Ширяют ласточки над зеркалом пруда.
Летят за мошками. Летают ради шутки.
Плывут от берега до берега две утки.
За ними длинная мерцает борозда.
Но вот уж кончилась игра мгновенной зыби.
И день окончился. Горит одна звезда.
Вечерний зов к душе. В безвестное Туда.
Но подожду еще, к земной прикован глыбе.
Сейчас на Севере горит Луна.
Сейчас на Севере бегут олени.
Равнина снежная мертва, ясна.
От тучек маленьких мелькают тени.
На небе стынущем огромный круг.
Какия радуги, Луна, ты плавишь?
Когда-б на Север мне умчаться вдруг
От черно-белаго мельканья клавиш!
В звездах — звон. Но мы не слышим.
Но ведь мы не слышим много.
Вот лунатик у порога.
Вот он вышел. Он на крыше.
Должен он идти все выше.
Он проходит по черте.
Как идет он, я не знаю; —
Безошибочно, по краю,
Он проходит в высоте.
Белый призрак, спит, но дышит,
Я видел звездный водомет,
Как будто Северное вдали сияние.
Воздушных искр застывший взлет,
Сквозистых занавесей переливание.
От опахал легчайший пух,
Соткавший веерами игру слиянную,
Смотрел в бездонность Вышний Дух,
Стремя кудесничеством тоску безгранную.
Я дам тебе звездную грамоту,
Дорогою сделаю радугу,
Над пропастью дней многогромною
Твой терем высоко взнесу.
И зори, со звездами дружные,
И зори рассветов жемчужные,
Протянут свою полосу.
Ты будешь во сне многосладостном,
Душистом как нежные ландыши,
ЗВЕРОЛОВ
Когда царил тот сильный зверолов,
Что миру явлен именем Немврода,
Чуть зачинала сны времен природа,
И раем был любой лесистый ров.
Не кроликов и не перепелов
Он в сети уловлял. Иного рода
Ловить зверей была ему угода.
Взлюбил он коготь, клык, и рог, и рев.
Когда громадой в любострастном миге
Лучинник, степной зверобой,
Златистый, а есть также синий.
Так звезды, что вьются толпой,
В степях высоты голубой,
Гадая в той вышней пустыне,
Со мной пошутили, с тобой,
И вырос двойной зверобой.
Я здесь с золотыми кудрями,
Ты там с голубыми очами,
Тоскуя, горим на степи,
Лицо его было как Солнце — в тот час когда Солнце в зените,
Глаза его были как звезды — пред тем как сорваться с Небес,
И краски из радуг служили как ткани, узоры, и нити,
Для пышных его одеяний, в которых он снова воскрес.
Кругом него рдянились громы в обрывных разгневанных тучах,
И семь золотых семизвездий как свечи горели пред ним,
И гроздья пылающих молний цветами раскрылись на кручах,
«Храните ли Слово»? — он молвил, — мы крикнули с воплем: «Храним».
Звездники, звездозаконники,
Божией воли влюбленники,
Крестопоклонники,
Цветопоклонники,
Здесь в Вертограде мы все
В невыразимой красе.
Бездники, стали мы звездники,
В Вечери мы сотрапезники,
Цветопоклонники,
Только что сердце молилось Тебе,
Только что вверилось темной судьбе, —
Больше не хочет молиться и ждать,
Больше не может страдать.
Точно задвинулись двери тюрьмы,
Душно мне, страшно от шепчущей тьмы,
Хочется в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется Бога проклясть.
Зачем же, — дух стремления,
В разлуке с Красотой, —
Я жажду отдаления
От родины святой!
Я — искра, отступившая
От Солнца своего,
И Бога позабывшая,
Не знаю для чего!
