Луг, золотой от весенних цветов.
Томные зовы печальной кукушки.
Скорую смерть повстречать ты готов?
Трижды «Ку-ку» пронеслось по опушке.
Три мне еще обещает весны
Эта кудесница гулкого леса.
Полно. Не нужно. Я видел все сны.
Пусть поскорее сгустится завеса.
Я на краю Земли. Я далеко на Юге.
Не юге разных стран, — на юге всей Земли.
Моя заря горит на предполярном круге.
В моих морях встают не часто корабли.
Мой светоч — Южный Крест. Мой светоч — отблеск льдины.
Здесь горы льдяные — один плавучий храм.
Но за чертой мечты — мой помысел единый
Ведет мой дух назад, к моим родным полям.
Расцветилась ограда,
Над последней чертой.
Красный лист винограда,
Клена лист золотой.
Нет зеленого сада
Над сафирной водой.
Лишь тяжелого бора
Зеленчак темноцвет,
До ложбин косогора,
Когда мы тихими часами
С тобою говорим вдвоем,
Тебя я вижу над ручьем,
Ты лань с безумными глазами,
И мне хотелось бы сквозь мглу
Пустить проворную стрелу,
Чтоб не убить, о, только ранить,
И рану излечить скорей
Всей страстной нежностью своей.
И лаской эту лань туманить.
«Зачем ты хочешь слов? Ужели ты не видишь,
Как сладко мне с тобой, цветок мой голубой?
Ни друга, ни врага ты взглядом не обидишь,
Цветешь, всегда цветешь, взлелеянный Судьбой.
Зачем тебе слова? Я как и ты безгласна.
Я сны истомные лелею как и ты.
Смотри, как дышим мы, тревожно, нежно, страстно…
О, милый, милый мой! Ведь мы с тобой — цветы!»
Свод небес похолодел,
Месяц миром овладел,
Жадным светом с высоты
Тронул горные хребты.
Все безмолвно захватил,
Вызвал духов из могил.
В серых башнях, вдоль стены,
Встали тени старины.
Если ты зажег свечу,
Ты не прячь ее под стол.
Если ты сказал — хочу,
Ты люби хотящий пол.
Если ты пасешь овец,
Ты сплети себе руно.
Ты почувствуй наконец,
Для чего нам все дано.
Свет чудесный, свет прелестный светит нам с Небес,
Он в другом краю засветит, раз в одном исчез.
Он в одних очах кончает, а в очах других
Чуть заметно начинает, как запетый стих.
И одни темнеют очи, чтоб в ночи уснуть,
Чтоб другим, в угрозу Ночи, вместо них блеснуть.
А заснувшие сияют — где шатер Небес,
С каждой ночью все направо содвигался Орион,
Каждой ночью был к иному звездным пеньем дух взнесен,
И в нежданный час однажды, над разбегом корабля,
Расцветился знак желанный, чьим огнем жива Земля.
Он земным владеет кругом, четырем велит ветрам,
В первый миг он нас встречает, в смертный час он светит нам,
В разных ликах засвечаясь, был надеждой разных мест,
В Южном море он взнесенно воссиял как Южный Крест.
Свете тихий пречистыя славы негасимых сияний Отца,
Свете тихий, сияй нам, сияй нам, Свете тихий, сияй без конца.
Мы пришли до закатнаго Солнца, свет вечерний увидели мы,
Свете тихий, сияй нам, сияй нам, над великим разлитием тьмы,
Свет вечерний увидев, поем мы—Мать и Сына и Духа-Отца,
Свете тихий, ты жизнь даровал нам, Свете тихий, сияй без конца.
Ты во все времена есть достоин в преподобных хвалениях быть,
Свете тихий, сияй нам, сияй нам, научи нас в сияньях любить.
Свете тихий, весь мир тебя славит, ты, сияя, нисходишь в псалмы,
Ты спокойная радуга мира, над великим разлитием тьмы.
Свете тихий пречистые славы негасимых сияний Отца,
Свете тихий, сияй нам, сияй нам, Свете тихий, сияй без конца.
