Найдено стихов - 45.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Еще покорный ваш вассал,
Я шлю подарок сюзерену,
И горд и счастлив тем, что Сену
Гранитом русским оковал.
Слово бросает на камни одни бестелесные тени,
В истине нет ни сиянья, ни красок, ни тьмы.
Четко шаги раздаются, и мы
Тихо проходим ступени
Всех заблуждений
К двери тюрьмы.
6 марта 1895
Есть слова волшебства. Вы всесильны,
Роковые слова о былом!
Разве годы не камень могильный,
Разве смерть называется сном?
Мы идем бесконечной долиной,
С каждым шагом все больше теней,
И из них не отстать ни единой:
То бледнеют, то снова ясней.
И при вспышке могучего слова
Тень прошедшего странно жива.
И глядит умоляюще снова,
И твердит прямо в душу слова.
14 ноября 1899
Мечты, как лентами, словами
Во вздохе слез оплетены.
Мелькают призраки над нами
И недосказанные сны.
О чем нам грезилось тревожно,
О чем молчали мы вдвоем,
Воскресло тенью невозможной
На фоне бледно-золотом.
И мы дрожим, и мы не знаем…
Мы ищем звуков и границ
И тусклым лепетом встречаем
Мерцанье вспыхнувших зарниц.
20 декабря 1895
В моих словах бесстыдство было,
В твоих очах — упорство дня,
И мы боролись с равной силой,
Друг друга жаждя и кляня.
А мальвы листьями встречались,
Клонясь под тихим ветерком,
И сосны яростно качались
В просторе слишком голубом.
О, если каждый образ вечен
И полны прошлым небеса,
То в безднах этот миг отмечен
Как огневая полоса!
3 сентября 1900
Небо — серое от туч,
Камни — серые от влаги,
Утомленно виснут флаги,
День не нужен и тягуч.
Грустный час воспоминаний!
Их без слов встречаю я
В тихой музыке дождя,
В дальнем матовом тумане.
Слышу смутные слова,
Угадать не смею лица.
Жизнь — открытая гробница
Властной волею волхва.
Апрель 1898
Слишком, слишком много счастья!
Переполнена душа,
И стою я, не дыша,
И к ногам готов упасть я.
Звуки, звуки! Гимн победный,
Песни, строфы торжества!
Но зачем же все слова
Слишком жалки, слишком бледны!
И стою — стою безмолвно,
Жду неведомых стихов,
Но для грезы нету слов:
Слишком, слишком сердце полно!
Печален был туманный взор,
Слова невнятны и коротки,
А я разглядывал узор
Перебегающей решетки.
И был мне чуждым этот миг,
Слова упреков, обвиненья…
Казалось, звук речей твоих
Чуть долетал из отдаленья.
И поднял я к тебе глаза,
Прощаясь с бронзовой решеткой.
Твой взор глядел темно и кротко,
И в нем дробилася слеза.
14 декабря 1894
Мысль о тебе меня весь день ласкает,
Как легкий, ветерок в полдневный жар цветы;
И, слово за слово, наш разговор мелькает,
И хочется, смутясь, тебе промолвить: «ты»!
Благословляю вас, мгновенья жизни полной!
Вы к медленным часам даете волю вновь.
Так от весла, в тиши, бегут далеко волны…
На крыльях, на волнах ты мчишь меня, любовь!
Февраль 1900
Из бездны ужасов и слез,
По ступеням безвестной цели,
Я восхожу к дыханью роз
И бледно-палевых камелий.
Мне жаль восторженного сна
С палящей роскошью видений;
Опять к позору искушений
Душа мечтой увлечена.
Едва шепнуть слова заклятий, —
И блеском озарится мгла,
Мелькнут, для плясок, для об ятий,
Нагие, страстные тела…
Но умирает вызов властный
На сомкнутых устах волхва;
Пускай желанья сладострастны, —
Покорно-холодны слова!
Май 1806
Непересказанные думы,
Неразделенные слова —
Вы беспокойны, вы угрюмы,
Как перед молнией трава.
