С зарей волна казалась изумрудной,
Прибой валов гремел, как дальний гром,
И пена белая на празелени чудной
Живым сверкала серебром.
С полудня даль — спокойно лучезарна,
Но эта тишь — надолго ли она?
Волна ли как любовь коварна,
А может быть любовь коварна как волна?
Свод небесный взорам истомленным
Кажется расплавленным стеклом,
И повис под небом раскаленным
Парус наш подстреленным крылом.
Тяжкий сон окутывает тело,
Дух живой — у скорби злой в плену,
Но дыханье вихря налетело,
Всколыхнув дремотную волну.
Новых бурь чудесный провозвестник —
Испуская возглас боевой,
Над волной пронесся буревестник,
И проснулся спящий рулевой.
Видит он: лучи зарницы блещут
И затишью отошел черед,
Развернулся парус, и трепещет,
И волна уносит нас вперед!
Темная ночь. Белой террасы ступени,
Белаго мрамора львы,
Волны шумя блещут в серебряной пене…
Слышится трепет листвы.
Старая песнь, песнь о любви, об измене.
Льется с террасы она,
Звукам ея, шумно дробясь о ступени,
Вторит во мраке волна.
Вы—предо мной, милыя скорбныя тени,
Вы обступили меня.
Мир вам! Прости шлю я любви и измене,
Верность былому храня.
Темная ночь. Белой террасы ступени,
Белого мрамора львы,
Волны шумя блещут в серебряной пене…
Слышится трепет листвы.
Старая песнь, песнь о любви, об измене.
Льется с террасы она,
Звукам ее, шумно дробясь о ступени,
Вторит во мраке волна.
Вы — предо мной, милые скорбные тени,
Вы обступили меня.
Мир вам! Прости шлю я любви и измене,
Верность былому храня.
Мне грезилось темное море,
Глухие рыдания волн,
Несущийся вдаль на просторе,
Волнами кидаемый челн.
Как чайки подстреленной крылья,
Повисли его паруса,
Напрасны мольбы и усилья
И глухи к мольбам небеса.
Из туч беспощадно суровых,
Зловещею тешась игрой,
Лишь отблески молний багровых
Во мраке сверкают порой.
И небо над темным простором
Раскинулось грозным шатром,
И смертным звучит приговором
Немолчно рокочущий гром.
Челнок беззащитный и жалкий
Все дальше уносит волна,
Коварная песня русалки
К нему долетает со дна.
И тяжко, и страшно, и смутно,
Из рук выпадает весло,
В пучину волною попутно
Разбитый челнок унесло.
Мне грезилось темное море,
Глухия рыдания волн,
Несущийся вдаль на просторе,
Волнами кидаемый челн.
Как чайки подстреленной крылья,
Повисли его паруса,
Напрасны мольбы и усилья
И глухи к мольбам небеса.
Из туч безпощадно суровых,
Зловещею тешась игрой,
Лишь отблески молний багровых
Во мраке сверкают порой.
И небо над темным простором
Раскинулось грозным шатром,
И смертным звучит приговором
Немолчно рокочущий гром.
Челнок беззащитный и жалкий
Все дальше уносит волна,
Коварная песня русалки
К нему долетает со дна.
И тяжко, и страшно, и смутно,
Из рук выпадает весло,
В пучину волною попутно
Разбитый челнок унесло.
Вверху блистает синева,
Кругом, на всем просторе,
Шумит весенняя листва,
Волнуется как море…
Пред нами — ряд зеленых волн,
Полдневный блеск — над нами,
И наш балкон — как будто челн
Меж светлыми волнами.
Вот снова ветер набежал,
Сильней дрожат осины;
Как парус, вздулся, задрожал
Намет из парусины.
Плывут в лазури облака,
Вон там — корабль воздушный,
И вдаль, по воле ветерка,
Несется он, послушный.
Во сне ли слышу, наяву,
Зеленых волн удары,
И с ним чудесно я плыву
В страну весенней чары.
Ветхозаветныя маслины,
Вы, украшавшия долины
Обетованныя земли—
У моря южнаго взросли.
