Как вы мне любы, полевые
Глубокой осени цветы.
Несвоевременные грезы,
Не в срок возникшие мечты!
Вы опоздали в жизнь явиться;
Вас жгут морозы на заре;
Вам в мае надобно родиться,
А вы родились в октябре...
Ответ их: «Мы не виноваты!
Нас не хотели опросить,
Но мы надеждою богаты:
К зиме не будут нас косить!»
Когда на краткий срок здесь ясен горизонт
И солнце сыплет блеск по отмелям и лудам,
Ни Адриатики волна, ни Геллеспонт
Таким темнеющим не блещут изумрудом;
У них не так густа бывает синь черты,
Делящей горизонт на небо и на море…
Здесь вечность в веяньи суровой красоты
Легла для отдыха и дышит на просторе!
Совсем примерная семья!
Порядок, мир... Чем не отрада?
Но отчего вдруг вспомнил я
Страничку из суде́б Царьграда:
По лику мертвого царя
Гуляют кистью богомазы,
И сурик, на щеках горя,
Румянит крупные алмазы;
Наведена улыбка губ,
Заштукатурены морщины...
А все же это — только труп
И лицевая часть картины!
А! Ты не верила в любовь! Так хороша,
Так явственно умна и гордостью богата,
Вся в шелесте шелков и веером шурша,
Ты зло вышучивала и сестру, и брата!
Как ветер царственный в немеряной степи,
Ты, беззаботная, по жизни проходила…
Теперь, красавица, ты тоже полюбила,
Насмешки кончились… Блаженствуй и терпи!
Люблю я время увяданья...
Повсюду валятся листы;
Лишась убора, умаляясь,
В ничто скрываются кусты;
И обмирающие травы,
Пригнувшись, в землю уходя,
Как будто шепчут, исчезая:
«Мы все вернемся погодя!
Там под землей мы потолкуем
О том, как жили, как цвели!
Для собеседований важных
Необходима тишь земли!»
Светится в листьях так чудно!
Тешится солнечный луч!
Солнце в туманах играет
В рамках блуждающих туч!
Рамки подвижны, красивы...
Глянеть то в эту, то в ту,
Выставит лик свой и смотрит,
Знает свою красоту.
Ты моя жизнь, мое солнце!
Если бы тучей я был,
Лик твой во мне бы светился
И, засветясь, опалил...
Полно! Прислушайся к песне...
Может быть, в душу твою
Ласковых звуков порядок
Мирную пустит струю.
Может быть, если смиришься,
Будет покой тебе дан,
Если вышучивать бросишь
Жгучесть печалей и ран.
Мало ль, что есть... Нерушима
Общая людям стезя:
В жизни людской — как и в песне —
Выкинуть слова нельзя!
Сквозь листву неудержимо
Тихо льет церковный звон,
Уносясь куда-то мимо
В бесконечность всех сторон.
Сквозь большие непорядки
Душ людских — добро скользит...
Где и в чем его зачатки?
И какой влечет магнит?
Дивной силой притяженья
Кто-то должен обладать,
Чтобы светлые явленья
В тьме кромешной вызывать.
Твоя слеза меня смутила...
Но я, клянусь, не виноват!
Страшна условий жизни сила,
Стеной обычаи стоят.
Совсем не в силу убежденья,
А в силу нравов, иногда
Всплывают грустные явленья,
И люди гибнут без следа,
И ужасающая драма
Родится в треске фраз и слов
Несуществующего срама
И намалеванных оков.
Помню пасеку. Стояла,
Скромно спрятавшись в вербе;
Полюбивший пчел сызмала,
Жил тут пасечник в избе.
За плетнем играли дети;
Днем дымок был, лай в ночи...
Хаты нет; исчезли клети;
Видны: яма, кирпичи!
И по ним жестка, спесива,
Высясь жгучею листвой,
Людям вслед взросла крапива,
Покаянием и мздой!
В молчаньи осени ссыпаются листы,
В ветвях являются нежданные просветы, —
И незамеченные прежде силуэты,
И новые вдали красивые черты...
Не то же ль и с душой людскою? — Вечно споря
С невзгодами судьбы, осилена тщетой,
Лишь только в холоде — и немощи, и горя —
Вдруг небывалою заблещет красотой!..
Последние из грез, и те теперь разбились!
Чему судьба, тому, конечно, быть…
Они так долго, бережно хранились,
И им, бедняжкам, так хотелось жить…
Но карточный игрок — когда его затравят, —
По воле собственной сжигая корабли,
Спокойней прежнего, почти веселый, ставит
Свои последние, заветные рубли!
С моря сердитого в малый залив забежав,
В тихом спокойствии я очутился;
Лодку свою между острых камней привязав,
Слушая бурю, в раздумье забылся...
Как хорошо, прекратив неоконченный спор,
Мирно уйти из бурунов сомненья,
Руки сложить, ни себе, ни другим не в укор,
Тихо качаясь на зыби мышленья...
Погас заката золотистый трепет…
Звезда вечерняя глядит из облаков…
Лесной ручей усилил робкий лепет,
И шепот слышится от темных берегов!
Недолго ждать, и станет ночь темнее,
Зажжется длинный ряд всех, всех ее лампад,
И мир заснет… Предстань тогда скорее!
Пусть мы безумные… Пускай лобзанья — яд!
Из Каира и Ментоны,
Исполняя церкви чин,
К нам везут мужья и жены
Прах любимых половин…
В деревнях и под столицей
Их хоронят на Руси:
На, мол, жил ты за границей —
Так земли родной вкуси!
Бренным телом на подушке
Все отдай, что взял, назад…
За рубли вернув полушки,
Русский край, ты будешь рад!
Сколько мельниц по вершинам
Убегающих холмов?
Скрип, что́ музыка вдоль крыльев,
Пенье — грохот жерновов.
Вековые учрежденья,
Первобытнейший снаряд!
Всех родов нововведенья
Их нимало не страшат;
Заповеданы издре́вле,
Те же все, как свет, как звук,
Им — что́ шпаги Дон-Кихотов
Все усилия наук...
С кленами не́клен взрастает
Спор у деревьев идет!
Не́клену клен обясняет:
«Хрупки вы, слабый народ!
Ваши стволы не выносят
Стойки под крышей гумна,
Сами подпоры попросят,
Если им служба дана!»
Не́клен шуршит и смеется!
Слышен ответ по ветвям:
«Тот, кем нам имя дается,
Разве не хрупок он сам?»
Какое дело им до горя моего?
Свои у них, свои томленья и печали!
И что им до меня и что им до него?..
Они, поверьте мне, и без того устали.
А что за дело мне до всех печалей их?
Пускай им тяжело, томительно и больно.
Менять груз одного на груз десятерых,
Конечно, не расчет, хотя и сердобольно.
Вот — мои воспоминанья:
Прядь волос, письмо, платок,
Два обрывка вышиванья,
Два кольца и образок…
Но — за теменью былого —
В именах я с толку сбит.
Кто они? Не дать ли слова,
Что и я, как те, забыт!
В этом — времени учтивость,
Завершение всему,
Золотая справедливость:
Ничего и никому!..
О, если б мне хоть только отраженье,
Хоть слабый свет твоих чудесных снов,
Мне засветило б в сердце вдохновенье,
Взошла заря над теменью годов!
В струях отзвучий ярких песнопений,
В живой любви с тобой обединен,
Как мысль, как дух, как бестелесный гений,
От жизни взят — я перешел бы в сон!