Что просияло, что мелькнуло,
Что душу пламенем прожгло,
Ужели в прошлом потонуло,
И гладь былого — как стекло.
И в сердце сдавленные речи,
Навеки смолкшие слова
Безумно ждут желанной встречи,
И сердце не кричит едва.
Я жажду жадных откровений —
Все повторить, все рассказать,
Чтоб в час заветных оживлений
С тобой все пережить опять.
…доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит!
А. ПушкинНет, мы не только творцы, мы все и хранители тайны!
В образах, в ритмах, в словах есть откровенья веков.
Гимнов заветные звуки для слуха жрецов не случайны,
Праздный в них различит лишь сочетания слов.
Пиндар, Вергилий и Данте, Гете и Пушкин — согласно
В явные знаки вплели скрытых намеков черты.
Их угадав, задрожал ли ты дрожью предчувствий неясной?
Нет? так сними свой венок: чужд Полигимнии ты.
Один ее взгляд ярче тысячи звезд!
Небесный, алмазный, сверкающий крест, —
Один ее взгляд выше тысячи звезд!
Я встретил на миг лишь один ее взгляд, —
Алмазные отсветы так не горят…
Я встретил на миг один ее взгляд.
О, что за вопросы виделись в нем!
Я смутно померк в венце золотом…
О, что за вопросы виделись в нем!
Умрите, умрите, слова и мечты, — красоты
Что может вся мудрость пред сном красоты?
Умрите, умрите, слова и мечты!
Чуть видные слова седого манускрипта,
Божественный покой таинственных могил,
И веянье вокруг незримых дивных крыл, —
Вот, что мечталось мне при имени Египта.
Но всё кругом не то! Под тенью эвкалипта
Толпятся нищие. Дым парохода скрыл
От взглядов даль песков, и мутен желтый Нил.
Гнусавый вой молитв доносится из крипта.
Я вечером вернусь в сверкающий отель
И, с томиком Ренье прилегши на постель,
Перенесусь мечтой на буйный берег Сены.
О, гордый фараон, безжалостный Рамсес!
Твой страшный мир погиб, развеялся, исчез, —
И Хронос празднует бесчисленные смены.
9 марта 1912
И я опять пишу последние слова,
Предсмертные стихи, звучащие уныло…
Опять, опять пишу унылые слова.
Но не забыто все, что грезилось и было!
Пусть будущего нет, пусть завтра — не мое,
Но не забыто все, что грезилось и было.
Теперь не жизни жаль, где я изведал все:
Победу и позор, и все изгибы чувства, —
Нет, мне не жизни жаль, где я изведал все.
Но вы, мечты мои! провиденья искусства!
Ряды замышленных и не свершенных дел!
Вы, вы, мечты мои, провиденья искусства!
Как горько умирать, не кончив, что хотел,
Едва найдя свой путь к восторгам идеала! —
О, горько умирать, не кончив, что хотел…
Так много думано, исполнено так мало!
Тот, владыка написанных слов,
Тот, царящий над мудростью книг!
Научи меня тайне письмен,
Подскажи мне слова мудрецов.
Человек! умом не гордись,
Не мечтай: будешь славен в веках.
Над водой промелькнул крокодил,
И нырнул в глубину навсегда.
Нил священный быстро течет.
Жизнь человека протекает быстрей.
Ты пред братом хвалился: я мудр!
Рука Смерти равняет всех.
Тот, хранитель священных книг,
Тот, блюститель священных ключей!
Скажи: это написал Аменампат
Двадцать шестого Паини в третий год Мерери.
Июньских сумерек лесная
Тишь, где все вычерты чисты,
И свисла сеть волосяная
Пред белой строчкой бересты.
Откуда? — юность не на дно ли
Все сбросила, и кто принес?
Не сны глициний и магнолий,
А северную сонь берез?
Гуди, сквозь годы, рой осиный:
Эрлкёниг, Рейн, бред Лорелей…
Как блекнешь ты под дрожь осины,
В томленьи мят с родных нолей!
Иль кровь, до внуков, донесла нам
Те взлеты кос, те взблестки сох,
И мох, ласкавший лоб Русланов,
В стовековой зной не иссох?
