«Этот, уходя, не оглянулся…»
Анна Ахматова
I
Двери вдыхают воздух и выдыхают пар; но
ты не вернешься сюда, где, разбившись попарно,
населенье гуляет над обмелевшим Арно,
напоминая новых четвероногих. Двери
хлопают, на мостовую выходят звери.
Вот и Качалов лесок,
Вот и пригорок последний.
Как-то шумлив и легок
Дождь начинается летний,
И по дороге моей,
Светлые, словно из стали,
Тысячи мелких гвоздей
Шляпками вниз поскакали —
Скучная пыль улеглась…
Благодарение богу,
Осенней неги поцелуй
Горел в лесах звездою алой,
И песнь прозрачно-звонких струй
Казалась тихой и усталой.С деревьев падал лист сухой,
То бледно-желтый, то багряный,
Печально плача над землей
Среди росистого тумана.И солнце пышное вдали
Мечтало снами изобилья
И целовало лик земли
В истоме сладкого бессилья.А вечерами в небесах
Священник
Кто ты, мой сын?
Стихотворец
Отец, я бедный однодворец,
Сперва подьячий был, а ныне стихотворец.
Довольно в целый год бумаги исчертил;
Пришел покаяться — я много нагрешил.
Мой ум — колода карт. «Вот вздор!
Но, знать, не первого разбора!» —
Прибавит, в виде приговора,
Журнальной партьи матадор.
Вам, господа, и книги в руки!
Но, с вашей легкой мне руки,
Спасибо вам, могу от скуки
Играть в носки и в дураки.
В моей колоде по мастям
Прозрачный Леман зеркальной равниной
Раскинулся под зеркалом небес;
Картина здесь сменяется картиной,
Природа здесь храм творческих чудес.
Над озером оградою прибрежной
Громады гор сомкнулись и срослись
И царственно над диадемой снежной
Светлеет их надоблачная высь.
(по приговору котораго у Шелли были отняты дети от перваго его брака).
Ты проклят родиной, о, Гребень самый темный
Узлистаго червя, чье имя—Змей Стоглав,
Проказа Ханжества! Предатель вероломный,
Ты Кладбищу служил, отжитки возсоздав.
Ты проклят. Продан Суд, все лживо и туманно,
В Природе все тобой поставлено вверх дном,
И груды золота, добытаго обманно,
Пред троном Гибели вопят, шумят, как гром.
Смерть —
не сметь!
Строит,
Строит, рушит,
Строит, рушит, кроит
Строит, рушит, кроит и рвет,
тихнет,
тихнет, кипит
тихнет, кипит и пенится,
гудит,
Сонного подняли ночью, поздно,
Хрипом команды, лязгом стали,
И по стенам каземата грозно
Призраки-тени заплясали.
Длинный и темный ход,
Темным и длинным ходом—вперед.
Дверь завизжала, ветра гул,
Небо вверху, мороз, озноб,
И карета ждет—на колесах гроб,
И в гроб его кто-то втолкнул.
Исполинские колонны —
Счетом тысяча и триста —
Подпирают тяжкий купол
Кордуанского собора.
Купол, стены и колонны
Сверху донизу покрыты
Изреченьями корана
В завитках и арабесках.
Пастушонку Пете
Трудно жить на свете:
Тонкой хворостиной
Управлять скотиной.
Если бы корова
Понимала слово,
То жилось бы Пете
Лучше нет на свете.
1К Степановой хате весной, перед вечером,
Подкралася смерть неприметной тропой.
— Степан Алексеич! Раздумывать нечего…
Степан Алексеич! Пришла за тобой.
Как видно, пропала ухватка железная, —
Лежишь ты да зря переводишь харчи…
— Что верно, то верно — хвораю, болезная,
Что правда, то правда — лежу на печи.
Давно уж задумал я думу нездешнюю,
Давно отошёл от полей и двора…
1.
Какая разница, или разнота, т. е. разность?
Светлана — ангел красоты
Тут я не вижу разноты!
Светлана — безобразность
Тут все — и разница, и разнота, и разность!
Милый друг, позволите ли вы мне сказать вам: раздуй вас горой!
