Простым довольствуйся солдат мундиром,
Коль быть тебе не льзя, дружечик, командиромъ;
В велику может честь,
Великой только ум отечество вознесть:
А голой чин рождаст только лесть;
Ползя травою,
Змеин поссорился хвост люто с головою,
И говорит: не все тебе меня водить:
Изволиш иногда сама за мной ходить;
Какое право ты имееш,
Сестрица и дружечик мой,
Что ты меня таскать как девка юбку смеешъ?
А ежели змее лежит устав такой;
Таскайся же и ты подобно так за мной.
Бранилися и помирились:
Договорились,
По переменке впредь,
Диктаторскую власть иметь.
В диктаторстве хвоста все время темны ночи,
И ни чево,
В диктаторстве ево,
Не видят ни когда диктаторския очи.
В правление то все кривым путем идут,
И шествуя путем негладким смерти ждут:
Лес, камни голову щелкая раздробили:
А с ней и самово диктатора убили,
Не зрети на пути ни солнца, ни небес.
Деревья, каменья, разбойники то были,
И без труда слепова погубили:
Не спасся бы слепой от них и Геркулсс,
Ни заяц бы слепой от них ни удалился;
Но в когти к ним конечно бы ввалился.
Слепому каменья враги, и враг и лес.
Скончалася змея; диктатор с стула слез.
Не на зеленой ветке,
Пел негде соловей, но в золоченой клетке.
Меж пенья своево,
Взирает из окошка.
Влюбилася в нево,
Хозяйска кошка.
Послушать песен подошла,
И мыслит, я себе обед хорошенькой нашла.
Подшедша говорит: пречуднова ты нрава,
Любезный соловей:
Я ето говорю по совести моей;
Когда твоя вся слава,
И вся твоя забава,
В понманьи сидеть.
Он ей ответствовал: куда себя мне деть,
Когда моя нещастна додя?
А в протчем может ли приятна быть неволя?
У кошки на уме обедом овладеть;
Так кошка похвалы свободе начинает,
И живо соловью ее напоминает:
Вообрази себе ты ясны небеса,
Потоки быстрыя, зеленыя леса,
Луга цветами испещренны,
Рукою естества без злата ухищренны:
Воспомни в воздухе сладчайший аромат:
Шах, шах дала ему, и скоро будет мат.
Задумалася птичка:
Без песен соловей таков же как синичка;
Но кошке в песнях нужды нетъ;
Потребен ей обед.
Хотя хозяина я сим и позамаю;
А клетку разломаю,
Лети ты вон мой свет,
Так кошка говорит: и вон ево зовст.
Сей дружеской совет,
Ни мало не опасенъ;
Певец на то согласен.
Что ж было на конецъ?
Певец
Оставя свой разсудок,
Из клетки к ней в желудок.
Всё в пустом лишь только цвете,
Что ни видим, — суета.
Добродетель, ты на свете
Нам едина красота!
Кто страстям себя вверяет,
Только время он теряет
И ругательство влечет;
В той бесчестие забаве,
Кая непричастна славе;
Счастье с славою течет.Чувствуют сердца то наши,
Что природа нам дала;
Строги стоики! Не ваши
Проповедую дела.
Я забав не отметаю,
Выше смертных не взлетаю,
Беззакония бегу
И, когда его где вижу,
Паче смерти ненавижу
И молчати не могу.Смертным слабости природны,
Трудно сердцу повелеть,
И старания бесплодны
Всю природу одолеть,
А неправда с перва века
Никогда для человека
От судьбины не дана;
Если честность мы имеем,
Побеждать ее умеем,
Не вселится в нас она.Не с пристрастием, но здраво
Рассуждайте обо всем;
Предпишите оно право,
Утверждайтеся на нем:
Не желай другому доли
Никакой, противу воли,
Тако, будто бы себе.
