Забелело… снежною пустыней
Кажется заманчивая даль;
Небеса прозрачны, как хрусталь,
Блещет иней.
Снова — царство холода и льда
И безмолвья, словно все живое
Застывает в мертвенном покое
Навсегда.
Летних дней волнение и нега,
Боль сомнений, трепет юных сил —
Все мертво… Холодный саван снега
Все покрыл.
Но непрочны зимние оковы.
Мертвый сон забвенья неглубок,
И растопит снежные покровы
Бурных слез прорвавшийся поток.
Смоется осенними слезами
Принужденья тягостного гнет
И растает с частыми дождями
Снега первого налет.
Есть дни, когда душа болезненно чутка,
Она раскрывшейся тогда подобна ране;
Острей — в такие дни и радость и тоска,
И гнет предчувствия томит ее заране.
Воспоминания давно минувших дней
В ней отзываются тревожней и больней,
Всего, ушедшего из жизни без возврата,
И близких, и себя — невыразимо жаль.
Мучительней вдвойне нам каждая утрата
И вдвое тяжелей нам каждая печаль.
Знакомый аромат, мотив полузабытый —
Вновь пробуждают нас от призрачного сна,
На арфе брошенной, безгласной и разбитой —
Опять звучит замолкшая струна.
Тянутся горы далекою цепью,
Коршун в лазури кружится над степью,
Ветер качает ковыль,
Ветер повеял вечернею лаской,
В сердце воскресла волшебною сказкой
Старая быль.
Здесь, у подножья горы великана,
В зареве молний, во мгле урагана,
Пал он — певец молодой,
Там, где пышней разрослася осока,
Высится в горной степи одиноко
Камень седой.
Люди, в стремленье к наживе упорном,
Путь проложили к вершинам нагорным,
Грозный разрушив оплот;
Умер Кавказ непокорный и дикий,
Пали твердыни, — один лишь великий
Гений поэта — живет.
У нас, в земле Прованса,
Где все полно значенья,
На родине романса,
В отчизне вдохновенья,
Нежней рокочут струны,
Сильнее — ароматы,
И зори вечно юны
И радостны закаты.
Глядятся здесь твердыни
Во влаге вод зеркальных,
Когда цветут в долине
Кусты цветов миндальных.
Тревожа и волнуя
Тревогою опасной,
Здесь пламя поцелуя
Сжигает негой страстной.
Оно — как солнце юга,
Как жгучие мистрали!
У нас, любя друг друга.
Весь мир позабывали, —
У нас в земле Прованса,
Неведомы сомненья,
На родине романса,
Любви и вдохновенья.
Как древний витяр(?витязь) заколдован,
Мой дух дремотой был окован,
Томясь без воли и без сил,
Но чей-то голос чародейный,
Будя восторг благоговейный,
Меня для жизни пробудил.
Душа откликнулась на звуки,
И вновь, полна безумной муки,
Дрожит и плачет как струна.
Конец бесстрастию покоя!
Но как борцу в разгаре боя —
Душе погибель не страшна.
Пускай судьба меня обманет;
Когда последний миг настанет,
Воспрянет дух мой, смел и горд,
И, как в былом, сильны и юны,
Душевные сольются струны
В один ликующий аккорд.
Он отсиял — луч солнца золотого,
Он отгорел — твой лучезарный день!
И жизнь грустна, как тяжкий бред больного
И жизнь мрачна, как гробовая сень.
Зачем же вновь встает неумолимо
Минувшее, как призрак пред тобой?
Оно прошло, оно невозвратимо,
Со всем его блаженством и тоской,
Со всем его очарованьем жгучим
И сладкою отравою речей,
Со всем его волнением кипучим
И счастием навек минувших дней.
Они прошли — волшебные мгновенья.
Их не вернуть: так было суждено…
Но нет душе желанного забвенья
И не придет оно!
Последний луч зари исчез,
Подернулись туманом горы,
На синем бархате небес
Блеснули звездные узоры.
Все разгораются светлей
Созвездий пламенные очи,
А в мягком сумраке аллей
Сильнее чары южной ночи.
Во мраке белые дома
Едва заметны под горою
И цепь холмов одела тьма
Своей волнистою чадрою.
