.
Юпитер не такова роду,
И мыслит: я летать и плавать не могу:
Стоит задумавшись: посадской примечает,
Что мысли у нево гораздо глубоки,
Поглубже и реки:
Иль инако сказать, гораздо далеки,
Подале берега другова той реки:
А по Юпитерски, толико высоки,
Колико до небес от моста и реки.
О чем ты думаешъ? Юпитер отвечает
Откупщику: я думаю о том,
Что мне на вас давно пора бросати гром.