Какой диковинки я в век не ожидал,
Такую случай мне увидеть ныне дал:
Я шел задумавшись; разбились мысли стукомъ;
Но что увидель я! Подьячий едет цуком.
Я руки к небу взвелъ; и закричаль тогда:
О солнце, ты весь мир издревле обтекаеш,
И взор на землю всю вседневно ниспускаешь!
Такое зрелище видалоль ты когда?
С досады я, по том, едва сыскаль дорогу,
Ворча, управил бы я вас, да то беда,
Победу повлечеш плененну за собою:
Но будет ли тогда любовь ко мне с тобою?
Толикия страны, толикия моря,
Прейдеш ли ты ко мне любовию горя?
Когда попреш валы смущенна Океяна,
И до последняго коснешся Славы стана;
Когда державы все судьба тебе вручит,
И с страхом пред тобой вселенна замолчит,
Помыслиш ли что я тобою обладаю?
И в разлучении я плачу и страдаю,
Не думай ты, чтоб я других ловила
И чью бы грудь я взором уязвила.
Напрасно мне пеняешь ты, грубя.
Я та же всё. Не возмущай себя,
Хотя твое я сердце растравила.
Любовь меня еще не изрезвила,
Неверности мне в сердце не вдавила.
И что горю другим я кем, любя,
Не думай ты.
Изменою я мыслей не кривила,
Услышан барабанный бой жестокой,
В близи, и на горе высокой:
Война была в низу, стоял тут ратный стан:
Тронулся и в долу подобно барабан.
К ружью к ружью, кричат, блюдя команду строгу,
И бьют везде тревогу.
Но все сраженье то без крови обошлось:
Нашлось,
В верьху рабята были,
И в бубны били.
Страшился я всегда любовных оку встреч
И тщился я свою свободу уберечь,
Чтоб сердце суетно любовью не зажечь.
Однако я не мог себя предостеречь:
Сложил Венерин сын колчан с крылатых плеч,
И стрелу он вонзил в меня, как острый меч,
Чтоб сим вонзеньем мог меня в беду вовлечь,
Приятные глаза, уста, приятна речь
Могли навек мое спокойствие пресечь,
Велели дням моим в лютейшей грусти течь
Уже весна природу украшает,
Пустив летать Зефиры на луга:
И взор и слух приятством утетает.
Струи биют играя в берега.
От теплыхь стран полдневных ветр дыхая.
Прелестный зрит по рощам вертоград.
Цветы, в лугахь везде благоухая,
Сладчайший льют в весь воздух ароматъ…
Природа вся возобновилась ныне,
Противны дни сокрылись оть нея;
Два были человека
В несчастии все дни плачевнейшего века.
Метались помощи искать по всем местам,
Куда ни бегали, теряли время там.
Потом отчаянье их день и ночь терзало,
На всё дерзало.
Один бежал,
Схватил кинжал,
Вручил он душу богу,
И сделав сам себе к спокойствию дорогу.
Не терпи, о боже, власти
Беззаконных ты людей,
Кои делают напасти
Только силою своей!
Сколько злоба возвышенна,
Столько правда устрашенна.Не на то даны дни века,
Чтоб друг друга нам губить;
Человеку человека,
Творче, ты велел любить.
Кто как титлами ни славен,
Долины, Волга, потопляя,
Себя в стремлении влечешь,
Брега различны окропляя,
Поспешно к устию течешь.Ток видит твой в пути премены,
Противности и блага цепь;
Проходишь ты луга зелены,
Проходишь и песчану степь.Век видит наш тому подобно
Различные в пути следы:
То время к радости способно,
Другое нам дает беды.В Каспийские валы впадаешь,
Слепой в сражение вступил со зрячим,
В великом мужестве, с безумием горячим,
Хотя тогда была густая ночь:
Была: однако тьма отходит вить и прочь.
Слепой хотя и был ослепнув не умилен.
Однако силенъ;
Так спину зрячева во тьме слепой уродит.
Свет солнечный восходит:
И победителя слепова враг находит:
С процентами свой долг слепому он платил:
На зайца, я не знаю как,
Вскарабкался червяк.
Во всю на нем червячью волю,
Червяк летит по чисту полю!
Другим червям кричит гордяся на бегу,
Рабята видитель, как я бежать могу?
Тому хвалиться славой втуне,
Каков бы кто ни был почтением высок,
Ково привяжет рок,
Без дальняго достоинства к фортуне.
Недавно воровать Ермолке запретили,
Да кражи никакой с него не возвратили.
Ермолка мой покойно спит,
На что ему обед? Уже Ермолка сыт.
Ермолка мой за плутни не повешен.
А сверх того Ермолка и не грешен.
Покаялся пред богом он,
А денег у себя имеет миллион,
И златорунный стал ягненок он из волка.