А заводь речки за отлогом
Ждет взгляда — подсказать про стих,
Где, старым ямбом, старым слогом,
Крен слов, умильных и простых.
Владыка слов небесных, Тот,
Тебя в толпе земной отметил, —
Лишь те часы твой дух живет,
Когда царит Он, — мертв и светел.
Владыка слов небесных, Тот,
Призвал тебя в свой сонм священный:
Храня таинственный черед,
Следишь ты месяц переменный.
Приходит день, приходит миг;
Признав заветные приметы,
Ночному богу тайных книг
Возобновляешь ты обеты.
Приходит день, приходит миг:
Ты в сонме жриц, в нездешнем храме,
Целуешь мертвый, светлый лик
Своими алыми губами.
Ты миру нашему чужда,
Тая ревниво знаки Тота.
И в шуме дня тобой, всегда,
Владеет вещая дремота.
Ты миру нашему чужда,
Где слепо властвует Изида.
Меж нами — вечная вражда,
Меж нами — древняя обида!
Октябрь 1904
Строго и молча, без слов, без угроз,
Падает медленно снег;
Выслал лазутчиков дряхлый Мороз,
Непобедимый стратег.
Падают хлопья, угрюмо кружась,
Строго и молча, без слов,
Кроют сурово осеннюю грязь,
Зелень осенних лугов.
Молча, — послы рокового вождя, —
Падают вниз с высоты,
Кроют овраги в полях, возводя
С горки на горку мосты.
Выслал лазутчиков дряхлый стратег,
Скоро появится рать.
Падая молча, безжизненный снег
Хочет всю землю ровнять.
Чу! не трубит ли воинственный рог,
Не авангард ли идет?
Изморозь бело блестит вдоль дорог,
Речки затянуты в лед.
Падают хлопья, спокойно кружась,
Делают дело без слов:
Скрыли покровы осеннюю грязь,
Скрыли просторы лугов.
Лед над водой, над полянами снег,
Слиты мостами холмы.
Вьюга трубит… Выступает стратег
Старой царицы Зимы.
25 августа 1913
Мы бродили, вдвоем и печальны,
Между тонких высоких стволов,
Беспощадные, жадные тайны
Нас томили, томили без слов.
Мы бродили, вдвоем и печальны,
Между тонких высоких стволов…
Желтоватый, безжизненный месяц
Над лугами взошел и застыл,
Мир теней — утомлен и невесел —
К отдаленным кустам отступил.
Желтоватый, безжизненный месяц
За стволами взошел и застыл.
Ты хотела сказать… Невозможным
Диссонансом раздались слова:
Стебельки закачались тревожно,
Трепеща, зашептала трава,
Диссонансом больным, невозможным
В тишине прозвучали слова.
И опять — набегающий сумрак
Отуманил молчанье кругом.
Отдаваясь мучительным думам,
Мы брели в полумраке лесном,
И безжизненный месяц — угрюмо —
Озарял нас с тобою вдвоем.
10 августа 1896
Над буйным хаосом стихийных сил
Зажглось издревле Слово в человеке:
Твердь оживили имена светил,
Злак разошелся с тварью, с сушей — реки.
Врубаясь в мир, ведя везде просеки,
Под свист пращи, под визги первых пил,
Охотник, пастырь, плужник, кто чем был, —
Вскрывали части тайны в каждом веке.
Впервые, светоч из священных слов
Зажгли Лемуры, хмурые гиганты;
Его до неба вознесли Атланты.
Он заблистал для будущих веков,
И с той поры все пламенней, все шире
Сияла людям Мысль, как свет в эфире.
Осенний скучный день. От долгого дождя
И камни мостовой, и стены зданий серы;
В туман окутаны безжизненные скверы,
Сливаются в одно и небо и земля.Близка в такие дни волна небытия,
И нет в моей душе ни дерзости, ни веры.
Мечте не унестись в живительные сферы,
Несмело, как сквозь сон, стихи слагаю я.Мне снится прошлое. В виденьях полусонных
Встает забытый мир и дней, и слов, и лиц.
