Безпросветная ночь, безконечная ночь!
Я забыться хочу и забыться не в мочь!
Буря дико ревет и стучится в окно,
А в душе у меня, как в могиле темно…
Прежде яркой звездой там сияла любовь,
Но угасла она—не затеплится вновь;
Прежде чудный в душе распускался цветок,
Но, разцвесть не успев, он внезапно поблек;
Прежде я головы ни пред кем не клонил,
А теперь я поник—обезсилен и хил;
Прежде—светел и горд—развивался мой стяг,
Но нечистой рукой запятнал его враг!
То̀ не цвет молодой увядает круго̀м—
Это вянут мечты в пылком сердце моем,
То не с горных вершин разлилѝся ручьи—
Это слезы, горючия слезы мои…
Вот зачем в эту ночь, безпросветную ночь
Я забыться хочу и забыться не в мочь,
Вот зачем для меня свет померкнул давно,
И в усталой душе, как в могиле темно.
Светлой грезой, лаской нежной —
Веет давнее былое
И бежит души мятежной
Все холодное и злое.
Горечь мук, судьбы удары —
Забываются на время,
Отступают злые чары,
Легче — жизненное бремя.
Снова сердце чутко внемлет
Тихой речи примиренья,
Светлый мир его обемлет,
Принося успокоенье.
Образ милый и священный
Дышит кроткою мольбою,
Шепчет голос незабвенный:
— Успокойся! Я с тобою.
Из заоблачного края
Я схожу — лучем денницы,
С алой зорькой догорая,
Воскресая с песнью птицы.
В горький час печали жгучей
Я витаю здесь незримо,
Вместе с тучкою летучей
Проношусь неуловимо.
Я туманом легким рею
Над тобой во мраке ночи
И прохладой тихо вею
На заплаканные очи.
Удрученному сомненьем,
Истомленному борьбою,
Я шепчу с благословеньем:
— Не один ты! Я — с тобою!
Холодная снежная буря
Всю ночь бушевала сурово,
И думалось, очи зажмуря,
Что слышу я стоны больного.
Всю ночь забавлялася вьюга,
Зловещею тешась игрою,
И голос далекого друга,
Казалось, я слышу порою.
Казалось, я слышу: уныло
Звенит колокольчик дорожный,
И сердце болело и ныло,
И билося сердце тревожно.
Рыданья полночной метели
Кругом наметавшей сугробы —
То жалобой тихой звенели,
То криком ликующей злобы.
И буря ль во мраке рыдала,
Столбом поднимаяся снежным,
Иль в сердце она бушевала,
Проснувшись в порыве мятежном?
И белые хлопья, взлетая,
Кружились над снежной поляной,
Иль призраков белая стая
Из тьмы поднялася туманной? —
Не знаю… Но в вихре унылом,
Рыдающем в поле открытом —
Мне чудились слезы о милом,
О чем то еще не забытом…
Не пленяйся ни бренною славой,
Ни дешевым из лавра венцом,
Ни похвал лицемерных отравой;
Не являйся наемным певцом
За блестящим разнузданным пиром
И, в угоду трусливым друзьям,
Не склоняйся пред ложным кумиром
И чужим не молися богам.
Ты искусства великое знамя
Высоко и достойно держи,
Пусть очистит священное пламя
Дух поэта от злобы и лжи.
И, как сказочный витязь былины,
Что идет за «водою живой»
Через горы, леса и стремнины
В зимний холод, в полуденный зной,
Не внимая ни гадов шипенью,
Ни рычанию диких зверей,
Ни русалок опасному пенью,
Ни могучему реву морей —
Так и ты, словно витязь могучий,
Подвигайся без страха вперед;
Пусть скрывается солнце за тучей,
Пусть разросся кустарник колючий —
И в ночи́ он дорогу найдет!
1887 г.
На всем безграничном просторе —
Затишье, полуденный зной,
И море, недвижное море
Синеет вдали предо мной.
Заснули утесов громады,
Повсюду — зловещая тишь
И резкие звуки цикады
Одни оглашают камыш…
Томящее чувство бессилья!..
Повисли судов паруса,
Как чайки подстреленной крылья…
Вот песни мотив раздался —
И замер… Под зноем палящим
Морская заснувшая гладь
Обята покоем мертвящим;
Нет жизни… и нечем дышать!
Как жадно в мгновенья такие
Я жду освежающих гроз,
Я жажду, чтоб волны морские
Грядой обступили утес.
