В этой внимательной администрации,
Как в геологии — всюду слои!
Дремлют живые, когда-то, формации,
Видят отжившие грезы свои.
Часто разбиты, но, изредка, в целости
Эти слои! В них особенность есть:
Затхлые издавна окаменелости
Могут, порой, и плодиться, и есть!
Куклу бросил ребенок. Кукла быстро свалилась,
Стукнулась глухо о землю и навзничь упала...
Бедная кукла! Ты так неподвижно лежала
Скорбной фигуркой своей, так покорно сломилась,
Руки раскинула, ясные очи закрыла...
На человека ты, кукла, вполне походила!
Да, нынче нравятся «Записки», «Дневники»!
Жизнишки глупые, их мелкие грешки
Ползут на свет и требуют признанья!
Из худосочия и умственных расстройств,
Из лени, зависти и прочих милых свойств
Слагаются у нас бытописанья —
И эта пища по зубам
Беззубым нам!
Мне ее подарили во сне;
Я проснулся — и нет ее! Взяли!..
Слышу: ходят часы на стене, —
Встал и я, потому что все встали.
И брожу я весь день, как шальной,
И где вижу, что люди смеются, —
Мнится мне: это смех надо мной,
Потому что нельзя мне проснуться!
Вся земля — одно лицо! От века
По лицу тому с злорадством разлита,
Чтоб травить по воле человека,
Лживых мыслей злая кислота…
Арабески!.. Каждый день обновки!
Что-то будет? Хуже ли, чем встарь?
Нет, клянусь, такой татуировки
Ни один не сочинял дикарь…
Будто месяц с шатра голубого,
Ты мне в душу глядишь, как в ручей…
Он струится, журча бестолково
В чистом золоте горних лучей.
Искры блещут, что риза живая…
Как был темен и мрачен родник —
Как зажегся ручей, отражая
Твой живой, твой трепещущий лик!..
Еду по улице: люди зевают!
В окнах, в каретах, повсюду зевки,
Так и проносятся, так и мелькают,
Будто над лугом весной мотыльки.
Еду… И сам за собой замечаю:
Спал я довольно, да будто не впрок!
Рот мой шевелится… право, не знаю:
Это улыбка или зевок?
Любо мне, чуть с вечерней зарей
Солнце, лик свой к земле приближая,
Взгляды искоса в землю бросая,
Cыплет в корни свой свет золотой;
Багрянистой парчой одевает
Листьев матовый, бледный испод…
Это — очень не часто бывает,
И вечернее солнце — не ждет.
Старый плющ здесь ползет
Вдоль мохнатых корней;
Ель, замшившись, растет —
Вся в дремоте ветвей...
Опуститься б в тени,
Поглядеть на закат,
Как ночные огни
В небесах заблестят,
И, с темнеющим днем,
Всем своим бытием,
Как и день, отойти
На иные пути...
Ночь ползет из травы, из кустов;
Чуть погаснет закат, проступает;
Нет плотины теням, нет оков:
Тень возникшую тень нагоняет.
И, соткавшись в глубокую тьму,
В темной жизни своей веселятся;
Что и как — не узнать никому,
Но на утро цветы расплодятся!
Да, смерть нам не страшна, мы это знаем;
Мы каждый день немного обмираем.
Слабеют чувства, ясность мысль теряет,
Надежды гибнут, вера погасает,
И эту правду вечных погасаний
Того, что кем-то, как-то зажжено,
Мы величаем именем призваний...
Смешно!
Вот новый год нам святцы принесли.
Повсюду празднуют минуту наступленья,
Молебны служат, будто бы ушли
От зла, печали, мора, потопленья!
И в будущем году помолятся опять,
И будет новый год им новою обидой…
Что, если бы встречать
Иначе: панихидой?
Где ты, лето красное?
В ночь пришел мороз;
Листья осыпаются,
Блекнут в море слез.
Ходит смерть унылая,
Гложет жизнь с ветвей.
Листики-покойнички
Тлеют вдоль полей!
Не пируй, смерть лютая!
Погляди: с сучков
Смотрят почки новые
Будущих листков!
Очи впавшие, рот запешийся,
Бледность смертная, тишь могильная!
Впали очи, утомившись на обман глядеть,
Рот запекся — не сказавши все, что мог сказать!
Бледность — чтобы лечге было людям покраснеть,
Тишь могилы — чтоб живому слову не мешать!..
О, в моей ли любви не глубоко!
Ты мне в сердце, голубка, взгляни:
Сколько зависти в нем и порока!?
И какие пылают огни!?
В тех великих огнях, недвижима,
Вся в священном дыму алтарей,
Ты, как идол пылающий, чтима
Беспредельной любовью моей…
Каждою весною, в тот же самый час,
Солнце к нам в окошко смотрит в первый раз.
Будет, будет время: солнце вновь придет, —
Нас здесь не увидит, а других найдет...
И с терпеньем ровным будет им светить,
Помогая чахнуть и ничем не быть...
Розовых вересков полосы длинные
В логе песчаном растут.
Севера дальнего дебри пустынные
Родина их, — а не тут!
Или на то они здесь представители
Братьев родных, чтоб шепнуть:
«Края полночного скудной обители,
Счастливый юг — не забудь!»
Не обостряй своих страданий,
Не разжигай своей мечты!
По жизни, в долгий срок скитаний,
В свой час их много встретишь ты.
Тебе так часто, так глубо́ко
Придется силу их познать,
Что, право, лучше их до срока
Не разжигать, не обострять!
О, будь в сознаньи правды смел.
Ни ширм, ни завесей не надо...
Как волны дантовского ада
Полны страданий скорбных тел,—
Так и у нас своя картина...
Но только нет в ней красоты:
Людей заткала паутина...
В ней бьются все — и я, и ты...
Стою я с ужасом у гроба!
Безумье многих лет навек
В нем успокоилось, и можно
Сказать опять: «Се человек!»
Сын подле гроба! Сколько сходства
В лице! Читаю ясно в нем:
«Скорей бы кончить с погребеньем
И пир задать, проветрив дом!..»