В стране, куда стремятся с верой,
Вы—старины живая быль,
И на листве зеленосерой
Как бы лежит столетий пыль.
При виде вас воображенье
Рисует мне намет шатров,
На пастбищах огни костров,
Верблюдов мерное движенье.
Среди песчаных зыбких волн…
А здесь волна, качая челн,
Ласкает выступы утесов,
И наш турист в тени маслин
Глядит, баюкая свой сплин,
На тяжкий труд каменотесов.
Холодный серый день. Над морем и землею
Спускается туман — молочно белой мглою,
Слились с безбрежностью морскою небеса
И смутно вдалеке белеют паруса.
Но ветер потянул — и рябью легкой море
Тотчас подернулось, поодаль у камней
Становится волна морская зеленей
И гребни белые мелькнули на просторе…
Еще волненья нет, но близится оно,
Гроза не грянула, но все грозою дышит,
И сердце чуткое, предчувствием полно,
В прибое волн морских угрозу моря слышит.
В осенния ночи, зловещия ночи
Под жалобы ветра и звуки пальбы,
Подолгу порой не смыкаются очи,
И пламенно рвутся из сердца мольбы,
За всех, изнемогших под крестною ношей,
За узников бледных в высоких стенах,
За всех, чьи пути засыпает порошей,
За всех погибающих в бурных волнах!
Темны и бурливы холодныя волны,
Весло выпадает из рук у гребцов,
А скалы, как стражи немые — безмолвны.
Свидетели муки предсмертной борцов.
И вслед за тяжелыми темными снами,
За ночью осеннею вслед —
Безрадостно солнце взойдет над волнами,
Оставив пурпуровый след.
В осенние ночи, зловещие ночи
Под жалобы ветра и звуки пальбы,
Подолгу порой не смыкаются очи,
И пламенно рвутся из сердца мольбы,
За всех, изнемогших под крестною ношей,
За узников бледных в высоких стенах,
За всех, чьи пути засыпает порошей,
За всех погибающих в бурных волнах!
Темны и бурливы холодные волны,
Весло выпадает из рук у гребцов,
А скалы, как стражи немые — безмолвны.
Свидетели муки предсмертной борцов.
И вслед за тяжелыми темными снами,
За ночью осеннею вслед —
Безрадостно солнце взойдет над волнами,
Оставив пурпуровый след.
Ветхозаветные маслины,
Вы, украшавшие долины
Обетованные земли —
У моря южного взросли.
В стране, куда стремятся с верой,
Вы — старины живая быль,
И на листве зеленосерой
Как бы лежит столетий пыль.
При виде вас воображенье
Рисует мне намет шатров,
На пастбищах огни костров,
Верблюдов мерное движенье.
Среди песчаных зыбких волн…
А здесь волна, качая челн,
Ласкает выступы утесов,
И наш турист в тени маслин
Глядит, баюкая свой сплин,
На тяжкий труд каменотесов.
Во мраке ветер бушевал,
Грядой клубились тучи,
И грозно шел за валом вал,
Вдали чернели кручи.
Гребец уж выронил весло,
Изломан руль сначала,
И вот другое унесло,
Волна его умчала.
И лег пловец на дно челна,
Скрестил спокойно руки,
Пускай несет его волна
В страну, где нет разлуки.
И песню громкую запел
Он в честь морской дружины:
— Хвала тому, кто — духом смел
Переплывет пучины!
Хвала и гибнущим в пути,
Кого умчали воды!
Лети, ладья моя, лети
Туда, в страну свободы!
Душой тревожною, как море,
Стремился он к волненью бурь;
Ему наскучили лазурь
И дня безоблачного зори.
Его сильней к себе влекли
Порывы бурь, седые шквалы,
И грозным призраком вдали
Черневшие в тумане скалы.
И чем бывал сильнее гром,
Чем ярче — молнии зигзаги —
Тем больше силы и отваги
Он в сердце чувствовал своем.
Но дни текли и в ежечасной
Борьбе он духом изнемог,
И в гавань утлый свой челнок
Ввести старается напрасно.