Чтоб грозно на синем просторе
Пронесся, шумя, ураган,
И с ревом проснулося море,
Как сбросивший цепи титан…
Чтоб вместе с проснувшимся морем,
Вольнее и шире дыша —
Так долго томимая горем
От сна пробудилась душа!
1888 г.
Где серой тучею над уровнем долин
Надвинулся Ай-Петри исполин,
В тени платанов, роз и лавров,
Которые сплелись в чарующий венец,
Подобие Альгамбры древних мавров, —
Белеет сказочный дворец.
Над входной аркою арабской тонкой вязью
Начертаны слова — входящему привет.
Все дышит здесь таинственною связью
С волшебным вымыслом и былью дальних лет.
Где белые из мрамора ступени
Оберегают мраморные львы,
У моря и в тени узорчатой листвы
Порой в лучах луны мне грезилися вы,
Свободы рыцарей, халифов славных тени.
Мне чудились пиры и в окнах блеск огней,
Оружья звон и ржание коней…
Но тих и пуст дворец, как пышный мавзолей,
Повсюду плющ обвил чугунные решетки,
И лунные лучи, задумчивы и кротки,
Скользят, как призраки в безмолвии аллей.
Темная бездна влечет неотступно меня.
Тщетно стремлюсь я к сиянию светлого дня,
Тщетно слежу за игрой золотистых лучей:
Сердцу милее, милей для усталых очей
Сумрак ущелья, где — бешено дик и глубок —
С шумом и плеском бежит своенравный поток.
Чутко душою ловлю я таинственный гул:
Смех и рыданья, веселья безумный разгул,
Странные чары, несбыточно дивные сны —
Грезятся мне в переливах мятежной волны.
Шепчут мне волны: «Любуешься розами ты;
Знай же: прекрасней — волшебные бездны цветы.
Тот, кто вдохнул опьяняющий их аромат,
Вечно томится, желанием смутным обят,
Он, презирая доступный для смертного дар,
Жаждет душою иных, неизведанных чар;
Все в этом мире и чуждо ему, и мертво:
Темная бездна влечет неотступно его».
Золотые лучи, золотые листы!
Отцветающих роз и настурций кусты;
Рано утром слезинки холодной росы —
Сколько прелести в них и осенней красы!
Побледнела прозрачных небес синева,
И, страшась непогод, увядает листва.
Только рдеет в траве яркокрасный пион
И румянцем больным зарумянился клен.
Величавая грусть в тишине разлита,
Но лесов и долин непрочна красота.
Обовьет их, как саван, осенний туман,
Зашумит, загудит меж ветвей ураган,
И внесет в примиренную душу мою
Дуновенье его — ледяную струю.
Разлетится, как сон, благотворный покой,
Затоскует душа неотступной тоской,
Под напев непогод, в час тумана и тьмы,
Будут грезиться ей в мертвом царстве зимы —
Эти ясные дни, этот блеск красоты,
Золотые лучи, золотые листы!
Ордою варваров разрушен,
Священный храм в обломках пал.
Кто — беззаботно равнодушен,
А кто — трусливо малодушен
На разрушение взирал.
Напрасно жрец богини света
Молил, рыдая пред толпой,
Он не нашел себе ответа
В толпе бездушной и слепой.
Шептали все: — Вещал оракул,
Решила Пифия сама:
Угаснуть должен этот факел,
И воцарится в мире тьма. —
Но высоко над головою
Светильник поднял он, как стяг;
Вперед он кинулся, во мрак,
И целой тучей огневою
Неслися искры вслед за ним.
Удар настиг — неумолим,
Но те, в чью душу искру света
Успел он бросить на лету,
Постигли дивную мечту.
В них искра пламенная эта
Горит, как светоч, как маяк —
И в мертвой жизненной пустыне,
Им указуя путь к святыне,
Она победно гонит мрак!
Покой и безмолвье… Лишь ночь голубая
Глядит беспощадно в окно,
И сердце томит тишина гробовая,
И мнится: все ею полно.
Лишь месяца отблеск из ниши оконной
Ложится пятном на полу,
И маятник старый стучит монотонно
И мыши скребутся в углу.
Исчезли волшебного мира виденья,
Перо выпадает из рук,
И после короткой минуты забвенья —
Томит безнадежней недуг.
Мучительней жаждет душа перемены,
И к свету стремится из тьмы,
И кажется: давят меня эти стены,
Как своды тюрьмы.