Есть много светлых дум, погибших, погребенных, —Как странно вновь стоять у темных их гробниц
И мертвых заклинать безумными словами!
О тени прошлого, как властны вы над нами!
Девочка далекая,
Спи, мечта моя!
Песня одинокая
Над тобой — как я.
Песня колыбельная,
Сложенная мной,
Странно-нераздельная
С чуткой тишиной.
Это отзвук тающий
Прежних, страстных слов,
Отзвук умирающий
В тихой бездне снов.
Словно речь бессвязная —
Память лучших дней…
А была алмазная
Радуга огней!
Дремлешь ты под пение
В колыбели тьмы…
Будь хоть на мгновение
Счастлива, как мы!
И в минуту жгучую
От любви мертва,
Вспомни ночь певучую,
Тихие слова!
Сии, моя далекая,
В храме бытия,
Песня одинокая —
Вся любовь моя!
Есть обольщение в вине,
В его манящем аромате,
Как поцелуи в тишине,
Как вздох в безмолвии об ятий.
Как хорошо дрожать, молчать,
Тревожиться при каждом звуке,
И жечь лобзанья, как печать,
Впечатлевать, как символ, руки.
Предчувствовать слова, глаза,
Утаенные в сердце речи,
Мечтать, как черны волоса,
Обжегшие случайно плечи.
И разойтись без клятв, без слов,
Скользнуть, как спугнутые тени,
Чтоб эта ночь, как греза снов,
Вплелась в гирлянду сновидений.
Есть обольщенье в тишине,
Восторг в безмолвии об ятий,
Как сладость тайная в вине,
В его манящем аромате.
Отточенный булат — луч рдяного заката!
Твоя игрушка, Рок, — прозрачный серп луны!
Но иногда в клинок — из серебра и злата
Судьба вливает яд: пленительные сны!
Чудесен женский взгляд — в час грез и аромата,
Когда покой глубок. Чудесен сон весны!
Но он порой жесток — и мы им пленены:
За ним таится ад — навеки, без возврата.
Прекрасен нежный зов — под ропот нежный струй,
Есть в сочетаньи слов — как будто поцелуй,
Залог предвечных числ — влечет творить поэта!
Но и певучий стих — твой раб всегдашний, Страсть,
Порой в словах своих — певец находит власть:
Скрывает тайный смысл — в полустихах сонета.
Стародавней Ярославне тихий ропот струн;
Лик твой скорбный, лик твой бледный, как и прежде, юн.
Раным-рано ты проходишь по градской стене,
Ты заклятье шепчешь солнцу, ветру и волне,
Полететь зегзицей хочешь в даль, к реке Каял,
Где без сил, в траве кровавой, милый задремал.
Ах, о муже-господине вся твоя тоска!
И, крутясь, уносит слезы в степи Днепр-река.
Стародавней Ярославне тихий ропот струн.
Лик твой древний, лик твой светлый, как и прежде, юн.
Иль певец безвестный, мудрый, тот, кто «Слово» спел,
Все мечты веков грядущих тайно подсмотрел?
Или русских женщин лики все в тебе слиты?
Ты — Наташа, ты — и Лиза, и Татьяна — ты!
На стене ты плачешь утром… Как светла тоска!
И, крутясь, уносит слезы песнь певца — в века!
Что сделал ты, кем был, не это важно!
Но ты при жизни стал священным мифом,
В народной памяти звенишь струной протяжной,
Горишь в веках святым иероглифом!
Что свято в слове роковом «свобода»,
Что в слове «родина» светло и свято,
Для итальянского народа
Всё в имени твоем об ято.
Кто б ни был итальянец: ладзарони,
Купец, поэт, вельможа, иль убийца, —
Он склонится, как пред царем в короне,
Пред красным колпаком гарибальдийца.
Ты в сотнях изваяниях умножен,
В деревне, в городе, в открытом поле;
Стоишь, восторжен и тревожен,
Зовя сограждан к торжеству и к воле;
Но, пламенный трибун и вождь толпы упорный,
При всех паденьях не терявший веры!
Твой пьедестал нерукотворный —
Гранит Капреры!