Волна шумит, волна ревет,
Сверкая пеною седою,
И неминучею бедою
Ему грозит водоворот.
Напрасно ждет себе спасенья
Волной кидаемый пловец:
Не для него успокоенье,
Он жаждал вечных бурь волненья
И в буре встретит он конец.
Стелются волны от дыма кадильнаго,
Сердца, любовью святою обильнаго—
Стихло биение… Вечный покой!
Звукам внимая напева печальнаго,
Люди сошлись у одра погребальнаго
Тесною дружной толпой.
С бледнаго лика, отныне безмолвнаго,
Невыразимым спокойствием полнаго—
Многие взоров не сводят с тоской
Вечный покой!
Помыслы чистые, к благу стремления,
Творчества тайна, огонь вдохновения—
Все притаилось за бледным челом.
Там зарождались—теперь отзвучавшия
Песни простыя, нам в душу запавшия,
Песнь о грядущем и песнь о былом.
Бледным сияньем свечей озаренныя,
Чуждыя горю с земною тоской.
Стелются волны от дыма кадильнаго,
Веет безмолвьем покоя могильнаго,
Вечная память! Вечный покой!
Ты помнишь, как ночью беззвездной
Мы шли над шумящею бездной?
Туман заволакивал дали
И волны во мраке рыдали.
Ты помнишь, как ночью безлунной
С мечтою прекрасной и юной
Мы долго безмолвно прощались,
Сквозь слезы мы ей улыбались?
И ропот валов монотонный
Звучал, как напев похоронный,
Как позднее к счастью воззванье,
Как скорбное с счастьем прощанье.
И волны тоскливо шумели,
Им вторили жалобно ели,
Одни лишь, под гнетом печали,
Мы в час расставанья молчали:
Как узник, подвергнутый мукам,
Не выдав ни словом, ни звуком
Того, что в душе мы таили,
Что здесь навсегда хоронили.
Кругом шумит людской поток;
В водовороте волн
С собой победно он увлек
И закружил мой челн.
И слышу я безумный гул
Несется мне вослед,
Веселья бешеный разгул,
Клик злобы и побед.
И вижу пестрый я базар
Житейской суеты
И в торжестве постыдных чар —
Крушение мечты.
Кругом шумит водоворот
И опьяняет он,
Я слышу плеск и ропот вод
Как будто бы сквозь сон…
И весла выпустив свои,
Все дальше я плыву,
Не сознавая в забытьи —
Во сне иль наяву?
Меня течение несет
Куда? К какой стране?
И я без сил плыву вперед,
Отдавшися волне…
Стелются волны от дыма кадильного,
Сердца, любовью святою обильного —
Стихло биение… Вечный покой!
Звукам внимая напева печального,
Люди сошлись у одра погребального
Тесною дружной толпой.
С бледного лика, отныне безмолвного,
Невыразимым спокойствием полного —
Многие взоров не сводят с тоской
Вечный покой!
Помыслы чистые, к благу стремления,
Творчества тайна, огонь вдохновения —
Все притаилось за бледным челом.
Там зарождались — теперь отзвучавшие
Песни простые, нам в душу запавшие,
Песнь о грядущем и песнь о былом.
Бледным сияньем свечей озаренные,
Чуждые горю с земною тоской.
Стелются волны от дыма кадильного,
Веет безмолвьем покоя могильного,
Вечная память! Вечный покой!
Темная бездна влечет неотступно меня.
Тщетно стремлюсь я к сиянию светлого дня,
Тщетно слежу за игрой золотистых лучей:
Сердцу милее, милей для усталых очей
Сумрак ущелья, где — бешено дик и глубок —
С шумом и плеском бежит своенравный поток.
Чутко душою ловлю я таинственный гул:
Смех и рыданья, веселья безумный разгул,
Странные чары, несбыточно дивные сны —
Грезятся мне в переливах мятежной волны.
Шепчут мне волны: «Любуешься розами ты;
Знай же: прекрасней — волшебные бездны цветы.