Беспорочна добродетель,
Совести твоей свидетель,
Правда — судия тебе.Не люби злодейства, лести,
Сребролюбие гони;
Жертвуй всем и жизнью — чести,
Посвящая все ей дни:
К вечности наш век дорога;
Помни ты себя и бога,
Гласу истины внемли:
Дух не будет вечно в теле;
Возвратимся все отселе
Скоро в недра мы земли.
Я чаял, что свои я узы разрешил,
И мыслил, что любовь я в дружбу пременилъ;
Уж мысли нежныя меня не восхищали;
Заразы глаз драгих в уме не пребывали.
И скука и тоска из серца вышли вон.
Я радостны часы как сладкий помнил сонъ;
А дни, в которыя разстался я с тобою,
Драгая… Почитал я стратною мечтою.
Но только лиш сей взор что серце мне пронзал,
Который тмы утех и грустей приключал,
В глаза мои сверкнулъ; вся мысль моя смутилась,
Жар в кровь мою вступиль, и страсть возобновилась:
Усилились твои присутственны красы,
Вообразились те места и те часы,
Которыя тебя мне в очи представляли,
И пламенный мой дух и серце прохлаждали.
Я чувствую опять твою, драгая власть:
Хоть пламень был и скрытъ; не изчезала страсть.
И может ли кому-то вечно быть забвенно
Чем мысль наполненна, чем серце напоенно
Что столько радостей и грустей нанесетъ!
Еще тебя люблю, еще люблю мой свет.
Ещель и ты меня, драгая не забыла?
Или толь нежная любовь уже простыла?
Твой зрак, драгих тех мест, где я с тобой бывал,
По возвращении моем, не посещал.
Как зрелась ты со мной огнем любви пылая!
Воспомни, ахъ! Те дни, воспомни дарагая!
От несклонности твоей
Дух во мне мятется;
Я люблю, но в страсти сей
Только сердце рвется.
Для тоголь тебя позналь.
И на толь твой пленникь сталь,
Чтоб вздыхать всечасно.
Иль мя рок мой осудил,
Чтоб я вечно мучим быль
И вздыхал напрасно.Как пастух с морских брегов
В бурную погоду,
Во сражении валов,
Видя грозну воду,
И смотря на корабли,
Он смеется на земли
Беспокойству света.;
Так смеялся я любви,
И огню ея в крови,
Прежде многи лета.Ныне сам подвластен стал
Я сей страсти лютой,
И покой мой убежал
С тою вдруг минутой,
Кая жизнь мою губя,
Мне представила тебя,
В первый раз пред очи.
Вображалася в тот день,
Мне твоя драгая тень,
Ахъ! До самой ночи.Сон глаза мои закрыл,
Ты и в немь предстала;
Я во сне тебе был мил,
Ты мне то сказала.
Мысль встревожась красотой
Обольщенна став мечтой,
Стала пуще страстна.
О дражайший сладкий сонъ!
Ты мне зделал пущий стон,
Обманув нещастна.Я влюбясь единой раз,
Был среди покою.
Только тот мне щастлив час,
Был в любви с тобою.
Иль в забаву ставить то,
Что страдаю ни за что,
Навсегда вздыхая.
Что сказала ты во сне,
Ахъ! Скажи, скажи то мне
На яву, драгая!
Овца, лисица, волк приятство утвердили,
Однако первенством в нем волка предпочтили.
И слушала ево лисица и овца,
Не так как старшаго, но равно как отца.
У волка некогда с медведем стала сеора,
Что он своим друзьям сказал меж разговора,
И сказывал, что он к отмщению идет,
Прося, какой они дадут на то совет.
Овца на страшну брань ийти ему претила,
И что он пропадет, с слезами говорила:
Пожалуй батюшка побереги себя,
Ты ведаеш то сам, что он сильняй тебя.
Волк больше в сей совет с овцою не впустился,
И очень на нее за ето разсердился.
Ты думаеш, что мне с медведем страшен бой,
Ей с гневом говорил: я, дура, сам герой:
Уж много у меня таких врагов бывало:
Но сердце никогда мое не трепетало.