Возможно ль, что жизнь существует иная
С тревогой, страстями, борьбой?
И сердце гнетет тишина гробовая
Еще безнадежней собой.
Свеча догорела, — лишь месяц уныло
Сиянье дрожащее льет,
И сердце то бьется с удвоенной силой,
То сразу замрет…
And nеvеr sау faиl…
Пусть, в битве житейской
Стоя одиноко,
Толпой фарисейской
Тесним ты жестоко;
Пусть слово свободы
Толкуют превратно;
Пусть лучшие годы
Ушли невозвратно, —
В стремлении к свету
Встречаясь с преградой,
Будь верен обету
И духом не падай!
Пусть миром забыты
Святые уроки,
Каменьем побиты
Вожди и пророки;
Пусть злоба невежды
Восстанет стеною;
Пусть гаснут надежды
Одна за одною, —
Всю жизнь не миряся
С позорной пощадой,
Погибни, боряся,
Но духом не падай!
Вой злобы трусливой,
Намек недостойный —
Встречай молчаливо,
С улыбкой спокойной.
Для славного дела
Отдавший все силы —
Бесстрашно и смело
Иди до могилы.
И к вечному свету
Стремяся с отрадой,
Будь верен обету
И духом не падай!
1888 г.
Со взором светлых глаз, с косою белокурой
И с выражением сердечной доброты —
Она была простой, бесхитростной натурой;
Талантов, грации, блестящей красоты
В ней не было, — но я любил тогда впервые.
О, грезы юности! О, годы золотые!
Мечты волшебные о счастьи неземном,
Когда мы любим все: лишь сердцем — не умом.
Но смерть взяла ее. Над насыпью могильной
С тоскою я рыдал и с злобою бессильной,
И после долгих дней зловещей пустоты
На миг воскресли вновь отрадные мечты:
Я встретил в женщине, богато одаренной
Любовь глубокую, талант и красоту
И ту же преданность и ту же теплоту —
Но все ж я чувствую с тоскою затаенной,
Что память не умрет о счастии былом
И я люблю теперь — не сердцем, но умом!
1886 г.
Душа безумная поэта
Мечтою жить осуждена,
Ее запросам нет ответа,
Не знает радостей она.
Волны морской волшебный лепет,
Цветов весенних аромат —
В нее вселяют дивный трепет,
Отраву сладкую таят.
Они волнуют обещаньем
Восторгов светлых, ясных дней, —
Но дольний мир с его страданьем —
Мечты божественной сильней.
За миг недолгий упоенья
Уплаты требуя себе,
Карает он без сожаленья
Изнемогающих в борьбе;
Сердца крушащий беспощадно
Под тяжким бременем тоски,
Он обрывает безотрадно
Надежд желанных лепестки.
Но как приливы и отливы,
Как обновленные листы —
Так возрождаются порывы
Неумирающей мечты.
Ее волшебный голос слышит
Душа поэта; опьянен
Мечтою он живет и дышит,
И в ней же смерть находит он.
При последних лучах догоравшего дня
Мы сидели вдвоем молчаливо,
Колокольчик вдали заливался, звеня,
Сердце ныло тоскливо, тоскливо…
Неотвязно в душе поднимался вопрос,
Полный жгучей, назойливой муки;
Неужели же встретиться нам привелось,
Как чужим, после долгой разлуки?
Неужели весь смысл, все значенье речей,
Что звучали так чудно когда-то,
Все мечты миновавших безоблачных дней —
Отлетели навек, без возврата?
Неужели от слов задушевных любви
Не растает кора ледяная,
И не взглянет он с ласкою в очи мои,
Не промолвит: — «Прости, дорогая!»
Но напрасно… Глубокая бездна легла
Между нас — не понять нам друг друга!
А кругом все мрачнее сгущается мгла,
Все печальнее плачется вьюга…
1884 г.
Достойные жрецы великого кумира
Вступая в храм его — все чувства, в их груди
Когда-то жившие, и все тревоги мира —
Все оставляют позади.
Их дух неугасим; могучей веры пламень
Сияет в их сердцах, как светлая заря;
Их воля твердая незыблема, как камень,
Положенный в основу алтаря.
Они — избранники. Но есть жрецы иные:
Те в лучезарный храм с собою принесли
Воспоминания и горести земные
И слезы жгучие земли.
Порой в сияющем и величавом храме,
Они, простертые пред ликом божества,
В волнении твердят дрожащими устами
Соблазна полные слова.