Тот, кто вдохнул опьяняющий их аромат,
Вечно томится, желанием смутным обят,
Он, презирая доступный для смертного дар,
Жаждет душою иных, неизведанных чар;
Все в этом мире и чуждо ему, и мертво:
Темная бездна влечет неотступно его».
Было утро. На солнце сверкая
Белизною своих парусов,
Гордо мчался корабль, рассекая
Серебристую пену валов.
Не страшася ни скал, ни тумана,
Ни затишья, ни злых непогод,
По лазурным волнам океана
Он стремился вперед и вперед!
Смело к цели!.. И небо так ясно,
Так легко развевается флаг…
А осеннею ночью ненастной
Засияет огнями маяк!
Но внезапно в стемневшей лазури
Белой искрой мелькнул альбатрос,
И как будто дыхание бури
Над пучиной морской пронеслось…
Солнце скрылось за тучей кровавой,
И — добычей бушующих волн —
Закружился корабль величавый,
Словно утлый заброшенный челн.
Шли грознее волна за волною,
Надвигался зловещее мрак, —
Но увы! путеводной звездою
Не блеснул погибавшим маяк!
Успокоилось бурное море,
И спокойно в его глубине
Спят пловцы, позабывшие горе
И борьбу, в заколдованном сне.
Там не слышно волнения шквалов,
Там блестит золотистый песок,
И под сенью гигантских кораллов
Сон пловцов безмятежно глубок…
Им не грезятся чудные цели
Безвозвратно исчезнувших дней,
Им не грезятся бури и мели
И сиянье маячных огней…
1888 г.
Все отцветет и все кругом увянет,
Глухая ночь идет на смену дню,
Но пусть меня грядущее обманет —
Былому я вовек не изменю.
Оно ушло — быть может слишком скоро,
Ушло как все, чем жизнь была красна,
Но все же я не шлю ему укора,
В моей душе царит печаль одна.
Там иногда, благоуханным летом,
Во мгле ночей мы видим темный лес,
Как серебром, залитый лунным светом,
Струящимся с безоблачных небес.
И блещет он, в серебряном уборе
Красуяся, но вот проходит миг —
И лунный свет, дробясь в далеком море,
К волнам его ласкаяся приник.
Игрой лучей небрежно прихотливой
Прибрежных волн теперь коснулся он,
А темный лес по-прежнему тоскливо
Стоит, во мглу и сумрак погружен.
(О. А. ГНЕДИЧ).
Я знаю женщину: с прекрасным сфинксом схожа,
Загадкою живой является она,
Пытливые умы волнуя и тревожа.
И взоры синих глаз, прозрачных, как волна
И меж густых бровей задумчивая складка,
И строгия черты—все необычно в ней,
Все обаятельно и странно, как загадка,
Как переливный блеск сверкающих огней.
Успех ли дорог ей и обаянье власти?
Ей чуждо ли все то, что привлекает мир?
Понятен ей призыв красноречивый страсти,
Иль долг, суровый долг—один ея кумир?
Скрывает ли она под светлою улыбкой
Сомненья жгучия иль тайную печаль?
Кто, под завесой мглы, причудливой и зыбкой,
Способен разглядеть заманчивую даль?
Кто, обольщаемый тревожною догадкой,
Проникнет в глубь небес и в бездну синих волн?
Не вечно-ль он стоит, недоуменья полн,
Пред нерешенной им, тревожною загадкой!
(О. А. ГНЕДИЧ)
Я знаю женщину: с прекрасным сфинксом схожа,
Загадкою живой является она,
Пытливые умы волнуя и тревожа.
И взоры синих глаз, прозрачных, как волна
И меж густых бровей задумчивая складка,
И строгия черты — все необычно в ней,
Все обаятельно и странно, как загадка,
Как переливный блеск сверкающих огней.
Успех ли дорог ей и обаянье власти?
Ей чуждо ли все то, что привлекает мир?
Понятен ей призыв красноречивый страсти,
Иль долг, суровый долг — один ее кумир?
Скрывает ли она под светлою улыбкой
Сомненья жгучия иль тайную печаль?
Кто, под завесой мглы, причудливой и зыбкой,
Способен разглядеть заманчивую даль?