Мы пришли до закатного Солнца, свет вечерний увидели мы,
Свете тихий, сияй нам, сияй нам, над великим разлитием тьмы,
Свет вечерний увидев, поем мы — Мать и Сына и Духа-Отца,
Свете тихий, ты жизнь даровал нам, Свете тихий, сияй без конца.
Ты во все времена есть достоин в преподобных хвалениях быть,
Свете тихий, сияй нам, сияй нам, научи нас в сияньях любить.
Свете тихий, весь мир тебя славит, ты, сияя, нисходишь в псалмы,
Ты спокойная радуга мира, над великим разлитием тьмы.
Свершилось. За музыкой взгляда
Тебя я, Сибилла, целую.
Бледнеешь. Ты в страхе? Не надо.
Мы празднуем Вечность живую.
Священны мои поцелуи,
Как луч на цветах олеандра,
Священны, как вещие струи
Идущего в вечность Скамандра.
В твоих глазах есть зыбь сафира,
Твое мне нравится лицо.
Но вот соблазн великий мира: —
Сиянье этого сафира
Хочу в мое вковать кольцо.
Я сидел в саду осеннем и глядел на красный лист,
Небо было в час заката как зажженный аметист,
Листья были завершеньем страстных мигов пронзены,
Осень выявила краски, что скрывались в дни весны.
Изумруд, что нежно чувству, млея в Мае, пел: «Усни»,
Стал карбункулом зловещим и гореньем головни,
Нежность золота с эмалью, в расцветаньи лепестков,
Стала желто-красной медью, красной мглой в глазах врагов.
Ты красива, Самоанка,
Ты смугла.
Но Севильская Испанка
Тоже капля, что пришла
Из кипящего котла.
Все вы, все островитяне —
Красота.
Все же я во вражьем стане.
Там в России, там в тумане —
Эти саваны, саваны! Эти серые, серые!
Или золота в небе нет?
И опять, истомившийся, все узнаю пещеры я,
Но, пронзив их извив, не зажгу златоцвет?
Эти с неба схождения! Эти дымныя лестницы!
От костров до слепой черты.
Где же мысли венчальныя? Где мои зоревестницы?
Настигает меня водопад темноты.
Кто ты, летящий за чертой?
— Воитель бури молодой.
Зажгу свечу, проснется гром.
И сломит тучу мой излом.
Мой меч — огонь. Мой красный конь —
В неутолимости погонь.
Лечу, свечу, — и ток дождя
Играет, тучу бороздя.
Рыдальщица! Зачем рыдать?
Смотри на Море.
Была там буря, стала гладь.
И в тихом твой мертвец уборе.
Мертвец ли? Только он уснул.
Смотри на Море.
От вод идет растущий гул.
Все капли в громком разговоре.
Расцвела в саду рута
Вышла дева-красота.
Вышла дева и поет.
Не меня ли манишь? Вот.
Нежен садик рутяной.
Выйди в садик, милый мой.
Дева, дева, оглянись.
Я с тобой. Цветы зажглись.
Рутяной венок сплела.
В воду бросила, светла.
Русь — русло реки всемирной,
Что дробится вновь, — и вновь
Единится в возглас пирный: —
«Миг вселенский приготовь!»
Русь — русло реки свободной,
Что, встречая много стран,
Тихо грезит зыбью водной: —
«Где окружный Океан?»
Грубый солдат! Ты еще не постиг,
Кому же ты служишь лакеем?
Ты сопричислился — о, не на миг! —
К подлым, к бесчестным, к злодеям.
Я тебя видел в расцвете души,
Встречал тебя вольно-красивым.
Низкий! Как пал ты! В трясине! В глуши!
Труп ты, во гробе червивом.
Ртом, от бетеля красным,
Ртом, от любви заалевшим,
Ртом, в страстях полновластным,
Ртом, как плодом созревшим, —
Она меня напоила,
Она меня заласкала,
И весь я — горящая сила,
И весь я — «Еще! Мне мало!»