На каждый шорох, каждый звук,
Ночного ветра дуновенье —
Ответом служит сердца стук,
Его тревожное биенье.
Чему-то внемлешь чуть дыша
В мечтах восторженных и чистых
И раскрывается душа,
Как лепестки цветов душистых.
Безжалостно потоптаны врагами,
Под саваном снегов лежат поля,
Под белыми, под мертвыми снегами
Погребена цветущая земля.
И предана под белой пеленою
Она во власть жестоким черным снам,
И содрогаясь всею глубиною,
Ждет гибели весенним семенам.
Сгущаются ползучие туманы,
Болотных испарений острый яд,
Бездействия тяжелые дурманы —
Ужель ростки отравой напоят?
Нет, все живет, в чем есть зародыш жизни,
За темным вслед — приходит светлый год,
На мертвые снега лучами брызни,
О животворный солнечный восход!
Он отсиял—луч солнца золотаго,
Он отгорел—твой лучезарный день!
И жизнь грустна, как тяжкий бред больнаго
И жизнь мрачна, как гробовая сень.
Зачем же вновь встает неумолимо
Минувшее, как призрак пред тобой?
Оно прошло, оно невозвратимо,
Со всем его блаженством и тоской,
Со всем его очарованьем жгучим
И сладкою отравою речей,
Со всем его волнением кипучим
И счастием навек минувших дней.
Они прошли—волшебныя мгновенья.
Их не вернуть: так было суждено…
Но нет душе желаннаго забвенья
И не придет оно!
Ранней юности безумье
Здесь на память мне приходит;
Вновь печальное раздумье
На былое мысль наводит.
Предо мной оно всплывает
В бледном золоте заката,
Тихой грустью обвевает
В дуновеньях аромата.
Вновь отчетливо и ярко
Все воскресло: лица, речи…
И в густых аллеях парка
Словно жду я с кем-то встречи.
Что-то веет меж листвою,
И с надеждою во взорах —
Словно слышу за собою
Я шагов замолкших шорох.
Озираюсь я, — готово
Сердце вновь поверить чуду!
Но, увы, лишь тень былого
Вслед за мною бродит всюду.
(К дню юбилея)
Была у нас великая пора,
Богата славными плодами
Свободы нравственной, духовного добра.
Шестидесятыми годами
Звалась она — великая пора,
Богатая борцов отважных именами.
Немногие из их — и ныне между нами
И он воспринял их завет,
И он — питомец «стаи славной» —
Он также выступил вождем в борьбе неравной
С душою твердою, как сталь,
С душою чистой, как хрусталь,
За правду бился он оружием таланта,
Им выполнен святой завет,
И в тьму творец «Слепого музыканта»
Всегда вносил с собою свет.
Сливаясь с далью небес безбрежной,
Венчанный гордо короной снежной,
Стоит Эльбрус;
К его вершинам и горным кручам
Возможен доступ орлам и тучам,
И он свободный не знает уз.
Над степью горной царя веками,
То полускрытый за облаками,
Таится он,
То разрывая покров туманный,
Блеснет внезапно, сребром венчанный,
Мечтою дивной заворожен.
Не так ли точно в душе поэта
Источник дивной любви и света
Порой таится, — но день придет —
И слово правды, как луч денницы,
Как золотая игра зарницы
Во тьме блеснет.
Солнце зашло. На просторе
Зыбь золотая пропала…
Бледное нежное море,
Небо — в оттенках опала.
Стихло. Бледней и неверней
Горных вершин очертанья,
Тонет в печали вечерней
Дня золотого блистанье.
Море вздыхало
Словно во сне,
И в вышине
Пальм опахало
Чуть трепетало…
Море устало
Вечно шуметь,
Вздумалось волнам
В сумраке полном
Вдруг онеметь,
Стихнуть, не биться,
Сном забыться.
Завтра валы,
Будто на приступ —
Грянут о выступ
Темной скалы.
Завтра воспрянет
Спящий прибой:
Сызнова грянет
Утренний бой!
Прошедшим летом здесь сочилась
Едва заметная струя;
Она по желобу струилась,
Растенья чахлые поя.