Кто, обольщаемый тревожною догадкой,
Проникнет в глубь небес и в бездну синих волн?
Не вечно ль он стоит, недоумения полн,
Пред нерешенной им, тревожною загадкой!
Мы шли тропинкою песчаной и тенистой,
От сосен вековых кругом ложилась тень,
Дышала жадно грудь прохладою смолистой
И тихо догорал, и гас тревожный день.
Над нами в вышине оттенками опала
И бледным золотом сияла глубь небес,
Мы тихо шли вперед и все кругом молчало,
И лишь задумчиво шумел сосновый лес.
Но вдруг, послышался, вначале еле внятный,
Сливаясь с шорохом и шелестом ветвей —
Какой-то странный гул, глухой и непонятный,
Но разраставшийся могучей и сильней.
То не был тихий стон подавленного горя;
О, нет! Торжественный и равномерный шум,
Звучавший откликом, стихийных сил и дум —
Его узнали мы. И то был голос моря!
В своей красоте и величьи суровом
Лежало оно у прибрежных песков;
Холодные волны с отливом свинцовым,
Шумя, разбивались среди тростников.
Здесь ветер, гуляя, играл на свободе,
Волну за волною гоня пред собой,
И вторило ветру шумевшее море,
И вторил гудевший во мраке прибой.
Темнело… Тонули в тумане зыбучем
И воды и дальних небес синева,
И здесь, перед голосом моря могучим,
Невольно в устах замирали слова…
Один только голос по-прежнему внятно
Звучал несмолкаемо в сердце моем,
И властно твердил он — тебе непонятно —
О чем?
Умирал аромат засыпающих трав,
Замирали слова вдохновенных речей,
И, как скорбный напев в тишине отзвучав,
Отзывались в душе потрясенной моей
Отголоски печальных речей.
И вечерних огней догоравший костер
Побледнел и погас в наступающей мгле,
И презренья огнем загорался твой взор,
Ты бледнел, говоря о ликующем зле
В наступившей безрадостной мгле.
Тосковала душа, — и от тайн бытия
Порывалась в иной, неразгаданный мир,
И, казалось, мечта прозревала твоя
За пределом, где блещет небесный эфир —
Этот чудный таинственный мир.
Прозрачною дымкой подернулись дали,
Как будто простясь с умирающим днем;
Иронии странной и странной печали
Скользили оттенки во взоре твоем.
Земные тревоги: и злоба и нежность
Казались в тот миг от тебя далеки,
Они уходили куда-то в безбрежность,
Как волны катящейся к морю реки.
В тиши, напоенной дыханием вешним,
В таинственно чуткой вечерней тиши —
К неведомой грани, к пределам нездешним
Стремились пытливые очи души.
Бледнели и меркли небесные дали,
И плещущей тихо о берег волне —
Чуть слышно деревья о чем-то шептали
В своем заколдованном сне.
Темнело. Каймой серебристой
Спустился над парком туман,
И веяло влагой душистой
С зеленых лугов и полян.
Померкли блестящие краски
Вечерних небес. Тишина
Какой-то загадочной ласки
И грусти казалась полна.
Чуть слышно листы трепетали,
Чуть слышно журчала вода;
Мы шли, сознавая едва ли,
Как долго идем и куда?
То было ли грезой минутной,
Иль годы прошли и века?
Все было неясно и смутно,
Как в небе ночном облака.
В душе, в сочетании странном,
Сливались восторг и печаль,
Как небо — с вечерним туманом,
Как с лесом — стемневшая даль.
Спокойно прозрачного озера воды
Дремали в серебряном свете луны,
И грезились в лепете сонном природы
Волшебные сны.
Бесшумно волна омывала ступени,
Бесшумно плескалась в края берегов,
Ложились далеко прозрачные тени
От темных холмов.
Вся даль потонула в серебряном блеске,
Огни, догорая, погасли везде,
Причудливо лунных лучей арабески
Дробились в воде.
Когда же луна исчезала за тучей,
На миг омрачавшей собой небосвод —
Туман поднимался волною зыбучей
Над зеркалом вод.