Vous mе confusиonеz, душа моя, между друзьями на что комплименты?
2.
Без друга и без милой можно ли бродить и долго ли пробродишь?
СТИХОТВОРЕНИЕ ОПЫТНОЕ.
ВОСТОРЖЕННО КРИТИЧЕСКОЕ
Словно дети, просящие с медом ковригу,
буржуи вымаливают.
«Паспорточек бы!
В Р-и-и-и-гу!»
Поэтому,
думаю,
не лишнее
Тебя ль оплакивать я должен,
О Бибиков! какой удар!
Тебе ли кипарисны лозы
И миро я на гроб несу?
Едва успел тобой быть знаем,
Лишен тебя я роком лютым,
Погиб с печали разум мой!
Твои достоинства лишь вспомню,
Сердечны разверзаю раны
И вновь терплю твою я смерть.
1
В солнце одетая, звездно-венчанная,
Солнцем Превышним любимая Дева!
Свет его вечный в себе ты сокрыла.
Немощным звукам земного напева
Как вознестись к Тебе, Богом желанная!
Дай же, молю, мне небесные крыла,
Ты, что вовеки свой слух не закрыла
Верного сердца мольбам,
Но, милосердная к тайным скорбям,
Заира и Фатима.Фатима.Не ожидала я, чтоб здешня града стены,
Во мнениях твоих соделали премены.
Какая лестна мысль, какой щастливой рок,
Дав радости тебе, пресекли слезный токъ?
Спокойствии души твое приятство множат,
Печали красоты твоей уж не тревожат.
Не обращаеш ты к драгим местам очей,
В которы проводить сулил Француз нас сей.
Ты мне не говориш о той стране прекрасной,
Где чищенный народ красавицам подвласной,
Товарищи,
Товарищи, позвольте
Товарищи, позвольте без позы,
Товарищи, позвольте без позы, без маски —
как старший товарищ,
как старший товарищ, неглупый и чуткий,
поразговариваю с вами,
поразговариваю с вами, товарищ Безыменский,
товарищ Светлов,
товарищ Светлов, товарищ Уткин.
Не то я задумчивей стал с годами,
Не то где-то в сердце живет печаль,
Но только все чаще и чаще ночами
Мне видится в дымке лесная даль.
Вижу я озеро с сонной ряской,
Белоголовых кувшинок дым…
Край мой застенчивый, край уральский,
Край, что не схож ни с каким иным.
О ты, который нам явить с успехом мог
И своенравный ум и беспорочный слог,
В боренье с трудностью силач необычайный,
Не тайн поэзии, но стихотворства тайны,
Жуковский! от тебя хочу просить давно.
Поэзия есть дар, стих — мастерство одно.
Природе в нас зажечь светильник вдохновенья,
Искусства нам дают пример и наставленья.
Как с рифмой совладеть, подай ты мне совет.
Не ты за ней бежишь, она тебе вослед;
…А стих александрийский?..
Уж не его ль себе я залучу?
Извилистый, проворный, длинный, склизкий
И с жалом даже, точная змея;
Мне кажется, что с ним управлюсь я.
Пушкин. «Домик в Коломне»
Я, признаюсь, люблю мой стих александрийский,
Ложится хорошо в него язык российский,
Глагол наш великан плечистый и с брюшком,
Неповоротливый, тяжелый на подем,
1
Падает тень бомбовоза
На черную землю крестом.
Всадники скачут.
Пыль пролетает степная.
2
У самого Черного моря раскинулся город Херсон.
Детство мое, улица Насыпная.
Что я запомнил?
Внимая ветров грозны споры,
С крутых Балтийских берегов
К тебе я обращаю взоры,
Сестра, предмет моих стихов,
Предмет нежнейшаго союза,
Природы драгоценный дар!
Ты будь моя в отсутстве Муза.
Явись, как легкий утром пар,
Взносящийся от Невских токов
Под свод небесной голубой,
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
(Русская сказка)
Маша — круглая сиротка.
Плохо, плохо Маше жить,
Злая мачеха сердито
Без вины ее бранит.