Слыхала то и я, лисица тут на то.
Волк спрашивал ея слыхала ты? а что?
Я слышала, ему лисица отвечала,
Что храбрость иногда твоя и львов сражала,
Да в том и дивности не вижу никакой;
Я знаю что ты храбръ; худая брань с тобой.
Хоть то была и ложь, но волк тем возгордился,
И отменить свое намеренье стыдился.
Тотчас простяся с ней пошел от них на брань,
Но гордости живот безумец отдал в дань.
Уж прошель мой век драгой,
Миновался мой покой
И веселье скрылось.
Мне противна жизнь и свет.
Для меня забавы нет,
Все переменилось;
Уж не мной горит любя,
Я тобой забвенна,
А лишившися тебя,
Я всево лишенна.В те часы, как рок виню,
Воздыхаю и стеню,
И прегорько плачу:
Ты, среди своих утех,
Все приемлеш только в смех,
Как я жизнь ни трачу.
Сносно ль мне, что ты зовеш
Не меня драгою,
И склонив меня, живеш
Ты в любви с другою! Славься, что мой ум пленя
Обмануть ты мог меня,
И любим стал мною.
Я винна в том прод собой,
Только ты меня какой
Обличиш виною?
В час нещастный, ты любовь,
В сердце мне вселилась;
И во злу минуту кровь
Ты воспламенилась.Чувствуй радости свои,
Ты, чрез жалобы мои;
В жалость не приходишъ;
Веселясь моей тоской,
Провожденных дней со мной,
В память не приводиш.
Нестерпим мне сей ударь;
Как ты дух мой в теле!
О любовь! о вредный жаръ!
Что сего тяжеле! Коль привел меня ты в страсть,
Умножай мою напаст,
За любовь сердечну,
Щастье ты мое унес,
И влечешь потоки слез,
За горячность вечну.
Хоть увидь меня во сне,
В сей моей неволе.
Но не хочешь обо мне
Ты и слышать боле.
Не вселяйся в томно сердце, только будь в глазах,
Я и такь тебя не видя, за всегда в слезах:
В тебя мне грусти люты,
Ни одной во дни минуты
Быти не велят:
Без тебя я как в пустыне;
Никаки забавы ныне
Мя не веселять.Весьма твердо вкоренился в мысли ты моей,
Пребываюль я подобно в памяти твоей?
Таковуль имеешь скуку
И такуюль терпишь муку,
Иль одна терплю,
Что свой редко взор являешь,
Иль еще того не знаешь,
Что тебя люблю? , Ты понудил мое сердце, о себе вздохнуть,
А теперь не хочешь ты меня и вспомянуть,
Иль тебе уже скучаю,
Что я зреть тебя желаю,
Слыша огнь в крови.
Знать уже ты мне пременен,
Знать другою кем ты пленень,
Ахъ! И с ней в любви.Естьли так, то для чего ты толь мне много милъ?
Для чего ты о жестокой взор и дух пленил:
Сердце ты мя обмануло,
Для чего об нем вздохнуло,
Коль он впрям таков:
Чем теперь себя избавить?
Не могу уже оставить
Тяжких сих оков.Ахъ! За что я разсердилась на него и впрям,
Может быть, что он крушится обо мне и сам,
И всегда мя зреть желает,
Но случай не допускаеть
Часто быть со мной,
Естьли так злой случай боле,
Не давай тоски в неволе,
Возврати покой.
Великий крепкий град,
Приступным воинством объят,
На договоры не здастся,
И с неприятелем всей силою биется.
С обеих стран реками кровь лиется;
Летают бомбы и ревут,
И здания во граде рвут.
От пушек стены поврежденны,
Так те, которы осажденны,
Ослабли на конец и стали побежденны.
Чего воюющим тогда уж больше ждать?
Их смерти велено предать.
Но вождь решение такое оставляет,
И объявляет,
Чтоб жоны все свои сокровище несли,
Которыя они сокрыли,
И в землю может быть зарыли;
И чтоб они мужей и протчих тем спасли.