И сразу, окутан покровом тумана,
Менял выраженье знакомый пейзаж,
И все в нем казалось так призрачно странно,
Как дальний мираж.
Не так ли и в жизни — сиянье и тени
Идут чередою друг другу вослед,
Но длятся в их странной, загадочной смене —
Лишь тени — не свет…
Свежесть моря, запах хвои,
Свет и тени на песке,
Что-то бодрое, живое,
Белый парус вдалеке…
В шуме моря непрерывном,
В чутком шорохе сосны,
В блеске моря переливном —
Чары северной весны.
Тишина и гладь морская,
Мох раскинулся ковром,
Чайки носятся, сверкая
Белых перьев серебром.
Так и тянет в море, в море,
Чайкам — искоркам вослед —
Позабыть мечты и горе,
И тревоги прошлых лет!
Сегодня небо так лазурно
И так прозрачны облака,
И даль морская так безбурна —
Что тает на́ сердце тоска.
Забвеньем дышит все и миром,
Чарует море синевой:
Оно блестит живым сафиром
Из рамок зелени живой.
Холодный серый день. Над морем и землею
Спускается туман — молочно белой мглою,
Слились с безбрежностью морскою небеса
И смутно вдалеке белеют паруса.
Но ветер потянул — и рябью легкой море
Тотчас подернулось, поодаль у камней
Становится волна морская зеленей
И гребни белые мелькнули на просторе…
Еще волненья нет, но близится оно,
Гроза не грянула, но все грозою дышит,
И сердце чуткое, предчувствием полно,
В прибое волн морских угрозу моря слышит.
Тяжелой свинцовой грядою
Встают на просторе валы,
И бьются о выступ скалы,
И пеной сверкают седою.
Сильнее — их бурной прибой
И брызги сверкающей пыли,
Как рати, идущие в бой,
Утесы они обступили.
Грознее сгущается мрак,
Но тще́тно усилье слепое:
Незыблем старинный маяк
На твердом гранитном устое.
Как молчаливы здесь леса,
В них столько тени и прохлады!
Под сводом стройной колоннады
Здесь редки птичьи голоса.
Здесь редки бледные цветы,
Но это северное море
И солнца луч в сосновом боре —
Полны суровой красоты.
Как он трепещет на листах
И в глубине лесной аллеи!
Так на задумчивых устах
Улыбка нам всего милее.
(Норвежская баллада)
Несутся с добычей норманнов ладьи,
Как чайки на синем просторе;
Отважно они рассекают струи…
О, море, шумящее море!
Дружину ведет златокудрый Руальд,
Он грозен и вместе — прекрасен,
Его прославляет напевами скальд
Он в битве кровавой ужасен.
Того кто в сраженьи — храбрейших храбрей,
Все знают, до греков Царьграда:
Как золото — шелк белокурых кудрей,
Как молния — блеск его взгляда.
Несутся в отчизну норманнов ладьи,
И люди с отвагой во взоре
Глядят как дробятся морские струи…
О, море, шумящее море!
В палатах у ярла маститого пир;
Гость каждый да будет желанным!
С врагами своими он празднует мир,
Почет воздавая норманнам.
И кубков заздравных ликующий звон
Сливается с рокотом струнным,
И гости, пришедшие с разных сторон,
Любуются викингом юным.
У юношей взоры отвагой горят
И шепот восторженный слышен,
Кругом восседают красавицы в ряд,
Убор их блистательный пышен.
А викинг о славе поет, о любви, —
И вспыхнуло пламя во взоре.
Дочь ярла потупила взоры свои…
О, море, шумящее море!
Внимает с волнением Рагни-краса,
Ей любы Руальда напевы;
Лазурны, как южных краев небеса,
Глаза у задумчивой девы.
Он кончил, — и с кубком подходит она,
И ярл поднимается с места.
