Липкия капли смолы
С этой сосны мы сберем.
Богу лесному хвалы
Голосом светлым споем.
Яркий воздвигнем костер,
Много смолистых ветвей.
Будет он радовать взор
Пляской змеистых огней.
Капли душистой смолы
Будут гореть, как свеча.
Богу лесному хвалы,
Радость огней горяча.
Как яркий луч ко мне вошла,
Цветок веселый уронила,
И келья сделалась светла,
Душисто дрогнуло кадило,
И сердце счастьем осветила.
Над тусклым стрельчатым окном
Позолотила паутину,
Мечту зажгла цветным огнем,
Дышать заставила равнину,
И я ее уж не покину.
Как мятель опушила деревья,
И одела все сосны парчой —
Как туман, собираясь в кочевья,
Расцветает горячей грозой, —
Так мечта, набросав нам созвучий,
Показала в изломе своем,
Как красив наш таинственный случай,
Как нам нежно и дружно вдвоем.
Как метель опушила деревья,
И одела все сосны парчой —
Как туман, собираясь в кочевья,
Расцветает горячей грозой, —
Так мечта, набросав нам созвучий,
Показала в изломе своем,
Как красив наш таинственный случай,
Как нам нежно и дружно вдвоем.
Как медленно движение
Томительных часов!
Как мало отражения
В обмане наших снов!
Как мало отражения
Негаснущих огней,
Что дремлют без движения
За гранью наших дней!
Как волны морския,
Я не знаю покоя и вечно спешу.
Как волны морския,
Я слезами и холодом горьким дышу.
И как волны морския,
Над равниной хочу высоко вознестись.
И как волны морския,
Восходя, я спешу опрокинуться вниз.
Какая ночь! Все звезды. Полны числа.
Узоры дум, что мыслятся не здесь.
Качается златое коромысло,
И влагой звездной мир обрызган весь.
В сияньи свеч, округлую равнину
Повсюду купол ночи обступил,
В раскинутом величии я стыну,
О, атом пытки в торжестве светил.
Каждый, ежели дойдет
До сияющих высот,
Нам приносит в бытие
Благовестие свое.
Каждый вступит в звездный счет,
В ком молитвенность течет,
По духовной он Реке
Устремится в челноке.
Каждый цвет весной цветет,
В каждой соте светлый мед,
Так не старостям Зимы
Поучаться будем мы.
«Что есть царствие? — Радованье в Духе.»Слово Духоборов
Иконостас живой, иконостас церковный —
Лик Вечного меж лиц, что видимы окрест.
Бог Сын — в лице людском, сквозь плоть просвет духовный,
Взнесенный радостно, как лик созвездья, крест.
Вот день. Ты не сердись. И целый день, блистая,
Тянуться будет вверх незримая свеча.
Гнев — Ад, сердитость — Ад, а кротость — рощи Рая,
Лишь ведай бой один — духовного меча.
И что есть Царствие? То радованье в Духе,
И что есть Небеса? То — пение души.
Все громы, песни все — в твоем сокрыты слухе,
Весь свет в твоих глазах. Гори же. Поспеши.
На моем иконостасе — Солнце, Звезды, и Луна,
Колос, цвет в расцветом часе, и красивая Жена,
Облеченная в светила, в сочетаньи их таком,
Как когда-то в мире было в ночь пред первым нашим днем.
А еще в плодах деревья красят мой иконостас,
Ширь пустынь, ключи, кочевья, звездосветность ждущих глаз,
Несмолкающая птица, блеск негаснущих огней,
И пресветлая Девица, луч последних наших дней.
Из вещества тончайшего, из дремы,
Я для любимой выстроил хоромы,
Ей спальню из смарагдовой тиши
Я сплел и тихо молвил: Не дыши.
Дыханье задержи лишь на мгновенье.
Ты слышишь? В самом воздухе есть пенье.
Есть в самой ночи всеохватный звон.
Войдем в него, и мы увидим сон.
Из вещества тончайшаго, из дремы,
Я для любимой выстроил хоромы,
Ей спальню из смарагдовой тиши
Я сплел, и тихо молвил: Не дыши.
Дыханье задержи лишь на мгновенье.
Ты слышишь? В самом воздухе есть пенье.
Есть в самой ночи всеохватный звон.
Войдем в него, и мы увидим сон.
Полиняло поле клевера.
Смолкли клики журавлей.
В беге мига, в смене дней,
Свеял ветер вьюгу с Севера.
О минувшем не жалей.
