по приговору которого у Шелли были
отняты дети от первого его брака
Ты проклят родиной, о, Гребень самый темный
Узлистого червя, чье имя — Змей Стоглав,
Проказа Ханжества! Предатель вероломный,
Ты Кладбищу служил, отжитки воссоздав.
Ты проклят. Продан Суд, все лживо и туманно,
В Природе все тобой поставлено вверх дном,
И груды золота, добытого обманно,
Пред троном Гибели вопят, шумят, как гром.
Но если медлит он, твой Ангел воздаянья,
И ждет, чтобы его Превратность позвала,
И лишь тогда ее исполнит приказанья, —
И если он тебе еще не сделал зла —
Пусть в дух твой крик отца войдет как бич суровый.
Надежда дочери на гроб твой да сойдет,
И, к сединам прильнув, пусть тот клобук свинцовый,
Проклятие, тебя до праха пригнетет.
Проклятие тебе, во имя оскорбленных
Отцовских чувств, надежд, лелеянных года,
Во имя нежности, скорбей, забот бессонных,
Которых в жесткости не знал ты никогда;
Во имя радости младенческих улыбок,
Сверкнувшей путнику лишь вспышкой очага,
Чей свет, средь вставшей мглы, был так мгновенно зыбок,
Чья ласка так была для сердца дорога;
Во имя лепета неискушенной речи,
Которую отец хотел сложить в узор
Нежнейшей мудрости. Но больше нет нам встречи.
Ты тронешь лиру слов! О, ужас! о, позор!
Во имя счастья знать, как вырастают дети,
Полураскрывшийся цветок невинных лет,
Сплетенье радости и слез в единой сети,
Источник чаяний и самых горьких бед, —
Во имя скучных дней среди забот наемных,
Под гнетом чуждости холодного лица, -
О, вы, несчастные, вы, темные из темных,
Вы, что бедней сирот, хоть вы не без отца!
Во имя лживых слов, что на устах невинных
Нависнут, точно яд на лепестках цветов,
И суеверия, что в их путях пустынных
Всю жизнь отравит им, как тьма, как гнет оков, —
Во имя твоего кощунственного Ада,
Где ужас, бешенство, преступность, скорбь и страсть,
Во имя лжи твоей, в которой им — засада
Всех тех песков, на чем свою ты строишь Власть, —
Во имя похоти и злобы, соучастных,
И жажды золота, и жажды слез чужих,
Во имя хитростей, всегда тебе подвластных,
И подлых происков, услады дней твоих, —
Во имя твоего вертепа, где — могила,
Где мерзкий смех твой жив, где западня жива,
И лживых слез — ведь ты нежнее крокодила —
Тех слез, что для умов других — как жернова, —
Во имя всей вражды, принудившей, на годы,
Отца не быть отцом и мучиться любя,
Во имя грубых рук, порвавших связь Природы,
И мук отчаянья — и самого тебя!
Да, мук отчаянья! Я не кричать не в силах:
«О, дети, вы мои и больше не мои!
Пусть кровь моя теперь волнуется в их жилах,
Но души их, Тиран, осквернены — твои!»
Будь проклят, жалкий раб, хотя чужда мне злоба.
О, если б ад земной преобразил ты в рай,
Мое проклятие тебе у двери гроба
Благословением возникло бы. Прощай!