— Пей, гость наш, и молви: не ждет ли жена
В отчизне тебя, иль невеста? —
И молвит Руальд: — Я на свадьбу плыву
С княжною Сигрид светлоокой! —
Я славлю ее и с любовью зову
В час мира и в битве жестокой! —
И очи потупила Рагни-краса,
Бледна в драгоценном уборе…
Ей слышатся смутно гостей голоса…
О, море, шумящее море!
С зарею плывут победители прочь;
Нет солнца на небе туманном!
Глядишь ты, о ярла прекрасная дочь,
Вослед уходящим норманнам.
Спешит победитель на свадьбу с княжной,
Чуть видны ладьи у откоса…
Бежит, набегает волна за волной,
Дробясь у подножья утеса
И ветер играет шелковой косой,
Гуляя на синем просторе…
Взыграло, сомкнулось над Рагни-красой
Шумящее синее море!
Вчера над верхушками бора
Заря догорала светло,
И гладь водяного простора
Прозрачна была, как стекло.
И солнце в красе заходило,
И медлила влажная тень,
Казалось, что небо сулило
На завтра безоблачный день.
Сегодня из темного леса
Несется свист бури и стон,
Холодного ливня завеса
Закрыла от глаз небосклон.
Промчалось с убийственной силой
Дыхание бурь грозовых,
И сделалась чаша — могилой
Для многих дерев молодых.
Вон там, где кустарники редки,
Губительной молнии цель —
Упала раскинувши ветки,
Прекрасная стройная ель.
Дуб юный лежит как подрублен,
А рядом — надломленный клен,
Кудрявый орешник загублен,
И весь почернел, опален.
Как трупы в сраженьи убитых
Лежат средь ненастья и мглы
Деревьев, грозою разбитых,
Цветущих деревьев стволы!
В тот час, когда огнями блещет
Театр с нарядною толпой,
И зритель шумно рукоплещет
Развязке драмы роковой.
Когда под бременем страданий
Актер на сцене изнемогь,
И он под гром рукоплесканий
Сказал предсмертный монолог.
В тот час в тюрьме, где все угрюмо,
Последний акт идет к концу,
И обреченный там без шума
Встречает смерть лицом к лицу.
Никто ему не рукоплещет,
Там ужас сердце леденит,
И лишь волна во мраке плещет
И в муках бьется о гранит.
Все тот же сад, но что-то в нем иное,
Бледней — лазурь небесной синевы,
И дуновенье смерти ледяное —
Я слышу в шорохе листвы.
Сегодня нитями прозрачной паутины
Как саваном окутаны кусты,
И первый утренник, дохнувший на куртины —
Убил расцветшие цветы.
О, сколько их — таких же юных, нежных,
Взлелеянных рукой родной —
Погибнут вдалеке, среди сугробов снежных,
Под вихрем бури ледяной!
И в этот день, холодный и прозрачный,
Когда морозом тронуты листы —
Припоминается больней ваш жребий мрачный,
Безвременно погибшие цветы!
Над морями темносиними,
Над безбрежными пустынями
Птицы тянутся на юг,
Вихри буйные, удалые,
Гонят листья запоздалые
Под напев осенних вьюг.
Духом смерти все развеяно —
Все что радостно взлелеяно
Летом красным и весной.
В ночь глухую, в ночь холодную
Вихрь поет ему отходную
На прогалине лесной.
Вихрь за окном ревет как зверь голодный.
Гнетет тоска… О, сердце, замолчи!
От веянья струи холодной
Колеблется огонь моей свечи.
Унесть ее? Но, может быть, во мраке
Блуждает кто-нибудь — устал и одинок,
И для него, как пламя на маяке,—
Горит мой слабый огонек.
Пусть теплится. Мираж отдохновенья
Манить порой, но время — не для сна,
И новых бурь мы чуем дуновенье,
И новая вздымается волна.
Заря рождалась над землею,
А смерть незримой шла стезей,
И кровь с алеюшей зарею
На землю брызнула струей.
Жемчужным облаком взвиваясь,
Клубился к небу легкий дым,
И таял в небе расплываясь,
Лучем пронизан золотым.
И шевелил покровов складки
Осенний вихрь, как будто вновь
Хотел поднять покров с загадки:
За что здесь пролилася кровь?