Посмотри, в какие жгутики,
Воя, вьет снега мятель.
Сказок дымная кудель.
В смене снега скрыты лютики.
Лед к весне готовит хмель.
Из всех глубин собравши все жемчужности,
На берегу, я думаю, один,
О роковой блистательной ненужности
Всех жемчугов глубин.
Обрывы скал. Мой край — необитаемый.
Здесь гибнут все, в прибое, корабли.
И праздник дней, всегда в минутах чаемый,
Всегда, навек, вдали.
Лишь всплески волн, в бесчисленной повторности,
Несут напев, не здесь пропевших, струн.
И жемчуга горят, в своей узорности,
Как сонмы мертвых лун.
В Бездне задуманный, в Небе зачатый,
Взявший для глаз своих Солнце с Луной,
Скрывший в себе грозовые раскаты,
Льдяные срывы и влагу и зной,
Знавший огней вековые набаты,
Праздник разлитья созвездий и рек,
Страстью ужаленный, Бездной зачатый,
Я — Человек.
Если гирляндой гремучей
В Небе ты молнии свяжешь,
Если ты властен над тучей,
Ты Громовержец тогда.
Все же ты, снова и снова,
Нам никогда не расскажешь,
Есть ли без боли живого,
В Небе златая звезда.
Из бездны отдаления,
Искатели земли,
Встают, как привидения,
Немые корабли.
И мачтами возносятся
Высо́ко в небеса,
И точно в битву просятся
Седые паруса.
Но снова, караванами,
Растают корабли,
Не встретив за туманами
Неведомой земли.
И еще, еще идут,
И одни других не ждут.
Каждой дан один лишь миг,
С каждой есть волна-двойник.
Можно только раз любить,
Только раз блаженным быть,
Впить в себя восторг и свет, —
Только раз, а больше — нет.
Камень падает на дно,
Дважды жить нам не дано.
Кто ж придет к тебе во мгле,
Белый призрак Джамиле?
И если вправду царственник замгленный
Последний есть среди цветов цветок,
Его шипы дают нам плат червленный,
Волшебный плат, махни—и вот поток.
Не слез поток, а полноводье тока,
В котором все, что жаждут без конца,
Придя, испьют, придя, вздохнут глубоко,
И примут сказку вод в черты лица.
Забвенные, как голос грезы звонной,
Как луч в ночи, пришедший с высоты,
Они возьмут тот царственник замгленный.
И так пойдут. Возьми его и ты.
Удел мой начертил гиероглифы мысли,
Такой узорчатой, что целый мир в ней слил.
Россию вижу я. Туманы там нависли.
И тени мстительно там бродят вкруг могил.
Но странно-радостно мне в горечи сердечной.
Я мыслью — в золотом: Там, в юности моей.
Как я страдал тогда. Был в пытке бесконечной.
Я Смерть к себе призвал, и вел беседу с ней.
Но Смерть сказала мне, что жить еще мне нужно,
Что в испытаниях — высокий путь сердец.
И светел я с тех пор. Мечта моя жемчужна.
Я знаю — Ночь долга, но Зори вьют венец.
Ты знаешь страсть, но чувственности нет
В твоих движеньях, в ходе сновидений.
Исподтишка не глянешь ты на свет,
Но в молнии сгоришь без сожалений.
Не всякий переступишь ты порог,
Но любишь лунный луч в овале свода.
Вдали харчевен, выпьешь полный рог
Хмельного искромечущего меда.
То будет таинственный миг примирения,
Все в мире воспримет восторг красоты,
И будет для взора не три измерения,
А столько же, сколько есть снов у мечты.
То будет мистический праздник слияния,
Все краски, все формы изменятся вдруг,
Все в мире воспримет восторг обаяния,
И воздух, и Солнце, и звезды, и звук.
И демоны, встретясь с забытыми братьями,
С которыми жили когда-то всегда,
Восторженно встретят друг друга обятьями, —
И день не умрет никогда, никогда!
И вслед за ними,—смутныя
Угрозы царству льдов,—
Ростут ежеминутныя
Толпы иных врагов.
То люди первородные,
Избранники Судьбы,
В мечтаниях—свободные,
В скитаниях—рабы.
Но, вставши на мгновение
Угрозой царству льдов,
Бледнеют привидения,
Редеют тени снов.
И вслед за ними, — смутные
Угрозы царству льдов, —
Растут ежеминутные
Толпы́ иных врагов.