Как в небесах, обятых тяжким сном,
Порой сверкает беглая зарница,
Но ей не отвечает дальний гром,—
Так точно иногда в уме моем
Мелькают сны, и образы, и лица,
Погибшие во тьме далеких лет, —
Но мимолетен их непрочный свет,
Моя душа безмолвна, как гробница,
Мы рвали с тобой золотые цветы,
Мы смотрели в зеркальность реки,
В воде отражалась воздушная ты,
И в душе было много тоски.
Мы знали, что путь есть от сердца до глаз,
И что вот полюбили сердца,
Но мысль оковала запретностью нас,
И скорбим, мы скорбим, без конца.
Живой! Ты не знаешь, куда ты вступил?
Ты ищешь мгновений в Былом!
Но звоны струны и бряцанья кадил
Смолкают в моей равновстречности сил.
Здесь Ворон провеял крылом.
Я судьбы свершаю, я пряжу пряду.
Ты ведал, как колется терн?
Лишь капелька крови, — и ум твой в бреду,
И сон твой чрез триста я лет поведу.
Не убивай. Не отнимай. Не соблазняй — несоблазненный.
Не завлекай в веселый гай, коль сам не взят тоской бессонной.
Но если ты взлюбил мечты, как любим сердцем близость Бога,
Иди, куда зовет звезда, и пусть ведет тебя дорога.
И пусть убьешь: Быть может, ложь, что ты убийца — убивая.
Ведь в битве есть восторг и честь, и есть призыв Родного края.
И если взят чрез быстрый взгляд весь мир другой — души плененной,
Бедная ты замарашка,
Серенький робкий зверок,
Ты полевая ромашка,
Никем не любимый цветок.
Ты и не знаешь, как манит
Прелесть незнатных полей,
Вид твой души не обманет,
Ты всех мне красавиц милей.
Малиновка, зорянка,
Когда ты спозаранка
Летаешь близ домов,
Мы ждать должны громов.
Малиновка, малиновка,
Как красный отсвет жив!
Малиновка, малиновка,
Тоскует море нив!
Малиновка, малиновка…
Бросил клетку
Пламень, Апи.
Держит ветку
В красной лапе.
В изумруде
Цвет сметает.
В алом чуде
Зелень тает.
Кто маки срывает,
Тот гром вызывает,
В Брабанте сказали мне так.
И вот почему я
Весь вздрогну, ликуя,
Дрожу, заприметивши мак.
Я тебя восхваляю, о, Майя живая,
Трепетом струн.
Ты свой круг завершаешь, в сияньях вступая
В тринадцать Лун.
Ты везде со мною, где любовь огневая
Мне шепчет: Ты юн.
Ожерелье сплетешь, но жемчужины, тая,
Льются в бурун.
И буря хохочет, как ведьма седая,
Как злой колдун.
Ни отцу, ни матери, ни племени, ни роду
Тайное души своей ты не предавай.
Кто не сопричислился духом к Хороводу,
Пусть в своем скитается. Вольных не замай.
Разному нет слития. Да будет. Обещаюсь.
Если же поведаю, что внутренне, во вне,
Всей Землей отринутый, нигде да не вмещаюсь,
Солнцем опрокинутый, да таю на огне.
О, краски закатныя! О, лучи невозвратные!
Повисли гирляндами облака просветленныя.
Равнины туманятся, и леса необятные,
Как-будто не жившие, навсегда утомленные.
И розы небесныя, облака безтелесныя,
На долы печальные, на селения бедныя,
Глядят с состраданием, на безвестных—безвестныя,
Поникшия, скорбныя, безответныя, бледныя!
Гроза ушла. Окован гром.
Далекий голос чуть грозит.
И меж разятых туч сквозит
Луна холодным серебром.
Голубоватым серебром
Внутри замлели облака,
И тут разрыв, и там излом.
И вот их белая река,
Не по земному широка,
И вспенена не по земному,
За гранью отдаленною
Безчисленных светил,
За этой возмущенною
Толпой живых могил,
Есть ясное Безветрие
Без плачущаго я.
Есть светлое Безветрие
Без жажды бытия.
