Холодный серый день. Над морем и землею
Спускается туман — молочно белой мглою,
Слились с безбрежностью морскою небеса
И смутно вдалеке белеют паруса.
Но ветер потянул — и рябью легкой море
Тотчас подернулось, поодаль у камней
Становится волна морская зеленей
И гребни белые мелькнули на просторе…
Еще волненья нет, но близится оно,
Гроза не грянула, но все грозою дышит,
И сердце чуткое, предчувствием полно,
В прибое волн морских угрозу моря слышит.
Задумчиво обняв рукой колени,
Она сидит в густой зеленой сени
И над ее поникшей головой
Склонился кедр Ливана вековой,
И на лице ее играют свет и тени.
Когда, задев его, луч солнечный скользнет —
Лицо как будто бы улыбкой озарится,
Тень набежит — и все кругом затмится,
И ляжет на чело тяжелой думы гнет.
Таит в душе она неведомое горе?
Мечтает ли она? Кого-то втайне ждет?
Об этом знают лишь: бушующее море,
И кедр Ливана вековой,
Шумящий над ее склоненной головой.
Увидимся ли мы, и что сулит свиданье —
Мучительный восторг иль новые страданья?
Я ничего не жду, не знаю, не хочу,
Но что-то светлое, подобное лучу
Забрежжившей зари — опять в душе блеснуло.
Отрадой тайною, надеждою пахнуло,
И сладкий аромат акации в цвету,
И пение цикад, и тихий плеск фонтана —
Все дышит чарами волшебного обмана.
Увидимся ли мы?
Тяжелой свинцовой грядою
Встают на просторе валы,
И бьются о выступ скалы,
И пеной сверкают седою.
Сильнее — их бурной прибой
И брызги сверкающей пыли,
Как рати, идущие в бой,
Утесы они обступили.
Грознее сгущается мрак,
Но тще́тно усилье слепое:
Незыблем старинный маяк
На твердом гранитном устое.
Узловатый искривленный ствол!
Он стоит — оголившийся остов.
Сколько пятен и темных наростов!
Исполин в разрушенье пришел.
Одряхлела краса вековая,
Но, печальные раны скрывая,
Старый ствол, наподобье плаща,
Обвивают гирлянды плюща,
Где повеяло смертью суровой,
Безнадежностью мертвой тоски —
Жизни лучшей, могучей и новой
Пробиваются смело ростки.
Певцы прекраснаго, туман сомнений мрачных
Для вас не затемнил кастальских вод хрусталь.
В струях поэзии холодных и прозрачных
Не скрыли вы заветную печаль.
Для вас крушений нет и нет огней маячных,
Утесы грозные пугают вас едва ль,
И вы с доверчивой улыбкой новобрачных
Глядите пред собой в заманчивую даль.
Картину знаю я: тюремный двор сырой…
Он кажется еще мрачней и неприютней
В холодном сумраке; вечернею порой
Присел в углу его певец безпечный с лютней,
И там, где мрак и смерть, и камень, и чугун,
Он сыплет золото своих певучих струн.
Певцы прекрасного, туман сомнений мрачных
Для вас не затемнил кастальских вод хрусталь.
В струях поэзии холодных и прозрачных
Не скрыли вы заветную печаль.
Для вас крушений нет и нет огней маячных,
Утесы грозные пугают вас едва ль,
И вы с доверчивой улыбкой новобрачных
Глядите пред собой в заманчивую даль.
Картину знаю я: тюремный двор сырой…
Он кажется еще мрачней и неприютней
В холодном сумраке; вечернею порой
Присел в углу его певец беспечный с лютней,
И там, где мрак и смерть, и камень, и чугун,
Он сыплет золото своих певучих струн.
Сегодня небо так лазурно
И так прозрачны облака,
И даль морская так безбурна —
Что тает на́ сердце тоска.
Забвеньем дышит все и миром,
Чарует море синевой:
Оно блестит живым сафиром
Из рамок зелени живой.
В чан с железом раскаленным
Дождевая капля пала —
И чрез миг ее не стало.
На цветок в саду зеленом
Пав росинкою — другая
В нем заискрилась сияя,
Словно жемчуг драгоценный.
Третья в час благословенный
На морское дно упала —
И жемчужиною стала.
1888 г.
Прошла гроза, — и синевою
Сияет снова свод небес,
И освеженною листвою
Опять шумит зеленый лес.
Блистает влагою зеркальной
Поток, журчащий меж травой,
И лишь в моей душе печальной —
Все тот же сумрак грозовой.
Исхода нет душевным мукам;
В себе глубоко затая,
Их никому единым звуком
И никогда не выдам я!
Темныя тучи по небу ночному
Быстро над снежной поляной клубились,
Грусть навевавшия сердцу больному—
Думы в уме проносились.
Выплыв над степью таинственно белой,
Робко луна из за туч проглянула;
В сумрачном сердце на миг просветлело,
В сердце надежда блеснула.
Миг незабвенный, как был он недолог—
Света желаннаго проблеск летучий!
Снова задернулся дымчатый полог,
В сердце и в небе—попрежнему тучи!