То люди первородные,
Избранники Судьбы,
В мечтаниях — свободные,
В скитаниях — рабы.
Но, вставши на мгновение
Угрозой царству льдов,
Бледнеют привидения,
Редеют тени снов.
Зорки здесь люди издревле доднесь,
Каждая мысль обнажается,
Дашь талисман им, — усмотрят: «Не весь.
Что-то ты прячешь. Есть таинство здесь».
В четком черта завершается.
Каждое чувство утонченно здесь,
Каждый восторг усложняется.
Дашь им весь блеск свой, — удержат: «Не весь.
Дай половину. Другую завесь».
Солнечник в вечер склоняется.
Золотые столбы лучей
Отразились в немом пруду.
Разливаются крики грачей,
Я весною к тебе приду.
Еще слышится талый снег
В холодке красноватых зорь.
Но минут неизбежен бег,
И когда я приду, не спорь.
Смотрите, братья-голуби, смотрите, сестры-горлицы,
Как много вам различного пшеничного зерна.
Нам зерна эти светлые, о, духи светловзорные,
Вечерняя, рассветная послала вышина.
От той звезды, что первая в вечерней светит горнице,
От той звезды, что первая сияет поутру,
Ниспослан этот колос нам, и зерна в нем повторные,
Берите это золото, я сам его беру.
Вы, облачные голуби, покорливые горлицы,
Снежите взоры крыльями, белейтесь в золотом.
Вам зерна золотистые, вам облаки узорные,
Вам солнечный, вам месячный, небесный Божий Дом.
Звезды — гвозди золотые,
Бог их в небе вбил неровно
В стену голубую.
Реки там текут литые,
Перепутанно-витые,
В каждой ток есть безусловно,
Выбери любую.
Чуть заснешь, увидишь четко: —
В небе нас уносит лодка
В Млечный Путь.
Мы там будем. Мы там будем.
Засыпай же. Все забудем,
Чтобы вспомнить что-нибудь.
Из золотого яйца,
Чуть разобьются скорлупы,
Солнце выходит в наш мир.
Жизнь молода без конца,
Вовсе не мертвые — трупы,
В травах готовится пир.
Свадебно вспыхнут цветы,
Взорам открыты расцветы,
Сердце — горячий цветок.
Милая, слышишь ли ты?
Всем есть вопросам ответы,
Стебли зажгли нам намек.
Золотистым аметистом,
Словно выжженное блюдо,
Раскалившаяся медь,
Расцвеченным, пламенистым,
Золотистым аметистом,
Но с оттенком изумруда,
С успокоенной зарею,
Отдых дав себе и зною,
Дышет дремлющее Море,
Полюбившее не в споре,
А в великом разговоре,
В грани дымныя греметь.
Я на звездное небо безмолвно глядел,
Разлучившись с своими страданьями,
Мне почудилось, будто я плавно летел
Над землей, окрыленный мечтаньями.
Мне почудились горы, леса и моря,
Все сулят мне они упоение, —
И, сквозь сумрак, в душе загорелась заря,
Золотая заря вдохновения.
Вознеслась над Морем, золотая,
Разлилась на Запад и Восток,
Расцветила с края и до края,
Засветила в сердце огонек.
Там на дне несохнущей криницы,
В глубине, где все схоронено́,
Как напев, зажгла огонь зарницы,
И, сгорев, златым явила дно.
И лепет сказочный полузаснувших птиц,
И тень дремотная сомкнувшихся ресниц,
И тишь закрывшихся двустворчатых темниц.
Где жемчуг будущий еще повержен ниц,
И пряжа зыбкая немеющих зарниц,
И клик слабеющий отлетных верениц,
И строки вещие желтеющих страниц
Одно горение, свеча одних божниц,
Зовущих к виденью навек ушедших лиц.
Паук разметил паутинки, а мысль идет по ним до Бога,
Сплетя дрожанья тонких радуг в узоры вечного чертога.
Цветок цветет, чтоб светлой пылью в другом цветке скользнуть любовью,
Пчела же мед создаст из пыли, себя увив цветочной новью.
Случайный вздох ветров бродячих, мгновенный свет снежинки белой,
То путь мечты, свой миг вкусившей, и к бегу в Вечность — осмелелой.
Ветры зиму строят на высотах.
В бледном, в серебристом, в позолотах.
Много рассыпают белых роз.
Звонкий укрепляется мороз.
Горы увенчали в снеговое.
Белым озарили голубое.
Скованность скрепили как закон.
Белой смерти дали вышний трон.