Мне вспомнить страшно, вспомнить стыдно
Мои безумные слова, —
Когда, качаясь серповидно,
Тень на стене была жива;
Когда клонилось к телу тело,
Уста искали влажных уст,
И грезе не было предела,
А внешний мир был странно-пуст.
Я верил, или я не верил?
Любил вполне, иль не любил?
Но я земное небом мерил
И небо для земли забыл!
Качались тени. Губы млели.
Светилась тела белизна.
И там, вкруг сумрачной постели,
Была блаженная страна, —
Страна, куда должны причалить
Все золотые корабли,
Где змей желаний сладко жалит
И душен аромат земли!
И не было ни стен, ни комнат, —
Хмель солнца, пьяная трава…
О, неужели мысли вспомнят
Мои безумные слова!
Пустынен берег тусклого Аверна,
Дрожат кругом священные леса,
Уступы гор отражены неверно, И, как завеса, мутны небеса.
Здесь, в тишине, в пещере сокровенной,
Внимая вечно чьи-то голоса, Живет сибилла. Судьбы всей вселенной
Пред ней проходят, — лица, имена
Сменяются, как сны, в игре мгновенной.И этой сменой снов потрясена,
Сама не постигая их значенья,
На свитках записать спешит онаИ звуки слов, и вещие виденья,
Пророчества, и тайны божества.
И пишет, и дрожит от исступленья, И в ужасе читает те слова…
Но кончен свиток, и со смехом, злобно,
Она его бросает и, едваУспев взглянуть, берет другой, подобный,
И пишет вновь, в тревоге, чуть дыша.
А ветер скал лепечет стих надгробный, Взвивает свитки и влечет, шурша.
Вы только промелькнули, — аккуратной,
Заботливой и ласковой всегда.
В чем ваша жизнь? Еще мне непонятно…
Да и понятным будет ли когда?
Вы для меня останетесь виденьем
Вне времени; вы в жизнь мою вошли,
Чтоб в ней блеснуть по нескольким мгновеньям
И в памяти, как луч, сиять вдали.
Но что ж! Два-три небезучастных слова,
Да столько ж раз — простой и добрый взгляд:
Ведь это много для пути земного,
Где чаще взоры лгут, слова язвят.
За, может быть, привычное участье,
За общую улыбку, может быть,
Иль, наконец, за ваше беспристрастье —
Мне так отрадно вас благодарить.
И в эти дни мучительной расплаты,
Когда невольной праздности пора
Меня гнетет, — я понял, что солдаты
Влагают в имя нежное «сестра»!
14 августа 1916
Und mein Stamm sind jene Asra,
Welche sterben, wenn sie lieben.
H. HeineЯ помню легкие пиластры
Закатных облаков в огне,
Когда, со мной целуя астры,
Ты тихо прошептала мне:
«И я, и я — из рода азров!»
Я помню бред безумной ночи,
Бред клятв, и ласк, и слез, и мук,
Когда, вперив в молчанье очи,
Ты повторила, с хрустом рук:
«И я, и я — из рода азров!»
И помню я твой взгляд застывшийИ в этот миг, как меч губивший,
Твои слова я вспомнил вновь:
Да, ты была из рода азров!
И никогда к тебе, волнуем
Желаньем, не прильну без слов!
Ты не коснешься поцелуем
Моих седеющих висков!
Да, ты была из рода азров!
И не смотреть нам на пиластры
Вечерних облаков в огне,
И ты, со мной целуя астры,
Не повторишь мне, как во сне;
«И я, и я — из рода азров!»
Ты к мальчику проникнешь вкрадчиво,
Добра, как старшая сестра;
Браня его, как брата младшего,
Ты ласково шепнешь: «Пора!»
В насмешливом, коварном шепоте
Соблазн неутолимый скрыт.
И вот — мечта о жгучем опыте
Сны и бессонницу томит.
Ты девушку, как мать, заботливо,
Под грешный полог проведешь;
В последнем споре изворотливо
Найдешь губительную ложь;
В минуты радости изменчивой
Подскажешь тихо: «Ты права!»
И вынудишь язык застенчивый
Твердить бесстыдные слова.