Бессильно на пути суровом совершенства
В сомненьях и тоске мятется дух больной,
И безмятежного чуждаются блаженства
Сердца их, полные любовию земной.
Тяжелые капли все реже и реже
С зарею стучатся в стекло.
Как листья омытые ярки и свежи!
Как солнце сияет светло!
Природа, забыв о полдневной истоме,
Прохладою веет в лицо;
Роса — на куртинах, безмолвие — в доме,
Я тихо схожу на крыльцо.
Вдали выступают в сиянье багряном
Вершины синеющих гор,
И дышит акации запахом пряным
Окрестный простор.
Безлюдно в аллеях тенистого парка,
Ольховка шумит меж камней,
Высоких деревьев зеленая арка
Сплетается гуще, плотней.
Но солнце внезапно ее пронизало
Сверкающей сетью лучей,
Для многих желанное утро настало,
О счастье лепечет ручей.
Быть может уж близко дыхание бури,
Но прочь я сомненья гоню,
Я верю душою сиянью лазури
Я верю грядущему дню.
Достойные жрецы великаго кумира
Вступая в храм его—все чувства, в их груди
Когда то жившия, и все тревоги мира—
Все оставляют позади.
Их дух неугасим; могучей веры пламень
Сияет в их сердцах, как светлая заря;
Их воля твердая незыблема, как камень,
Положенный в основу алтаря.
Они—избранники. Но есть жрецы иные:
Те в лучезарный храм с собою принесли
Воспоминания и горести земныя
И слезы жгучия земли.
Порой в сияющем и величавом храме,
Они, простертые пред ликом божества,
В волнении твердят дрожащими устами
Соблазна полныя слова.
Безсильно на пути суровом совершенства
В сомненьях и тоске мятется дух больной,
И безмятежнаго чуждаются блаженства
Сердца их, полныя любовию земной.
Тяжелыя капли все реже и реже
С зарею стучатся в стекло.
Как листья омытые ярки и свежи!
Как солнце сияет светло!
Природа, забыв о полдневной истоме,
Прохладою веет в лицо;
Роса—на куртинах, безмолвие—в доме,
Я тихо схожу на крыльцо.
Вдали выступают в сиянье багряном
Вершины синеющих гор,
И дышет акации запахом пряным
Окрестный простор.
Безлюдно в аллеях тенистаго парка,
Ольховка шумит меж камней,
Высоких деревьев зеленая арка
Сплетается гуще, плотней.
Но солнце внезапно ее пронизало
Сверкающей сетью лучей,
Для многих желанное утро настало,
О счастье лепечет ручей.
Быть может уж близко дыхание бури,
Но прочь я сомненья гоню,
Я верю душою сиянью лазури
Я верю грядущему дню.
Стелются волны от дыма кадильного,
Сердца, любовью святою обильного —
Стихло биение… Вечный покой!
Звукам внимая напева печального,
Люди сошлись у одра погребального
Тесною дружной толпой.
С бледного лика, отныне безмолвного,
Невыразимым спокойствием полного —
Многие взоров не сводят с тоской
Вечный покой!
Помыслы чистые, к благу стремления,
Творчества тайна, огонь вдохновения —
Все притаилось за бледным челом.
Там зарождались — теперь отзвучавшие
Песни простые, нам в душу запавшие,
Песнь о грядущем и песнь о былом.
Бледным сияньем свечей озаренные,
Чуждые горю с земною тоской.
Стелются волны от дыма кадильного,
Веет безмолвьем покоя могильного,
Вечная память! Вечный покой!
При последних лучах догоравшаго дня
Мы сидели вдвоем молчаливо,
Колокольчик вдали заливался, звеня,
Сердце ныло тоскливо, тоскливо…
Неотвязно в душе поднимался вопрос,
Полный жгучей, назойливой муки;
Неужели же встретиться нам привелось,
Как чужим, после долгой разлуки?
Неужели весь смысл, все значенье речей,
Что̀ звучали так чудно когда-то,
Все мечты миновавших безоблачных дней—
Отлетели навек, без возврата?
Неужели от слов задушевных любви
Не растает кора ледяная,
И не взглянет он с ласкою в очи мои,
Не промолвит:—«Прости, дорогая!»
Но напрасно… Глубокая бездна легла
Между нас—не понять нам друг друга!
А кругом все мрачнее сгущается мгла,
Все печальнее плачется вьюга…