Темные тучи по небу ночному
Быстро над снежной поляной клубились,
Грусть навевавшие сердцу больному —
Думы в уме проносились.
Выплыв над степью таинственно белой,
Робко луна из-за туч проглянула;
В сумрачном сердце на миг просветлело,
В сердце надежда блеснула.
Миг незабвенный, как был он недолог —
Света желанного проблеск летучий!
Снова задернулся дымчатый полог,
В сердце и в небе — по-прежнему тучи!
Под дыханием первым мороза
Пожелтели в саду цветники
И последняя белая роза
Уж роняет свои лепестки…
Так, убиты заботой холодной,
В сердце лучшие вянут мечты…
Допевай же, в тоске безысходной,
Лебединую песню и ты.
1887 г.
Темная ночь. Белой террасы ступени,
Белаго мрамора львы,
Волны шумя блещут в серебряной пене…
Слышится трепет листвы.
Старая песнь, песнь о любви, об измене.
Льется с террасы она,
Звукам ея, шумно дробясь о ступени,
Вторит во мраке волна.
Вы—предо мной, милыя скорбныя тени,
Вы обступили меня.
Мир вам! Прости шлю я любви и измене,
Верность былому храня.
Темная ночь. Белой террасы ступени,
Белого мрамора львы,
Волны шумя блещут в серебряной пене…
Слышится трепет листвы.
Старая песнь, песнь о любви, об измене.
Льется с террасы она,
Звукам ее, шумно дробясь о ступени,
Вторит во мраке волна.
Вы — предо мной, милые скорбные тени,
Вы обступили меня.
Мир вам! Прости шлю я любви и измене,
Верность былому храня.
Темнеет… Черных туч несутся вереницы,
Долина и холмы окуталися мглой,
И с криком носятся испуганные птицы,
Кружася низко над землей…
Все стихло — странною, зловещей тишиною,
Но скоро молния блеснет из темных туч,
И вихрь поднимется над сонною рекою,
И грянет гром — ужасен и могуч.
И сердце у меня такой же мглой обято,
Такие ж облака сулят и мне беду,
И в страхе первого громового раската
Я также жду…
Падают, как слезы, капли дождевыя,
Жемчугом дробятся слезы на стекле,
Низко опустились тучи грозовыя,
Даль как будто тонет в засвежевшей мгле.
Отблеском багровым молнии излома
Ярко озарился темный свод небес,
Глухо прогремели перекаты грома,
Вздрогнул, встрепенулся пробужденный лес.
Дрогнуло и сердце вместе с первым громом,
Рвется к заповедной радостной стезе,
И былое шепчет голосом знакомым:
— Кончено затишье… В сердце—быть грозе!
Падают, как слезы, капли дождевые,
Жемчугом дробятся слезы на стекле,
Низко опустились тучи грозовые,
Даль как будто тонет в засвежевшей мгле.
Отблеском багровым молнии излома
Ярко озарился темный свод небес,
Глухо прогремели перекаты грома,
Вздрогнул, встрепенулся пробужденный лес.
Дрогнуло и сердце вместе с первым громом,
Рвется к заповедной радостной стезе,
И былое шепчет голосом знакомым:
— Кончено затишье… В сердце — быть грозе!
Оттого ль, что прошумела
Нынче первая гроза,
Так тревожно и несмело
Потупляешь ты глаза?
Отблеск молний золотистых
Тайну сердца осветя,
И в твоих глазах лучистых
Не сверкает ли, дитя?
Вешних гроз живая сила
И тебя — как ни таи —
Незаметно опалила
Первой молнией любви.
Все, что душу собою живило,
Все, чем сердце усиленно билось —
В звуках песни с чудесною силой
Вдохновеньем живым отразилось.
Что изведано в счастье и муках,
Что царило, подобно кумиру —
Отраженное в красках и звуках,
Все художник поведает миру.
Но во мгле исчезает бесследно,
Не оплакано им, не воспето —
Все, мелькнувшее в жизни поэта
Только тенью туманной и бледной.
Напиток отравленный сладок
И к чаше прильнули уста,
Но горький таит он осадок,
И этот напиток — мечта.
Из светлого кубка мечтаний
Устами я жадными пью:
Не зная душой колебаний,
За каплю я жизнь отдаю.
С зарей волна казалась изумрудной,
Прибой валов гремел, как дальний гром,
И пена белая на празелени чудной
Живым сверкала серебром.
С полудня даль — спокойно лучезарна,
Но эта тишь — надолго ли она?
Волна ли как любовь коварна,
А может быть любовь коварна как волна?
Мчатся тучи разорванной цепью,
Ночь спустилась на землю покровом,
Над безмолвной широкой степью
Выплыл месяц в сиянье багровом.
Меднокрасным сверкающим шаром
Выплыл он из-за дымки тумана,
И покорна таинственным чарам,
Притаилась лесная поляна.
Мчится поезд, окутанный мглою,
И томится душа непонятно,
И летят мои думы стрелою
На покинутый север обратно.
(Памяти моей няни Е. Е. Ф.)
Могила скромная в тени дубов зеленых
И скромный белый крест
Среди крестов других, ветвями осененных,
Что в поле широко раскинулись окрест.