Решение сие, не так как перво строго:
Принесено весьма богатства много:
Одна лишь ни на грош к отдаче не несетъ;
Ни сору, а не только злата,
Хотя она весьма была богата,
И ужас сердца ей о муже не трясет.
Хоть муж ей мил не ложно,
Но деньги жонушке еще ево миляй:
Лишиться их еще и самой смерти зляй;
А мужа получить везде всегда возможно:
Вот едак думает она.
Похвальна ли сия, воздержная жена?
А по просту плутовка,
Хотя и не мотовка.
И говорит: пускай мужей порежут там,
А я и десети рублевиков не дам,
И не хочу я столько куролесить.
Вождь мужа свободил, жену велел повесить.
Естьлиб ты мог видеть сердце распаленно,
И плененну мысль мою тобой,
Тыб мое зря чувство все тобой прельщенно,
Тщилсяб сам мне возвратить покой,
И нещастну видя от очей печальных,
Удаляясь сам, меня бежал,
Тяжки вздохи скрыль бы, в пустынях дальных:
Мил, но без надежды мил ты стал.Будешь ли доволен сердцем откровеннымъ;
Мнимая суровость отошла,
Чтож твоим я ныне чувствам мной прельщенным,
Тем ко услаждению нашла,
От сего дня будеть мною мучим боле,
Умножая безполезну страсть,
И еще в тяжчайшей живучи неволе,
Час как ты сталь пленен, будешь клясть.Согласив желанья, что не согласила
Нашей ты судьбины, о любовь.
А когда часть злая в векь нась разлучила,
Для чего ты вспламенилас кровь:
Иль чтоб мне увянут в самом лучшем цвете;
Мне на то любовна страсть далас,
Для тоголь живу я и жила на свете,
И на толь, на толь я родилась? Жалуясь на лютость злой моей судьбины,
Буду мыслить о тебе всякь часъ;
И наполню стоном горы и долины,
Обнося повсюду жалкой глас.
О плачевна доля! Что на свете зляе,
Как в любовном пламене гореть,
Ахъ! И в том что мило и всего миляе,
Ни какой надежды не иметь.
О люты человеки!
Преобратили вы златые веки
В железны времена
И жизни легкости в несносны бремена.
Сокроюся в лесах я темных
Или во пропастях подземных.
Уйду от вас и убегу,
Я светской наглости терпети не могу,
От вас и день и ночь я мучуся и рвуся,
Со львами, с тиграми способней уживуся.
На свете сем живу я, истину храня:
Не трогаю других, не трогай и меня;
Не прикасайся мне, коль я не прикасаюсь,
Хотя и никого не ужасаюсь.
Я всякую себе могу обиду снесть,
Но оной не снесу, котору терпит честь.
Я ею совести грызения спасаюсь,
А ежели она кем тронута когда,
Не устрашусь тогда
Я всей природы,
Иду
На всякую беду:
Пускай меня потопят воды,
Иль остры стрелы грудь мою насквозь пронзят;
Пусть молния заблещет,
И изо мрачных туч мя громы поразят,
Мой дух не вострепещет,
И буду я на смерть без огорченья зреть,
Воспомня то, что мне за истину умреть.
Великий боже! ты души моей свидетель,
Колико чтит она святую добродетель,
Не гневайся, что мне противен человек,
Которого течет во беззаконьи век.
Мы пленны слабостьми, пороки нам природны,
Но от бесстыдных дел и смертные свободны,
И, ежели хотим,
Бесстыдно жить себе удобно запретим.
Ты меня единым взором полонила,
Так за чтож свир? пой хочеть быть,
Ты сперва себя мн? зр? ть не запретила,
Я был принужден тебя любить.
Иль хочеть свир? пством,
Вс? мои напасти,
Мн? по вся минуты вспоминать,
Я и так в печалях и в моем несчасть? ,
Слез не усп? ваю проливать.Зла твоя несклонность дух во мн? терзает
Пуще вс? х печалей б? д моих,
За толь мое сердце мучишь, что желает,
Жить и умереть в руках твоих.
