Когда безумца чтутъ;
Не ум причиною, другое нечто тут.
Верблюд гордиться сталъ; верблюда звали в гости,
В господской дом.
От гордости крик, шум, содом,
И заплясали все в верблюде кости.
Идет
В обед:
И мысли у верблюда
Поесть ему с серебренова блюда.
Он только то себе старался вобразить;
Однако стали там навоз на нем возить.
Весь город я спрошу, спрошу и весь я двор:
Когда подьячему в казну исправно с году
Сто тысячей рублев сбирается доходу,
Честной ли человек подьячий тот иль вор?
Во всю готовит жизнь имение скупой,
И веселится лиш пожиток числя свой:
Не тратит ни чево, но смерть живет убого;
Чтоб только при конце сказать: осталось много.
Увидевши быка лягушка на лугу,
Сказала, так толста сама я быть могу,
И чтоб товарищам в сем виде показаться,
Влюбяся в толщину вдруг стала раздуваться,
И спрашивает их надувшися она,
Подобна ли ее быковой толщина.
Ответствовали ей товарищи, ни мало.
Ответствие ей то весьма досадно стало,
Вздувалася еще услыша те слова,
Конечно быть толста хотела такова.
До самых тех она пор дуться научалась,
Покаместь треснула, и спесь ее скончалась.
Возница пьян, коней стегает,
До самых их ушей он плетью досягает.
А Лошади его за то благодарят
И говорят:
«За что ты лупишь нас? К чему тебе то нравно?
Везем и без того карету мы исправно,
Насилу здесь сидишь, напитки ты любя,
И оттого-то ты противу нас бесчинен,
Не мы, да ты, напився, винен,
Так должно бить тебя».
Возстал незапно вихрь, а в злую ту погоду
Скупой вез все свои монеты через воду.
Жестокой лодку вихрь вверьхь дном перевернул:
Едва, едва скупой тут сам не утонулъ;
Однако он спасся, тот час ево поймали,
А денежки ево, что ни было пропали.
Не разорился онъ; все деньги те в реке;
Все им равно лежать, что тамь, что в сундуке.
Дрались Орлы,
И очень были злы.
За что?
Того не ведает никто.
Под самыми они дралися небесами;
Не на земли дрались, но выше облаков,
Так, следственно, и там довольно дураков.
Деремся вить и мы, за что, не зная сами;
Довольно, что Орлы повоевать хотят,
А перья вниз летят.
Дерутся совестно они, без лицемерья.
Орлы поссорились, стрелкам орлины перья.
Волк ел — не знаю, что, — и костью подавился,
Метался от тоски, и чуть он не вздурился.
Увидел журавля и слезно стал просить,
Чтоб он потщился в том ему помощник быть,
И всю он на него надежду полагает.
Журавль свой долгий нос в гортань ему пускает
И вынимает кость. Потом он просит мзды,
Что он от таковой спас злой его беды.
«Довольствуйся ты тем, — зверь хищный отвечает, —
Что Волк тебя в таком здоровье оставляет,
Какое до сея услуги ты имел,
И радуйся тому, что нос остался цел».
Тот права честности немало собрегает,
Кто людям никогда худым не помогает.
Смеялся воробей,
В кохтях орла он зайца видя:
Бежать умей,
Ты смерти ненавидя.
А ястреб ту насмешку прекратил.
Насмешника подобно ухватил.
Прозябшую от человек,
Произведенную по вышнему уставу,
Родившую на свет рожденна прежде век,
Брата ко небесам и окончанье гневу,
Согласно воспоем Марию Деву,
Бесплотных пения ежеминутный вид,
И смертным завсегда покров и крепкий щит.
Се небо, се и храм Творца всей твари Бога,
Вражды конец, покой и к царствию дорога:
Ея имуще мы, в нас веру утвердим,
И сыном мы ея геенну заградимъ;
Дерзайте убо вы, дерзайте Божьи люди;
Мы с сим поборником конечно победим:
Коль силен Боже ты, толь милостив нам буди.
Вчера свершился мой жена с тобою брак:
Что я хотел найти, не делалося так.
Жена ему на то: не те уж ныне годы,
Трудненько то найти, что вывелось из моды.
В Исакиев день дан Великий Россам ПЕТРЪ,
В сей щастливый был день Бог царству Росску щедр.
Сей здати пышный храм была сия причина,
Воздвижен создала ево ЕКАТЕРИНА.
В пресильном я любви горю к тебе огне,
Равно как ты горишь любезный муж ко мне:
Себя не так люблю как мужа дарагова;
Но во сто больше раз еще люблю другова.
Герои Росския вы то изобразили,
Как Боги дерзостных Гигантов поразили.
Визирь от имени Минервина бежит:
Под Вондером земля пылает и дрожит.
На добродетели вознесся Геркулес,
До жительства Богов и до краев небес.
Героя все сего, там Боги прославляют,
И со пришествием на небо поздравляют.
Все радуются: он Богов благодаритъ;
Со Плутусом одним герой не говорит,
Не делает ему ни малаго приветства:
За то, что портит он, людей от сама детства.
Каков дуракъ? мертвец каковъ?
И в чем различие у них и дураковъ?
Какая разности у них примета?
Дурак ворошится, и ест и пьет,
А мертвой нет.
К чему расказка ета?
К тому, что глупыя лиш только бремя света.
Когда-то Голуби уговорились
Избрати Коршуна царем,
Надежду утвердив на нем,
И покорились.
Уж нет убежища среди им оных мест,
Он на день Голубей десятка по два ест.
