Неуловимо дышет шелестами
В зеркальном сне старинный лес.
Невесты. Вести. Взят я прелестями
Благоуханнейших чудес.
Цветы, целованные бабочками,
Цветут, и с них летит пыльца.
Как сладко детскими загадочками
Себя тиранить без конца.
Горлицы белыя, воркуйте поутру,
Горлицы белыя, воркуйте ввечеру,
Голуби белые, спешите им помочь,
Голуби белые, воркуйте целу ночь.
Пить вам захочется, всем будет вам питье,
Есть вам захочется, вот яствице мое,
Светло-духовное пшеничное зерно,
Белому белое для радости дано.
Горлицы белые, воркуйте поутру,
Горлицы белые, воркуйте ввечеру,
Голуби белые, спешите им помочь,
Голуби белые, воркуйте целу ночь.
Пить вам захочется, всем будет вам питье,
Есть вам захочется, вот яствице мое,
Светло-духовное пшеничное зерно,
Белому белое для радости дано.
Часто горечь муки закипает
В глубине души моей унылой,
Часто ум в тоске изнемогает
В битве с жизнью тягостной, постылой.
Всею силой скорбь я заглушаю,
Не желая высказать признанья,
И смеюсь, и весело болтаю,
А в душе моей звучат рыданья,
Так скрипач, в душе тоску лелея,
Весел с виду, — шумно звуки льются,
Голубь к терему припал,
Кто там, что там, подсмотрел.
Голубь телом нежно-бел,
На оконце ж цветик ал.
Белый голубь ворковал,
Он цветочком завладел,
Он его зачаровал,
Насладился, улетел.
Ах ты белый голубок,
Позабыл ты ал цветок.
За голубками следи да примечай.
Ты подумаешь, что все в них невзначай,
Вправду ж, есть всему в них счет, хоть не расчет,
Все им ведомо, что с часом притечет.
Коль голубка проворкует девять раз,
Это значит, что тепло идет на нас,
Если ж более, чем девять, пропоет,
Это значит, будет теплым целый год.
Я живу в дворце, чье имя — Царство Мая.
Прилетает к окнам Птица голубая,
Крылья у нее и перья — цвета дней,
Цвета голубых пространственных зыбей.
И поет та Птица. Говорит про время.
Мне как будто капли падают на темя.
Будто синих молний жгут меня лучи.
Дождь ли раскаленный? Не могу понять я.
Но, закрыв глаза, колдую я: — Молчи.
Вот, кому-то снова я раскрыл обятья.
Был голос из-за облака: — Пребудьте в бытии.
Послушайте, вы, голуби, вы, верные мои.
Затеем мы огнистую снежистую игру,
Я плоть себе пречистую покровом изберу.
Я в эту ткань богатую по-царски облекусь,
Не тенью к вам крылатою, а весь как есть явлюсь.
И будет дух — в кружении, как голубь круговой,
В сверканьи и в горении в свирельности живой.
В великой осиянности кружащихся планид,
В блаженной несказанности, в которой буря спит.
Как у нас радостны — лето и май,
Озими стелются — словно Дунай,
Ночью прозрачной — воздушно и тихо,
Рожь зацветает, в посеве гречиха.
Волосы дыбом приподнял ячмень,
Шепчут овсы, улыбается день,
Лен голубеет, все нивы — как Море,
Небо с Землей — в годовом разговоре.
Глаза твои синие — как зимний, далекий лес,
Под Солнцем сияющим с высоких и синих Небес.
Глаза твои синие — как сумрак летящих бурь,
В них грозы грядущие, в них спящего сердца лазурь.
Глаза твои синие — как тайна алтарных завес,
Глаза твои синие — как зимний далекий лес.
Предчувствием бури окутан был сад.
Сильней заструился цветов аромат.
Узли́стые сучья как змеи сплелись.
Змеистые молнии в тучах зажглись.
Как хохот стократный, громо́вый раскат
Смутил, оглушил зачарованный сад.
Свернулись, закрылись цветов лепестки.