Неродимая сестрица
Маше места не дает.
Плачет Маша втихомолку
И украдкой слезы льет.
М. Л. Лозинскому
Я помню ночь, как черную наяду,
В морях под знаком Южного Креста.
Я плыл на юг; могучих волн громаду
Взрывали мощно лопасти винта,
И встречные суда, очей отраду,
Брала почти мгновенно темнота.
О, как я их жалел, как было странно
по приговору которого у Шелли были
отняты дети от первого его брака
Ты проклят родиной, о, Гребень самый темный
Узлистого червя, чье имя — Змей Стоглав,
Проказа Ханжества! Предатель вероломный,
Ты Кладбищу служил, отжитки воссоздав.
Ты проклят. Продан Суд, все лживо и туманно,
В Природе все тобой поставлено вверх дном,
И груды золота, добытого обманно,
О, Феб-Аполлон сребролукий.
Яви свою горнюю милость
И гибкость придай моим пальцам,
Водящим по струнам киѳары!
И сделай кипящия мысли
Послушными меткому слову
И самое слово поэта
Стрелою ты сделай разящей.
Чтоб в сердце, обросшее жиром,
Вошло острием оно метким!..
В час томительный полночи, когда сон смыкал мне очи,
Утомленный и разбитый я сидел, дремля над книгой
Позабытых жизни тайн. Вдруг у двери тихий шорох —
Кто-то скребся еле слышно, скребся тихо в дверь моя.
Гость какой-то запоздалый, думал я, стучит сюда —
Пусть войдет он—не беда.
Это было, помню точно, средь сырой Декабрьской ночи.
Бледный отблеск от камина стлался тенью на полу.
С трепетом я ждал рассвета, тщетно ждал от книг ответа,
1
Ты помнишь ли больной осенний день,
Случайное свободное свиданье,
Расцвет любви в период увяданья,
Лучи, когда вокруг ложится тень?
Нас мучила столицы суматоха,
Хотелось прочь от улиц и домов, —
Куда-нибудь в безмолвие лесов,
К молчанию невнемлющего моха.
Нет, ни любовь, ни осень не могли
Ох, водкой зашибаюся…
Что делать! не таюсь…
И перед Богом каюся,
Перед людьми винюсь.
И рукава вот прорваны,
И рожа не чиста,
И силы понадорваны,
И совесть пропита, —
Как есть дошел до подлости!
Эх, крут был мой отец!
1Та песня с детских лет, друзья,
Была знакома мне:
«Трансвааль, Трансвааль — страна моя,
Ты вся горишь в огне».Трансвааль, Трансвааль — страна моя!..
Каким она путем
Пришла в смоленские края,
Вошла в крестьянский дом? И что за дело было мне,
За тыщи верст вдали,
До той страны, что вся в огне,
До той чужой земли? Я даже знал тогда едва ль —
1Затворены душные ставни,
Один я лежу, без огня —
Не жаль мне ни ясного солнца,
Ни божьего белого дня.
Мне снилось, румяное солнце
В постели меня застает,
Кидает лучи по окошкам
И молодость к жизни зовет.
И — странно! — во сне мне казалось,
Что будто, пригретый лучом,
Есть на земле Московская застава.
Ее от скучной площади Сенной
проспект пересекает, прям, как слава,
и каменист, как всякий путь земной.Он столь широк, он полн такой природной,
негородской свободою пути,
что назван в Октябре — Международным:
здесь можно целым нациям пройти.«И нет сомненья, что единым шагом,
с единым сердцем, под единым флагом
по этой жесткой светлой мостовой
сойдемся мы на Праздник мировой…»Так верила, так пела, так взывала
Нет, я не радостно встречаю новый год,
Он жадной смерти клич над бездною могилы.
Редеет строй бойцов. За кем теперь черед?
Падет-ли юноша, в разцвете гордой силы,
Иль лавры старика, добытые в бою
За правду и любовь,—сомнутся безпощадно, —
Грядущее сильней томит печаль мою,
И новый год идет с тоскою безотрадной!
Как радостный напев в день грустных похорон,
Как пира скучнаго тяжелое похмелье,