И что ж весной я вижу ныне?
С высот бушующий поток
Стремится с грохотом к долине,
Неся каменья и песок.
Ломая крепкие ограды,
Деревья целые крутя,
Он разрушает все преграды —
Салгира буйное дитя.
Он родился от вешних ливней,
Его питает горный снег,
Все безудержней, непрерывней
Его неукротимый бег.
В земле таившийся — оттуда
Победоносно рвется вширь —
Из заключенья силой чуда
Освобожденный богатырь.
Вверху блистает синева,
Кругом, на всем просторе,
Шумит весенняя листва,
Волнуется как море…
Пред нами — ряд зеленых волн,
Полдневный блеск — над нами,
И наш балкон — как будто челн
Меж светлыми волнами.
Вот снова ветер набежал,
Сильней дрожат осины;
Как парус, вздулся, задрожал
Намет из парусины.
Плывут в лазури облака,
Вон там — корабль воздушный,
И вдаль, по воле ветерка,
Несется он, послушный.
Во сне ли слышу, наяву,
Зеленых волн удары,
И с ним чудесно я плыву
В страну весенней чары.
Залита лунным блеском,
За темным перелеском
Вздымалась к небу ель,
И ей шептала сказки,
Кружилась в вихре пляски
Лишь снежная метель.
Над ней в иные страны
Неслися караваны
Нависших низко туч,
И солнце ей светило,
И звездные светила,
И робкий лунный луч.
Но в темном перелеске
Ей грезилось о блеске
Сверкающих огней,
О пышном гордом зале,
О музыке на бале
В ночи мечталось ей.
За яркий миг веселья,
За краткое похмелье,
За ложь и мишуру —
Она отдать готова
Свет солнца золотого
И месяца игру.
Белый лес под ризой белой
И среди морозной мглы
В их красе оледенелой
Дремлют белые стволы.
Все безмолвно и безлюдно,
Позабыт весенний гул,
Так и мнится: непробудно
Старый бор навек заснул.
Саван снега — на поляне,
Лунный блеск и тишина,
И в серебряном тумане
Над землею — чары сна.
Лишь вдали порою что-то
Смутной тенью промелькнет,
Хрустнет ветка — и дремота
Снова чащу обоймет.
Нет простора упованьям,
В сердце нет заветных слов:
Веет смертью и молчаньем
В этом царстве зимних снов.
Свод небесный взорам истомленным
Кажется расплавленным стеклом,
И повис под небом раскаленным
Парус наш подстреленным крылом.
Тяжкий сон окутывает тело,
Дух живой — у скорби злой в плену,
Но дыханье вихря налетело,
Всколыхнув дремотную волну.
Новых бурь чудесный провозвестник —
Испуская возглас боевой,
Над волной пронесся буревестник,
И проснулся спящий рулевой.
Видит он: лучи зарницы блещут
И затишью отошел черед,
Развернулся парус, и трепещет,
И волна уносит нас вперед!
Во мраке ветер бушевал,
Грядой клубились тучи,
И грозно шел за валом вал,
Вдали чернели кручи.
Гребец уж выронил весло,
Изломан руль сначала,
И вот другое унесло,
Волна его умчала.
И лег пловец на дно челна,
Скрестил спокойно руки,
Пускай несет его волна
В страну, где нет разлуки.
И песню громкую запел
Он в честь морской дружины:
— Хвала тому, кто — духом смел
Переплывет пучины!
Хвала и гибнущим в пути,
Кого умчали воды!
Лети, ладья моя, лети
Туда, в страну свободы!
Задумчиво обняв рукой колени,
Она сидит в густой зеленой сени
И над ее поникшей головой
Склонился кедр Ливана вековой,
И на лице ее играют свет и тени.
Когда, задев его, луч солнечный скользнет —
Лицо как будто бы улыбкой озарится,
Тень набежит — и все кругом затмится,
И ляжет на чело тяжелой думы гнет.
Таит в душе она неведомое горе?
Мечтает ли она? Кого-то втайне ждет?
Об этом знают лишь: бушующее море,
И кедр Ливана вековой,
Шумящий над ее склоненной головой.