На тонких осинах забились листки.
* * *
Где-то волны отзвучали,
Волны, полныя печали,
И в ответ
Шепчет ветер перелетный,
Беззаботный, безотчетный,
Шепчет ветер перелетный,
Что на свете горя нет.
Где б я ни странствовал, везде припоминаю
Мои душистые леса.
Болота и поля, в полях, от края к краю,
Родимых кашек полоса.
Где б ни скитался я, так нежно снятся сердцу
Мои родные васильки.
И в прошлое открыв таинственную дверцу,
Схожу я к берегу реки.
Когда умолк вдали тяжелый шум лавин
И снова свиделась вершина гор с вершиной,
Над побелевшею притихшею равниной
Был уцелевший я. И в днях я был один.
Но если в Вечности я зябкой стал былинкой,
Всех милых потерял, — я не скорблю о них,
А чую, как вверху снежинка за снежинкой,
Беззвучные, поют многолавинный стих.
Широким шелестом шуршащий Океан,
Паденье звезд златых, снежинок Сентября,
И вечер удлинил начетистый обман,
Высокая свеча уменьшилась, горя.
О, где вы летние — с зари и до зари —
Прозрачно-светлые утра и вечера?
Я памятки о вас нижу как янтари,
А Ночь глубокая поет: «Уснуть пора».
Бряцать на кимвалах — умерших религий,
Вериги носить — отошедших веков,
И вечно быть в букве, и вечно быть в книге, —
Довольно. Я в бунте. Довольно оков.
Я только оставлю, там в сердце лелея,
Зелено-Перистого Змея себе,
Волшебного Фея, цветистого Змея, —
И вызов бросаю Судьбе!
Вызвездило. Месяц в дымке скрыт.
Спрятал он во мгле свои рога.
Сумрачно. Но бледный снег горит.
Внутренним огнем горят снега.
В призрачности белой я слежу,
Сколько их, тех звездных паутин.
Как бы сплесть из них мне мережу?
В Вечном я. Один, один, один.
В тот миг разставанья в нем умерло что-то,
Он с нею был взглядом, не с нею душою.
А в ней лишь одна трепетала забота:
«О, если б могла я быть вечно с тобою!»
Лицо у нея лишь на миг исказилось,
Она холодея сдержала рыданья.
«Прощай!» у обоих в душе проносилось,
И он ей с улыбкой сказал «До свиданья!»
В тишине деревьев шелестящих,
Перепевных, стройных, нешумящих,
Лист к листу, листами говорящих,
Ловит мысль иные времена.
Океанский папоротник, лесом,
Шелестит, завесы льнут к завесам,
Пенится широкая волна.
Где я был за гранями столетий?
Между пальм и волн мы были дети,
Крыс речных мы уловляли в сети,
В тихом заливе чуть слышные всплески,
Здесь не колдует прилив и отлив.
Сонно жужжат здесь и пчелки и оски,
Травы цветут, заходя за обрыв.
Птица ли сядет на выступ уклонный,
Вспугнута, камень уронит с высот.
Камешек булькнет, и влаге той сонной
Весть о паденьи кругами пошлет.
— Что там в тереме высоком непонятно говорят?
— Потаенно говорят там, волю Божию творят.
— Что там в тереме высоком, белы звезды иль цветы?
— Если любишь белы звезды, так входи туда и ты.
— А коль я люблю не звезды, а цветочек голубой?
— Все есть в тереме высоком, там и сон вчерашний твой.
— Что же в тереме высоком, что я буду говорить?
— Все узнаешь, знай лишь сердце волю Божию творить.
Я достал из кремня́
Две-три искры огня́,
Уронил я их в трут,
Вот, горят, и поют.
Огневзорный возник
Над лучинами лик,
И рождают дрова
Огневые слова.
Будут планеты проходить в своих орбитах.
Будет комета. И новая Луна.
Полчища маленьких раковин разбитых
Снова принесет нам океанская волна.
В днях измельчит их движенье влаги буйной.