Рад ли я, подумай,
Всякой час вздыхати,
И лишась покою слезы лить,
Н? ту моей мочи от тебя б? жати
Без тебя нельзя мн? в св? т? жит.Вс? м? ста немилы, гд? тебя не вижу;
В грусти и ни что не веселит,
От любви несчастной я все ненавижу,
Что без пользы страсть меня крушит.
В тоск? злой стараюсь,
Но, ахъ! Все напрасно,
Чтоб на час красы твоей забыть
В мыслях ты едина,
Со мной по всечасно,
Мн? тебя не можно не любить.Дорогие мысли хоть вы веселите,
Когда я несчастлив полюбя,
И надеждой в грусти меня ободрите,
Счастливу прем? ну мн? суля.
Вижу дарагая в теб? сердце твердо
Знать нельзя мн? жалобой смягчить
Так скажу в посл? дни,
Мучь немилосердо,
А я тебя в? к буду любить.
И простота и злоба,
Приводят часто нас на место гроба.
ВОспой, о муза, ты дела,
Мне, мыши и лягушки,
И как лягушка мышь в болото завела,
И как погибли там их обе душки!
Лукавая звала
Лягушка, глупу мышку,
И наизуст прочла ей целу книжку,
Сплетая похваду лягушечей стране,
И говорит: коль ты пожалуеш ко мне;
Так ты увидиш там, чево, ниже во сне.
Ты прежде не видала:
А я тебе, мой свет,
Там зделаю обед,
Какова никогла ты сроду не ядала:
Увидиш ты как мы ядим:
В питье по горло мы сидим,
Музыка день и ночь у нас не умолкает,
А кошка там у нас и лап не омокает.
Прельстилась мышь и с ней пошла,
Однако истинны не много там нашла,
И стала с ней прощаться:
Пора, дружечик мой,
Домой
Отселе возвращаться.
Постой,
Дружечик мой,
Лягушка говорила.
Я, душенька, тебя еще не поварила,
И ведай что тебе беды не приключу,
Лишь только съем тебя; я мяса есть хочу.
А мышь не заслужила дыбы,
И захотела рыбы:
Барахтается с ней.
Скажи, о муза, мне кончину дней,
И гостьи и хозяйки?
Летели чайки:
Одна увидела соперников таких,
И ухватила их.
Вот вам обеим дыба,
А чайке на обед и мясо тут и рыба.
Падушка и кафтан имели разговор:
Кафтан вел ету речь: хозяин мой, мой взор
Весельем наполняетъ;
Живет в утехах он и щастие пленяетъ;
Куда ни-войдем мы, тот час
Хороший стол, хороши вины:
И из тово, что ставят перед нас,
Не можем мы ни съесть, ни выпить половины;
Какая лутче жизнь! компаний ты имей
Куда ни-придеш тучи:
Червонцев кучи:
Лиш карты разумей;
И за большим стаканом,
Большим хозяин мой мне кажется и паном.
А ежели когда с красавицами онъ;
Он точной Купидон:
Галантерии, екипажи,
Лакеи, егеры и пажи:
Ухвачено то все боярскою рукой:.
И райской чувствует душа ево покой.
Ответствует падушка:
Не такова, мой друг, ево покойна душка:
Я знаю лутче то:
И, может быть, нигде не мучится ни кто,
Как он страдаетъ;
Последний он кусок именья доедает:
Родительское все именье промотал,
И долгу на себя с три пуда нахватал.
Как он покой теряет,
Он ето таинство единой мне вверяет:
Всю ночь вертится он, с несносныя тоски,
Входя, в отчаяньи, в мысль люту и глыбоку:
Вертясь, то с правова, то съ- левова он боку.
А я и гробовой страшняй мотам доски.
Хранити разума всегда потребко зрелость,
И состояния блюсти невредно целость:
Имей умеренность, держи в узде ты смелость;
Нас наглости во бедства мчат.