О небо! Кто же вор, когда не вор Ермолка,
Гонима птицами дворова куропатка;
Во юности она, дана во двор судьбой,
У странницы сея есть разум и догадка.
Дворовы птицы все, между всегда собой,
В воинском деле прели,
А по просту сертели.
На что же, говорит, мне здесь потеть:
Не лутче ли скоряй на родину лететь;
И дивно ль то, когда они меня обидят,
Когда сооттичей толь люто ненавидят.
Брат был игрок; нельзя сестрице не крушиться,
И льзя ли унимать его ей укрепиться,
Когда он день и ночь без милости мотал?
Уж пол-имения ты, братец, проиграл,
Журила игрока сестра и вопрошала:
«Дождусь ли, чтоб тебе игра противна стала?»
Брат ей ответствовал: «Как станешь отставать,
Сестрица, от любви, закаюся играть,
И в постоянстве жить потом мы будем оба».
Сестра ему на то: «Мотать тебе до гроба!»
Лошак монеты вез,
Другой овес,
И кто из них честняй они имели споры.
Скончали так они о чести разговоры:
Честняе тот из них, которой деньги вез,
А тот подляй, которой вез
Овес.
Напали воры:
Сказали лошаку, которой вез
Овес!
Всегда болван — болван, в каком бы ни был чине.
Овца — всегда овца и во златой овчине.
Хоть холя филину осанки придает,
Но филин соловьем вовек не запоет.
Но филин ли один в велику честь восходит?
Фортуна часто змей в великий чин возводит.
Кто ж больше повредит — иль филин, иль змея?
Мне тот и пагубен, которым стражду я.
И от обеих их иной гораздо трусит:
Тот даст его кусать, а та сама укусит.
Если староста бездельник, так и земский плут,
И совсем они забыли, что ременный жгут.
«Взятки в жизни красота,
Слаще меда и сота».Так-то крючкотворец мелет,
Как на взятки крюком целит;
Так-то староста богатый,
Сельской насыщаясь платой.Так их весь содом:
Крючкотворцова жена
Такова же сатана,
А от эдакой наседки
Как будто наяву,
Я видел сон дурацкий:
Пришел посадский,
На откуп у судьи взять хочет он Неву
И петербургски все текущие с ней реки.
Мне
То было странно и во сне;
Такой диковинки не слыхано вовеки.
Судья ответствовал: «Потщися претворить,
Искусный альхимист, во злато воду,
Новоманерны дамы были,
И позабыли
В гостях о ленточках и платьи говорить.
Вить им по всякой час не все одно варить.
Был жар тогда великой;
Не часто видится в Ишпании толикой.
Одна сказала тут,
Что жар был очень крут.
Я чаю, говорит, Арапско лето дол? ,
И что у них жары еще и наших боле.
Лягушка видела, быки на брань несутся,
И члены у нея в болоте все трясутся:
Другая зделала лягушка ей вопрос:
Каких от драки сей боишся здесь ты грозъ?
Болотныя места быков не помещают,
И никогда быки здесь нас не посещают:
А та ответствуст, и вся она дрожит:
От победителя сразимый убежит,
И к нам уйдетъ; луга от страха он оставит,
А нас премножество в болоте передавит.
Для мужика была медведева услуга,
Котораго имел сей зверь себе за друга;
Обмахивал медведь ево.
Как некогда он спал, ан зделалась проруха;
Ко спящу на нос села муха:
Вступился зверь за друга своево,
Ударил муху он и с друга содрал кожу,
И тут ему расквасил рожу:
Заохал, застонал
Мужик тут лежа.
На что кулашный бой?
За что у сих людей война между собой?
За это ремесло к чему бойцы берутся?
За что они дерутся?
За что?
Великой тайны сей не ведает никто,
Ни сами рыцари, которые воюют,
Друг друга кои под бока
И в нос и в рыло суют,
Куда ни попадет рука,
Свинья в родахъ; и у свиней
Рождаются рабятка,
А по свиному поросятка.
Лежат они при ней,
И молоко сосут у матери свинятка.
Пришел к ней волк,
Без гнева,
И в двери хлева
Толк:
И говорит родильнице как другу:
Трудится тот вотще,
Кто разумом своим лишь разум заражает;
Не стихотворец тот еще,
Кто только мысль изображает,
Холодную имея кровь;
Но стихотворец тот, кто сердце заражает
И чувствие изображает,
Горячую имея кровь.
Царица муз, любовь!
Парнасским жителем назваться я не смею.
Не твоя уже я стала,
Не твоя на век мой свет:
Вся надежда вдруг пропала,
И отрады больше нет.Должность мне определяет,
Чтоб престать тебя любить,
Серце должность преступает:
Не могу тебя забыть.Зря отчаянну и страстну,
Страждущу в мученьях злых,
Укрепи меня нещастну,
Удались от глаз моихъ! Ах, чево, чево желаю