За гранью отдаленною
Бесчисленных светил,
За этой возмущенною
Толпой живых могил,
Есть ясное Безветрие
Без плачущего я.
Есть светлое Безветрие
Без жажды бытия.
Млад-младенец, не тумань,
Мы не в лесе, прочь, отстань,
Не красуйся предо мной,
Не пьяни, как гул лесной.
Не буди в душе грехи,
Уходи скорей на мхи,
Уходи на зыбь болот,
Млад-младенец, Старший ждет.
Я спускаю стрелу, закатилась Луна,
Я спускаю стрелу, чаша Солнца темна,
Я спускаю стрелу, звезды дымно горят,
Задрожали, глядят, меж собой говорят.
Я не звезды стрелой поразил, поразил,
И не Солнце с Луной я стрелою пронзил.
Все в цветок мои стрелы вонзились, горят,
Я сердечный цветок поразил через взгляд.
Я стрелу за стрелою до сердца продлю,
Выходи же, душа, той, кого я люблю,
Глубокий след. Пробитый след. Округлый след коня.
В игре побед мне дорог след. Завет в нем для меня.
Возьму струю. В него пролью. Возьму струю отрав.
Где вихрь погонь? Он хром, твой конь. Горит огонь межь трав.
И сто коней, циклон коней, гей, гей, коней твоих,
Сгорел, смотри, в лучах зари. Бери врагов, мой стих.
Черная ягода — имя твое,
Птица багряная — имя мое.
«Майя!» пропел я. Внемли,
Мысли ко мне все пошли.
Мною пребудь зажжена,
Любишь, и будь влюблена.
Будь как потеряна ночью и днем,
Будь вся затеряна в сердце моем.
Днем семикратно смутись,
В ночь семикратно проснись.
Го! Ирупи, Теневой,
Дай Царице быть со мной.
Потревожь ее во сне,
Укажи бежать ко мне.
Потряси и встать заставь,
Обрати дремоту в явь.
Душу вынув из нее,
Душу в сердце вдунь мое.
Так чтоб к левой стороне
Прилегла она ко мне.
Мир с тобою, Дух Земли,
Мир с тобой, и мне внемли,
Дух Земли, ты с виду Бык,
Земный Демон, Дух-старик.
Бык, кем движется весь мир,
Приходи сюда на пир.
Угощение прими,
Мною разум обними.
Разум ворога смути,
Замани и обольсти.
Тонга-Табу, Юг Священный, Край Завороженный,
Я люблю тебя за то, что ты лучисто-сонный.
Я люблю тебя за то, что все Тонганки рады
Пить душой напиток счастья, смехи и услады.
Я люблю тебя за то, что все Тонганцы — дети,
Всех блаженней, простодушней, всех светлей на свете.
Я люблю тебя за то, что вот тебя люблю я,
Я полюбил тебя за взгляд
Звездообразной незабудки,
За радость нежную минутки
Вдвоем, — о чем не говорят.
В одних цветах есть пряный яд,
В других есть запах слабый, тонкий, —
Так в плаче флейты нежно-звонкой
Чуть внятно звезды говорят.
И в стон свирели входят звоны
Лесных вершин во мгле ночной,
Человек рожден из сгустка крови красной,
Четко возвестил нам вещий Магомет.
В этом знак признай для доли полновластной,
Возлюби в мечтах рубинно-алый цвет.
В колыбель твою уронено от Бога
Две пригоршни снов и алых лепестков: —
Разбросай одну, пусть вся цветет дорога,
А другую спрячь за рифмами стихов.
Смерть нас в дивное заветрие зовет,
Там плывет видений светлых хоровод.
Там в заоблачном слагаются хвалы
Перед Тем, Кто видит дальше, чем орлы.
Здесь мы вихрями носимы, нет их там,
Здесь мятели нам свирели по степям.
Там заветрие в цветы завьет снега,
Море синее не точит берега.