В днях измельчит их—их повторный поцелуй.
Дни их источат в той пляске поцелуйной.
Вот лежат песчинки. Прибрежный вихрь, ликуй.
Если капли дождевыя
С неба падают на землю,—
На просторе поля всходы
Разростутся пышной нивой!
Если искры светлой мысли
В душу падают глубоко,—
В тайниках сокрытых сердца
Вспыхнут чувства молодыя!
Если капли дождевые
С неба падают на землю, —
На просторе поля всходы
Разрастутся пышной нивой!
Если искры светлой мысли
В душу падают глубоко, —
В тайниках сокрытых сердца
Вспыхнут чувства молодые!
И помолясь святой водице,
Ее ничем не осквернил.
От благ своих дал зверю, птице,
Был осребрен от звездных сил.
Был позлащен верховным Шаром,
Что Солнцем назвал в песне я.
Предупреждающим пожаром
Я был в провалах Бытия.
И падал снег. Упали миллионы
Застывших снов, снежинками высот.
От звезд к звезде идут волнами звоны.
Лишь белый цвет в текущем не пройдет.
Лишь белый свет идет Дорогой Млечной.
Лишь белый цвет—нагорнаго цветка.
Лишь белый страх—в Пустыне безконечной.
Лишь в белом сне поймет покой Река.
Иней белый, иней чистый,
Где мерцаешь ты сейчас?
Я иду пустыней мглистой,
Весь мой свет — сиянье глаз.
Иней чистый, иней белый,
Поколдуй и погадай,
Дай прийти в твои пределы, —
Снега хочет горностай.
С вершин небес упал на землю Ганг.
И браманы в нем черпают отвагу
Читать миры, смотря умом во влагу.
Там, за холмом, томится гамеланг.
Раскрытый лотос—достоверность дара.
В той чаше голубое есть вино,
Глядящему упиться им дано.
Готовит Солнце празднество пожара.
Мечта звенит. Священный вьется дым.
Как хорошо быть в ладе с Мировым.
Всю жизнь хочу создать из света, звука,
Из лунных снов и воздуха весны,
Где лишь любовь единая наука,
И с детства ей учиться все должны.
Как должен звон Пасхальным быть разсказом,
Чтоб колокол был весел в вышине,
Как пламень должен пляской по алмазам
Перебегать в многоцветистом сне.
Здесь мы бродим на степи. Говорим себе: Терпи.
Говорим себе мы: Спи. Сон — спасение в степи.
Здесь мы веселы тогда, — лишь тогда, когда мы пьяны.
Разрушаем ровность дней, — лишь как строим мы курганы.
Здесь напрасно смотрит глаз. Ищет, ищет, — гаснут силы.
Ровность степи давит нас. Здесь высоки лишь могилы.
Так и бродим по степям. Телом здесь, а сердцем там.
Все слилось тогда в одно
Лучезарное звено.
Как-то странно, как-то вдруг,
Все замкнулось в яркий круг.
Над прозрачной мглой земли
Небеса произнесли,
Изменяяся едва,
Незабвенные слова.
В снежной замети кружиться, —
Оснежишься только весь.
Уж покуда ночь продлится, —
Мы в лесу побудем здесь.
Утром Солнце загорится,
Нам сверкнет алмазом-льдом,
Будет наст, и снег сплотится, —
Как по мосту мы дойдем.
* * *
Все мне грезится Море да Небо глубокое,
Безконечная грусть, безграничная даль,
Трепетание звезд, их мерцанье стоокое,
Догорающих тучек немая печаль.
Все мне чудится вздох камыша почернелаго,
Глушь родимых лесов, заповедный затон.
И над озером пение лебедя белаго,
Точно сердца несмелаго жалобный стон.
Я хотел бы быть последним между первыми вождями,
Я держал бы стремя богу, видя сонмы звезд над нами,
Я служил бы как невольник тем, в которых все — свобода,
Я бы каплей, каплей вспыхнул в пресеченьи Небосвода.