Неясные думы томят,
Неясные грезы всплывают
И вылиться в звуки хотят —
И звуки в душе замирают…
Мелькают в мозгу чередой
Обрывки каких-то видений
Туманных, как пар над водой,
И грустных, как сумерек тени.
Чего-то далекого жаль,
К чему-то я рвуся тоскливо
И — глубже на сердце печаль,
Яснее — бесплодность порыва…
И хочется страстно понять,
Что было досель непонятно,
Вернуть захотелось опять
Все то, что ушло невозвратно!
1888 г.
В небесах одиноко звезда
Мне сияет серебряным светом,
И мечтой уношусь я туда,
Где мерцает, бледнея с рассветом,
Одинокому та же звезда.
Побледнела небесная даль,
Предрассветною дымкой обята,
И рождается в сердце печаль
О былом — может быть без возврата
Отошедшем в туманную даль,
Не сияния бледных лучей
Одинокой звезды предрассветной —
Вдохновеньем согретых речей
Жаждет сердце во мгле неприветной
Этих первых холодных лучей.
Раздался мерный шаг солдат.
По каменным и гулким плитам,
Сияньем солнечным залитым,
Шаги отчетливо звучат.
Сверкает луч на касках медных
И золотит ближайший шпиц;
В толпе немало женских лиц —
И нежно-розовых, и бледных.
Рожок походный заиграл —
И выступают люди важно,
Меж тем, как песнь звучит протяжно,
Как католический хорал.
Ей чужды: удаль, тоска,
И жажда новой лучшей доли,
Она уносит против воли
В давно прошедшие века.
Как иногда с прогулок летом
Мы возвращаемся домой
В вечерний час с простым букетом,
Небрежно связанным тесьмой;
Так, вместо буквицы пахучей
И медуниц, и васильков,
Я приношу цветы созвучий
Из отдаленных уголков.
И с каждым словом оживая,
Опять встают передо мной:
И лес, и даль береговая,
Извилины тропы лесной.
Вечерний воздух, полный ласки,
И тень берез вокруг скамьи,
Я помню все: лучи и краски
И шум ветвей, и звон струи.
Во мраке ночи южной
Смолкает песнь цикад,
Под дымкою жемчужной
Спокойно дремлет сад.
В запущенной беседке
Фонтан замолк давно.
И лишь магнолий ветки
К нам тянутся в окно.
И лишь на кровле дома,
Скрываясь меж ветвей,
Весь — нега, весь — истома,
Вздыхает соловей.
Но я, ему внимая,
Боюсь, что песни звук
Тебя в тиши лаская,
Разбудит, милый друг.
Что ночью благовонной
Магнолий пышный куст
Любовью упоенный,
Твоих коснется уст.
Неясныя думы томят,
Неясныя грезы всплывают
И вылиться в звуки хотят—
И звуки в душе замирают…
Мелькают в мозгу чередой
Обрывки каких-то видений
Туманных, как пар над водой,
И грустных, как сумерек тени.
Чего-то далекаго жаль,
К чему-то я рвуся тоскливо
И—глубже на сердце печаль,
Яснее—безплодность порыва…
И хочется страстно понять,
Что̀ было досель непонятно,
Вернуть захотелось опять
Все то, что̀ ушло невозвратно!
Весной в траве журчал ручей
Под вечной зеленью крушины,
С зарей звенели там кувшины,
Им вторил смех и звук речей
И топот стад у водопоя…
Но вот, под жгучим игом зноя,
Иссякла светлая струя:
Безводным ложе у ручья,
Таким сухим и жестким стало,
Как взор, давно не знавший слез,
Глядящий мутно и устало.
Его песок полузанес,
И он оставлен и покинут —
Пока из тучи грозовой
Опять струи воды живой,
Как слезы жгучие не хлынут.
Мы в старые сказки не верим,
Не верим давно в чудеса,
Но сказку я знаю: вот терем,
На вышке — царевна краса.
Царевна глядит на дорогу…
Не конница ль мчится в пыли?
Не вторит ли звонкому рогу
Бряцанье оружья вдали?
Ей грезятся пестрые стяги
И удаль безумная сеч,
И витязь исполнен отваги,
Восторженно пылкая речь…
Но солнце восходит, заходит —
Все пусто и глухо в лесу,
И жизнь незаметно проходит,
Минуя царевну красу.
В стемневших небесах таинственно блистая,
Я видел: звездочка зажглася золотая;
Но этот яркий свет
Недолго мог борьбу выдерживать со тьмою:
Она скатилася, оставив за собою
Короткий, но блестящий след.
А плошка жалкая, что тлела у забора,
Глумясь над участью печальной метеора,
Всю ночь дымилася, кругом
Распространяя чад удушливый, зловонный, —
Пока с рассветом сторож полусонный
Не раздавил ее тяжелым сапогом…
1888 г.
Мы в старыя сказки не верим,
Не верим давно в чудеса,
Но сказку я знаю: вот терем,
На вышке—царевна краса.
Царевна глядит на дорогу…
Не конница ль мчится в пыли?
Не вторит ли звонкому рогу
Бряцанье оружья вдали?