Могила скромная, где травка полевая
Из-под оттаявшей пробилася земли,
И легкий ветерок, со вздохом пролетая,
Колышет тонкие стебли.
В ней ты нашла себе успокоенье;
Живя не для себя, ты знала лишь одни
Труды, страдания и самоотверженье…
Мир праху твоему! Спокойно отдохни.
Листва желтеющая — реже,
С зарей — обильнее роса,
Утра́ безоблачны и свежи,
Прозрачно ярки небеса;
Как будто те же и не те же
Стоят задумчиво леса.
Так и былого обаянье
Становится с теченьем дней
Еще прекрасней, но — грустней.
Оно живет в воспоминанье,
Как ранней осени дыханье,
Как отблеск меркнущих огней.
Как молчаливы здесь леса,
В них столько тени и прохлады!
Под сводом стройной колоннады
Здесь редки птичьи голоса.
Здесь редки бледные цветы,
Но это северное море
И солнца луч в сосновом боре —
Полны суровой красоты.
Как он трепещет на листах
И в глубине лесной аллеи!
Так на задумчивых устах
Улыбка нам всего милее.
Как в панораме, перед нами
Мелькнул сияющий огнями
Какой-то город и — исчез.
И вижу я в окно вагона
Лишь бледный свод ночных небес
С волной серебряною Дона,
И посреди прозрачной мглы
Деревьев черные стволы.
Несемся мы, как будто в сказке,
И южный ветер, полный ласки,
О чем-то шепчет в тишине…
Мы наяву ли иль во сне?
Нужно гроз во всей их силе,
Чтоб цветок благоухал;
Лишь в пылающем горниле
Закаляется металл!
Звезды искрятся отрадно
Лишь тогда, как день исчез;
Вслед за бурей беспощадной
Блещет радуга с небес!
И, в горниле испытанья
Все нечистое круша, —
Чистым пламенем страданья
Закаляется душа!
1888 г.
Есть дни, когда душа болезненно чутка,
Она раскрывшейся тогда подобна ране;
Острей — в такие дни и радость и тоска,
И гнет предчувствия томит ее заране.
Воспоминания давно минувших дней
В ней отзываются тревожней и больней,
Всего, ушедшего из жизни без возврата,
И близких, и себя — невыразимо жаль.
Мучительней вдвойне нам каждая утрата
И вдвое тяжелей нам каждая печаль.
Знакомый аромат, мотив полузабытый —
Вновь пробуждают нас от призрачного сна,
На арфе брошенной, безгласной и разбитой —
Опять звучит замолкшая струна.
Вчера, восхищаяся розою чудной,
Вы долго вдыхали ее аромат.
Цветок, окруженный листвой изумрудной,
Пленял красотою весеннею взгляд.
Но розой любуясь на пышной куртине,
Любуясь расцветом роскошным цветка,
Один я заметил в его сердцевине —
Как тайную язву — гнездо червяка.
1887 г.
Рощи, белые дома…
У подножия холма
Приютился виноградник
Близ татарских деревень.
Вот промчался мимо всадник
В шапке рваной набекрень,
Смуглолиц, во взоре удаль…
Хорошо ль живется, худо ль
Уроженцам южных стран, —
Каждый видом — крымский хан.
И на память мне пришли вы,
Простодушно-терпеливы
И безропотно-пугливы —
Лица наших северян.
В стемневших небесах таинственно блистая,
Я видел: звездочка зажглася золотая;
Но этот яркий свет
Недолго мог борьбу выдерживать со тьмою:
Она скатилася, оставив за собою
Короткий, но блестящий след.
А плошка жалкая, что тлела у забора,
Глумясь над участью печальной метеора,
Всю ночь дымилася, кругом
Распространяя чад удушливый, зловонный, —
Пока с рассветом сторож полусонный
Не раздавил ее тяжелым сапогом…
1888 г.
Я видел бабочку: ее поймали дети…
Как билася она о край зловещей сети!
Напрасно! Не могли несчастную спасти
Ее ничтожные и слабые усилья;
А злые шалуны, порвав бедняжке крылья,
Кричали ей с насмешкою: — лети!
Так, сетью мелких зол, заботы повседневной
Опутанный, я бьюсь, но, крылья обломив,
Не в силах уж лететь на радостный призыв!
Зачем же над собой я слышу ропот гневный:
«Ужели новых сил не можешь ты найти?
Вот цель желанная, лети же к ней, лети!»
1887 г.
В сердце запала случайно
Светлая искра, и в нем,
Тлея упорно и тайно,
Вспыхнула ярким огнем.
Ветром холодным пахнуло —
Сжалось от боли оно:
Светлую искру задуло,
Сумраком сердце полно.
О, край мечты обетованный,
Приют чарующей мечты,
Недостижимой и желанной —
Не здесь ли ты?
Где отблеск моря переливный
Горит как камень-самоцвет,
Где изумруд сменяет дивный
Волшебного сафира цвет;
Быть может здесь, в тени платанов
Певцу бессмертной красоты,
Мечта, под тихий плеск фонтана
Являлась ты?