Пожалована мышь Богами во медведи;
Дивятся все тому, родня, друзья, соседи,
И мнится, что о том и камни не молчатъ;
Казалося, о том леса, луга кричат.
Крапива стала выше дуба;
На голой мыши шуба,
И из курячей слепоты
Хороши вылились цветы.
Когда из низости высоко кто воспрянетъ;
Конечно он гордиться станет,
Наполнен суеты,
И мнит, как я еще тварь подлая бывала,
И в те дни я в домах господских поживала,
Хоть бегала дрожа,
А ныне я большая госпожа;
И будут там мои надежно целы кости;
На пир пойду к боярину я в гости.
Пришла на двор:
Сабаки все кричатъ; вошел в вороты вор,
Разбойник, кровопийца,
Грабитель и убийца;
Трухнул медведь,
И стал робеть,
Однако позно,
Настало время грозно;
Хозяин говорит: поподчивать пора
Нам гостя дорогова;
Дождемся ли когда медведя мы другова?
Да лишь без пошлины не спустим со двора;
И тут рогатиной ево пощекотили;
Дубиною поколотили,
И кости у нево, как рож, измолотили.
Ах будет ли бедам конець, в которых должно мучиться
Престаньте мысли сердце рвать,
Судьба, ах дай сон вечно спать,
В лесу одной в страданьях жить, разсудит всяк что скучится;
Один лиш слышан голос твой.
И тот клянут судьбы гнев злой.
Куды как зло разить любовь,
Изсохла с жару в жилах кровь,
Вздыханья духу нет,
В глазах весь меркнет свет.
Не трудноб было то терпеть, драгой лишь толькоб был в глазах,
Хоть труден был к свиданью час,
Довольно и один в день разь.
Но вдруг удар разлуки злой, оставил вечно быть в слезах,
Без помощи в слезах рыдать,
Пришло, пришло знать век страдать,
Когда прости пришло сказать,
То стало сердце замирать,
Что нет надежды зреть,
Тут пуще стало тлеть.Разлука та утеху злым, а мне сугубу скорбь дала;
Окончь судьба продел тот злой,
Прерви наполнен век бедой,
Спасенью уж надежды нет, я сколько раз и смерть звала,
Коль должно так весь век изжить,
Престану больше слезы лить,
Тончай, тончай злой жизни нить;
Ты злость потщись в конец згубить,
Драгова когда нет,
Вон дух, немил стал свет.
В Москве случилося медведю побывать.
Какую в городе иметь ему отраду?
Он отдан маскараду,
Учиться танцовать:
А маскарады не наскучат,
Хотя и ни чему они и не научат:
А музыканты вить не мучат,
Они здоровья не вредят,
Хотя ево и не щадят,
За деньги вить дурят.
Плясать медведь изрядно научился;
А в протчем тут не льзя ни в чем искусным быть;
Тут должно все дела прямыя позабыть.
Со маскарадом сей танцовщик разлучился,
На полполушки тут он дела не нашел,
И тайно он ушел.
Во маскарадах он испорченной вздурился,
В танцовщика со всем медведь перетворился.
В леса ушсл и пляшет там
По всем местам.
Медведи ето видят,
И ремесло они безпрочно ненавидят,
И думают они, на что в Москве оно,
Ни хлеб, ни каша то, ни пиво, ни вино,
К чему там учатся такому ремеслу;
Мы лутче подражать хотим ослу;
Тот воду возитъ;
А ето ремесло ни греет, ни морозит,
И прибыли в нем нет на свете ни какой
И скажем то мы смело:
К чему преславной град такой
В такое мелкое вмешался дело?
Иль скуки чем иным не можно утолить,
Не лутче ли сию забаву отдалить?
Тщетно я скрываю сердца скорби люты,
Тщетно я спокойною кажусь.
Не могу спокойна быть я ни минуты,
Не могу, как много я ни тщусь.