Ей грезятся пестрые стяги
И удаль безумная сеч,
И витязь исполнен отваги,
Восторженно пылкая речь…
Но солнце восходит, заходит—
Все пусто и глухо в лесу,
И жизнь незаметно проходит,
Минуя царевну красу.
Лежу, глаза полузакрыв;
Во сне глубоко море дышит,
И ветра свежего порыв
Балконный занавес колышет.
Вершина темная волны
Сверкает пеною жемчужной,
И свет, и сумрак ночи южной —
Чудесной тайною полны.
Звучит прибой, как рокот струнный,
Вдали готовый замереть,
На все набросил отблеск лунный
Сребристо-трепетную сеть.
И в ней трепещет все живое
И неживое: лунных чар
Не избежал в своем покое
Седой и грозный Одалар.
Бледнеет свет вечерний…
Каким путем идти?
Камней и острых терний
Немало на пути.
Стучаться тщетно буду
В дома с закатом дня,
Любви великой чуду
Не сбыться для меня.
Приют богатых — тесен;
Кто сыт и кто обут —
Моих свободных песен
Те люди не поймут, —
Мелодий вдохновленных,
Рождаемых грозой,
Напевов, окропленных
Горючею слезой.
Но пусть меня в метели
Не греет камелек —
Дойду к заветной цели
Во тьме и одинок.
Темные тучи по небу ночному
Быстро над снежной поляной клубились,
Грусть навевавшие сердцу больному —
Думы в уме проносились.
Выплыв над степью таинственно белой,
Робко луна из-за туч проглянула;
В сумрачном сердце на миг просветлело,
В сердце надежда блеснула.
Миг незабвенный, как был он недолог —
Света желанного проблеск летучий!
Снова задернулся дымчатый полог,
В сердце и в небе — по-прежнему тучи!
Темнеет… Черных туч несутся вереницы,
Долина и холмы окуталися мглой,
И с криком носятся испуганные птицы,
Кружася низко над землей…
Все стихло — странною, зловещей тишиною,
Но скоро молния блеснет из темных туч,
И вихрь поднимется над сонною рекою,
И грянет гром — ужасен и могуч.
И сердце у меня такой же мглой обято,
Такие ж облака сулят и мне беду,
И в страхе первого громового раската
Я также жду…
Темныя тучи по небу ночному
Быстро над снежной поляной клубились,
Грусть навевавшия сердцу больному—
Думы в уме проносились.
Выплыв над степью таинственно белой,
Робко луна из за туч проглянула;
В сумрачном сердце на миг просветлело,
В сердце надежда блеснула.
Миг незабвенный, как был он недолог—
Света желаннаго проблеск летучий!
Снова задернулся дымчатый полог,
В сердце и в небе—попрежнему тучи!
(К 50-и летнему юбилею)
Рыцарь духа. Это слово
Вдохновенного певца,
Жаждой подвига святого
Жгло избранников сердца.
Званья рыцаря достоин,
Кто держал за правду речь,
Кто за правду, смелый воин,
Обнажал духовный меч.
Кто будил святую жалость,
Кто преследовал порок,
Кто «болезненную вялость»
Ставил юношам в упрек!
Рыцарь духа — перед нами,
Нынче духа торжество,
Меж родными именами —
Слава имени его.
Из белаго камня ступени
В мерцающей тьме потонули,
Спустились вечерния тени
И звезды блеснули.
Чарующей, царственно южной
Оне засияли красою,
Цветы задремали, жемчужной
Омыты росою.
Трепещут деревьев вершины
И тихий мне слышится шепот
Не вздох ли невольной кручины?
Не сердца ли ропот?
Плененное звезд красотою,
Не сердце ль в груди пробудилось,
И снова, как прежде, мечтою
Безумной забилось?
Тучи темныя нависли
Низко над землей,
Сон оковывает мысли
Непроглядной мглой…
Воли нет, слабеют силы,
Тишина вокруг…
И спокойствием могилы
Охватило вдруг.
Замирают в сердце муки…
На борьбу опять
Опустившияся руки
Нету сил поднять.
Голова в изнеможенье
Клонится на грудь…
Боже мой! Услышь моленье,
О, не дай заснуть!
Этот сон души мертвящий
Бурей разгони,
И зажги во тьме царящей
Прежние огни.
Тучи темные нависли
Низко над землей,
Сон оковывает мысли
Непроглядной мглой…
Воли нет, слабеют силы,
Тишина вокруг…
И спокойствием могилы
Охватило вдруг.
Замирают в сердце муки…
На борьбу опять
Опустившиеся руки
Нету сил поднять.
Голова в изнеможенье
Клонится на грудь…
Боже мой! Услышь моленье,
О, не дай заснуть!
Этот сон души мертвящий
Бурей разгони,
И зажги во тьме царящей
Прежние огни.
Я, гуляя в час заката
У залива между скал —
(Непонятная утрата!)
Сердце как-то потерял…
К морякам в моей печали
Приходил с вопросом я,
И они мне отвечали,
Что вчера его видали
У тебя, краса моя.
Так не будь же безрассудна
И признай мои права,
Мне прожить без сердца трудно,
А тебе к чему же два?
Знаешь, Нипа, перемену
Предложил бы я тебе:
Мне свое отдай в замену,
А мое — оставь себе!
1887 г.