Ты женщине, как друг испытанный,
Оставшись с ней наедине,
Напомнишь про роман прочитанный,
Про облик, виденный во сне.
И, третья между двух, незримая,
В альковной душной темноте,
Как цель, вовек недостижимая,
Покажешься ее мечте.
Кто, кто из нас тебе, обманчивой,
Не взмолится, без слов, тайком?
Ты нежно скажешь: «Не заканчивай
Томящих грез: я — пред концом…»
И, видя в слабости поверженным
Блаженно-жалкого раба,
Вдруг засмеешься смехом сдержанным,
Царица, воля чья — Судьба!
Не надо заносчивых слов,
Не надо хвальбы неуместной.
Пред строем опасных врагов
Сомкнемся спокойно и тесно.
Не надо обманчивых грез,
Не надо красивых утопий;
Но Рок подымает вопрос:
Мы кто в этой старой Европе?
Случайные гости? орда,
Пришедшая с Камы и с Оби,
Что яростью дышит всегда,
Все губит в бессмысленной злобе?
Иль мы — тот великий народ,
Чье имя не будет забыто,
Чья речь и поныне поет
Созвучно с напевом санскрита?
Иль мы — тот народ-часовой,
Сдержавший напоры монголов,
Стоявший один под грозой
В века испытаний тяжелых?
Иль мы — тот народ, кто обрел
Двух сфинксов на отмели невской.
Кто миру титанов привел,
Как Пушкин, Толстой, Достоевский?
Да, так, мы — славяне! Иным
Доныне ль наш род ненавистен?
Легендой ли кажутся им
Слова исторических истин?
И что же! священный союз
Ты видишь, надменный германец?
Не с нами ль свободный француз,
Не с нами ль свободный британец?
Не надо заносчивых слов,
Не надо хвальбы величавой,
Мы явим пред ликом веков,
В чем наше народное право.
Не надо несбыточных грез,
Не надо красивых утопий.
Мы старый решаем вопрос:
Кто мы в этой старой Европе?
В мире слов разнообразных,
Что блестят, горят и жгут, —
Золотых, стальных, алмазных, —
Нет священней слова: «труд»!
Троглодит стал человеком
В тот заветный день, когда
Он сошник повел к просекам,
Начиная круг труда.
Все, что пьем мы полной чашей,
В прошлом создано трудом:
Все довольство жизни нашей,
Все, чем красен каждый дом.
Новой лампы свет победный,
Бег моторов, поездов,
Монопланов лет бесследный, —
Все — наследие трудов!
Все искусства, знанья, книги —
Воплощенные труды!
В каждом шаге, в каждом миге
Явно видны их следы.
И на место в жизни право
Только тем, чьи дни — в трудах:
Только труженикам — слава,
Только им — венок в веках!
Но когда заря смеется,
Встретив позднюю звезду, —
Что за радость в душу льется
Всех, кто бодро встал к труду!
И, окончив день, усталый,
Каждый щедро награжден,
Если труд, хоть скромный, малый,
Был с успехом завершен!
Как любил я, как люблю я эту робость первых встреч,
Эту беглость поцелуя и прерывистую речь!
Как люблю я, как любил я эти милые слова, —
Их напев не позабыл я, их душа во мне жива.
Я от ласковых признаний, я от нежных просьб отвык,
Стал мне близок крик желаний, страсти яростный язык,
Все слова, какие мучат воспаленные уста,
В час, когда бесстыдству учат — темнота и нагота!
Из восторгов и уныний я влекусь на голос твой,
Как изгнанник, на чужбине услыхавший зов родной.
Здесь в саду, где дышат тени, здесь, где в сумраке светло,
Быстрой поступью мгновений вновь былое подошло.
Вижу губы в легкой сети ускользающих теней.
Мы ведь дети! все мы дети, мотыльки вокруг огней!
Ты укрыла, уклонила в темноту смущенный взгляд…
Это было! все, что было, возвратил вечерний сад!
Страсти сны нам только снятся, но душа проснется вновь,
Вечным светом загорятся — лишь влюбленность!
лишь любовь!