Сердце тяжким стоном, очи током слезным
Извлекают тайну муки сей;
Ты мое старанье сделал бесполезным,
Ты, о хищник вольности моей! Ввергнута тобою я в сию злу долю,
Ты спокойный дух мой возмутил,
Ты мою свободу пременил в неволю,
Ты утехи в горесть обратил;
И, к лютейшей муке, ты, того не зная,
Может быть, вздыхаешь о иной,
Может быть, бесплодным пламенем сгорая,
Страждешь ею так, как я тобой.Зреть тебя желаю, а узрев, мятуся
И боюсь, чтоб взор не изменил;
При тебе смущаюсь, без тебя крушуся,
Что не знаешь, сколько ты мне мил.
Стыд из сердца выгнать страсть мою стремится,
А любовь стремится выгнать стыд.
В сей жестокой брани мой рассудок тьмится,
Сердце рвется, страждет и горит.Так из муки в муку я себя ввергаю,
И хочу открыться, и стыжусь,
И не знаю прямо, я чего желаю,
Только знаю то, что я крушусь;
Знаю, что всеместно пленна мысль тобою
Вображает мне твой милый зрак;
Знаю, что, вспаленной страстию презлою,
Мне забыть тебя нельзя никак.
Где ни гуляю, ни хожу,
Грусть превеликую терплю;
Скучно мне, где я ни сижу,
Лягу, спокойно я не сплю;
Нет мне веселья никогда,
Горько мне, горько завсегда,
Сердце мое тоска щемит,
С грусти без памяти бегу;
Грудь по тебе моя болит,
Вся по тебе я немогу;
Ты завсегда в моих глазах,
Я по тебе всегда в слезах, —
То ли не лютая беда!
То ль не увечье мне, младой!
Плачу я, мучуся всегда,
Вижу тебя я и во сне:
Ты, мою молодость круша,
Сделался мил мне, как душа;
Ты приволок меня к себе,
Ты и любить меня взманил,
Так ли мила я и тебе,
Так ли ты тужишь обо мне;
Весел ли ты, когда со мной,
Рад ли, что виделся с младой.
Сем-ка сплету себе венок
Я из лазуревых цветов,
Брошу на чистый я поток,
Сведать, мой миленький каков,
Тужит ли в той он стороне,
Часто ли мыслит обо мне.
Тонет ли, тонет ли венок,
Или он поверху плывет,
Любит ли, любит ли дружок,
Иль не в любви со мной живет;
Любит ли он, как я его,
Меньше иль вовсе ничего;
Вижу, венок пошел на дно,
Вижу, венок мой потонул:
Знать, на уме у нас одно,
Знать, о мне миленький вздохнул;
Стала теперь я весела:
Знать, что и я ему мила.
Скончался у жены возлюбленный супруг;
Он был любовник ей и был ей верный друг.
Мечталась
И в ночь и в день
Стенящей в верности жене супружня тень,
И только статуя для памяти осталась
. . . . . . . . . . .
Из дерева супружнице его:
. . . . . . . . . . .
Она всегда на статую взирала
И обмирала.
От жалости ее тут некто посещал
И утешения различны ей вещал.
Не должно принимать безделкой важну службу;
Так с ним за то Вдова установила дружбу,
Которую хранить он вечно обещал.
А дружба день от дня меж ними возрастала
И превеликой дружбой стала.
Потребно Вдовушке на чай воды согреть.
Что ж делать? Иль не пить, не есть и умереть?
И дров сыскать не можно,
. . . . . . . . . . .
Хозяйка говорит: «Сыщу дрова, постой!»
И сколько муженька хозяйка ни любила,
У статуи его тут руку отрубила.
Назавтра тут руке досталося и той.
Прокладены дороги, —
На третий день пошли туда ж и мужни ноги.
Осталась голова,
Однако и она туда же на дрова.
Погрет любезный муж гораздо в жаркой бане.
Какое ж больше ей сокровище в чурбане?
Она его велела бросить вон,
А после ей на чай и весь годился он.