Гора сдвигнулась: а место пременя,
И видя своево стояния кончину,
Прешла Бальтийскую пучину,
И пала под ноги Петрова, здесь, коня.
Себя увеселять,
Пошел гулять
Со Глиняным горшком горшок Железный.
Он был ему знаком, и друг ему любезный.
В бока друг друга стук,
Лишь только слышен звук.
И искры от горшка Железного блистались,
А тот недолго мог идти,
И более его нельзя уже найти,
Лишь только на пути
Едины черепки остались.
Покорствуя своей судьбе,
Имей сообщество ты с равными себе.
Грабители кричат: «Бранит, он нас!»
Грабители! Не трогаю я вас,
Не в злобе — в ревности к отечеству дух стонет;
А вас и Ювенал сатирою не тронет.
Тому, кто вор,
Какой стихи укор?
Ворам сатира то: веревка и топор.
Да памятует то, Европа и вселенна,
Кем честь на месте сем для Нимф определенна,
Котору возвестил Бальтийский миру вал,
Монаршей мудростью то Бетской основал.
Когда, о человекъ! Ты слабости подвластен,
Твоя то часть:
Когда, о человекъ! Бездельству ты причастен
Твоя то власть:
Мьи грешны все, и все природы одинакой;
Но плут из нас не всякой.
Да процветет Москва подобьем райска крина:
Возобновляет Кремль и град ЕКАТЕРИНА.
Народы радостно на небо вопиют,
Младенцы из гробов то зрети востают.
Два брата здесь лежат: один во весь свой век
Был честный, а притом несчастный человек.
Другой с бездельствами век прожил неразлучно
И жил по саму смерть свою благополучно.
Не воздан праведник, без казни умер плут, —
Конечно, будет нам еще по смерти суд.
Два были человека
В несчастии все дни плачевнейшего века.
Метались помощи искать по всем местам,
Куда ни бегали, теряли время там.
Потом отчаянье их день и ночь терзало,
На всё дерзало.
Один бежал,
Схватил кинжал,
Вручил он душу богу,
И сделав сам себе к спокойствию дорогу.
Другой мучение до гроба умножал,
И бога всякий час злословил и дрожал;
Страшася тартара, покаялся при смерти.
Скажите, коего из сих двух взяли черти?
Рак Раку говорил: куда ты рак
Какой дуракъ!
Ты ни шага пройти порядком не умееш.
Кто ходит такъ?
Иль ног ты не имеешъ?
Покажется, один из них был забияка,
Другой был трус,
А то бы стала драка.
Однако не хочу в трусах оставить рака:
И тот подымет ус.
Походкою иною,
Сказал ему: пройди ты сам передо мною.
Гонима птицами дворова куропатка;
Во юности она, дана во двор судьбой,
У странницы сея есть разум и догадка.
Дворовы птицы все, между всегда собой,
В воинском деле прели,
А по просту сертели.
На что же, говорит, мне здесь потеть:
Не лутче ли скоряй на родину лететь;
И дивно ль то, когда они меня обидят,
Когда сооттичей толь люто ненавидят.
Сказала доброй день и добрую им ночь,
И отлетела прочь.
Вдруг девка на реке мыв платье зарыдала,
И в тяжкой горести об етом разсуждала:
Как замужем родит, иль сына, или дочь;
А что носила во утробе,
Увидит то во гроб?.
Вообрази себе ты девка перву ночь!
Повеселяе девка стала,
И вдруг захахотала.
Не плачь, не хахочи, дружечик мой;
Да платье мой.
Какой диковинки я в век не ожидал,
Такую случай мне увидеть ныне дал:
Я шел задумавшись; разбились мысли стукомъ;
Но что увидель я! Подьячий едет цуком.
Я руки к небу взвелъ; и закричаль тогда:
О солнце, ты весь мир издревле обтекаеш,
И взор на землю всю вседневно ниспускаешь!
Такое зрелище видалоль ты когда?
С досады я, по том, едва сыскаль дорогу,
Ворча, управил бы я вас, да то беда,
Бодливому быку судьба не ставить рогу.
Для чево о лишнем человек печется?
все, что зримь, исчезнет, век прервется:
Радости и стон,
Все пройдет как сон.
Ни чево раставшись я душа с тобою,
В темную могилу не возьму с собою.
Для мужика была медведева услуга,
Котораго имел сей зверь себе за друга;
Обмахивал медведь ево.
Как некогда он спал, ан зделалась проруха;
Ко спящу на нос села муха:
Вступился зверь за друга своево,
Ударил муху он и с друга содрал кожу,
И тут ему расквасил рожу:
Заохал, застонал
Мужик тут лежа.
И как историю о мухе он узналъ;
Но дружбе, мыслит он, не надобен невежа.
По виду шел детина:
По разуму скотина;
Увидел солнечны часы.
Он ведал, верныя всегда равны весы;
А тут не равенство с своими он часами
У солнечных часов нашел,
И прочь пошел,
Сказав: и солнушко гуляя небесами
И проходя всяк день обширны небеса,
Отстало два часа.
Под камнем сим лежит тоя Царицы тело.
В котором Вечное Российско щастье спело.
Превысила она Героиския дела,
Великаго ПЕТРА на свет родила.
Подъячий здесь лежит, которой дело знал,
Что прямо то кривиль, что криво то прямил,
Трудясь до самаго последняго вь том часу,
И умираючи еще просиль запасу.
Едва от ужаса сей камень не дрожитъ;
Полночный Александр зарыт под ним лежит.
Восточный Александр с побеою вел Греков.
Где нет уж и зверей не только человековъ;
Но не был бы и сей как оный побежден,
Когда бы не был ПЕТРЪ во время то рожденъ