Ты юная Южная роза,
Тебя я не мог не заметить,
Судьбы роковая угроза
Велела мне алую встретить.
Судьба угрожает, но нежно,
Гремучей раскинуться тучей,
Овеять расцвет твой безбрежно,
Звучать как источник певучий.
Днем и ночью шумит неустанный бурун,
Ударяясь о риф.
И приходит прилив, и не может прилив
Забежать на пространство лагун.
Тот глухой перебой океанской волны
Вековечный псалом,
Он и ночью и днем нарастает кругом,
Как гуденье гигантской струны.
Ржавчина, кровь и огонь,
Тайна какая в вас скрыта?
Тише, ретивый мой конь.
Жди. Замелькают копыта.
Я приготовил стилет.
В сердце — играющий пламень.
Ржавчины более нет.
Грянет подкова о камень.
Я держу себя на грани
Обольстительных безумий,
В нежно-радужном тумане,
Между волн, в поющем шуме.
В гуле тающих веселий,
Бросив мысль во власть зарницы,
Я в лазурной колыбели,
Я в чертоге Райской птицы.
Я стою на высоком валу,
Предо мною сверкает река.
Вечер стелет свою полумглу,
Небо стелет свои облака.
Я стою на высоком валу,
И дрожит в моем сердце тоска.
Нет конца моим тусклым мечтам!
О, сокройся, сокройся тоска!
По лазурным небесным полям
Мы оттуда, и туда, все туда,
От снегов до летней пыли, от цветов до льда.
Мы там были, вот мы здесь, вечно здесь,
Степь как плугами мы взрыли, взяли округ весь.
Мы здесь были, что то там, что вон там?
Глянем в чары, нам пожары светят по ночам.
Мы оттуда, и туда, все туда,
Мы говорим, но мы не знаем,
Что есть воистину любовь.
Но если ты овеян раем,
Свое блаженство славословь.
И если взят ты поцелуем,
Что вот поет в твоей мечте,
Ликуй, — мы все светло ликуем,
Скользя на призрачной черте.
Когда и правая и левая рука
Чрез волшебство поют на клавишах двуцветных,
И звездною росой обрызгана тоска,
И колокольчики журчат в мечтах рассветных, —
Тогда священна ты, — ты не одна из нас,
А ты как Солнца луч в движении тумана,
И голос сердца ты, и листьев ты рассказ,
И в роще дремлющей идущая Диана.
Женская чара владеет душою
Вкрадчиво, нежно, всевластно.
Женское сердце повсюду со мною,
Женщин пою не напрасно.
Музыка — женщина, пенье — мужчина,
Даже и женское пенье.
В музыке звездная дышит картина
Первого часа творенья.
Был светел, — и загашен как свеча.
Был кроток, — и сожжен мой дом над бездной.
Приди же, тьма, и царствие меча,
Вскипай, душа, для музыки железной.
Я сделаюсь разбойником морей,
Чтобы топить чужие караваны
Червленых, синих, черных кораблей,
Когда они войдут в мои туманы.
Молчанье выделяется—из сосен ночных,
И в грезе отражается—как спетый стих.
То чье стихотворение—в дремоте ночной?
Не ведаю—но пение межь ветками и мной.
Под Солнцем ослепительным—в жужжаньи пчел
И в пеньи птиц пленительном—я звуки к числам свел.
Но было то играние—не так, как сейчас,
Сейчас поет молчание и мой глядящий глаз.
Мне дорого простое сочетанье
Немногих слов и крепкая их вязь,
Где тонет грех, безсилеет страданье,
И где невластен Бездны темный Князь.
Благодарю Тебя, Великий, Сильный,
Дремавший на тонувшем корабле,
Меня понявший в час мой самый пыльный,
Меня принявший, бывшаго во зле.
Многосозвенную змею
Созвездья дружные сковали.
Из грани в грань по Бытию.
Какие легкие вуали
Струят в веках свою струю.
Как звезды дышат без печали
Баю-баю-баю-баю.