Вдали гроза. Порою вьется,
Бьет в землю молния струей!
Чуть слышен гром! Не удается
Ему осилить даль! Сдается:
Он понижает голос свой!
Алкает влаги легкий колос!
То мириады жарких ртов,
Они раскрыты! Люб им голос
Живого шествия громов,
И ждут подросшие посевы —
Кто победит на этот раз:
Проклятье ли прабабки Евы,
Иль крест Голгофы в третий час?
Тебя он в шутку звал старушкой,
Тобою жил для добрых дел,
Тобой был весел за пирушкой,
Тобой был честен, горд и смел!
В него глаза твои светили...
Так луч, в глубь церкви заронен,
Идет по длинной ленте пыли
Играть под ризами икон.
Погасла ты, и луч затмился,
Мрак человека обуял,
И не поверить: как светился
В той тьме кромешной — идеал?!..
Глядишь открытыми глазами
Величью полночи в лицо,
И вдруг с реки, иль за кустами
Раздастся крепкое словцо!
Возможна ль жизнь без нарушений?
Но надо выдержать уметь
И неприглядность дерзновений
Скорей как можно одолеть.
Они — везде, хоть их не просят,
Да и предвидеть их нельзя...
Так пусть же ветры их разносят —
Им, как и нам — своя стезя!
Гораздо больше позабыто,
Чем жизнь нам нового дает!
Что было в детстве пережито,
То ярко в памяти живет.
А то, что только что, недавно,
В усталой памяти легло, —
То — бледно, мертвенно, бесправно
И только отблеском светло...
Дни детства — дни произрастаний
Земли и теплой, и сырой,
Дни допотопных очертаний
С их мощной, дерзкой красотой.
Мой друг! Твоих зубов остатки
Темны, как и твои перчатки;
И сласть, и смрад речей твоих
Насели ржавчиной на них.
Ты весь в морщинах, весь из пятен,
Твой голос глух, язык невнятен;
В дрожанье рук, в морганье век
Видать, что ты за человек!
Но вот четыре длинных года
Как ты, мой набожный урод,
Руководишь казной прихода
По отделению сирот!
Как будто снегом опушила
Весна цветами ветви слив;
Заря, полнеба охватив,
В цветах румянец пробудила.
Придет пора, нальется плод,
А тяжесть ветви к до́лу скло́нит,
Сломает... Цветень смерть несет,
Пора любви страданья гонит.
Но жизнь щадит, закон таков,
Что умеряется излишек
Обжорством галок и скворцов
И смелой жадностью мальчишек.
Заря пройдет, заря вернется
И — в безучастности своей —
Не может знать, как сильно бьется
Больное сердце у людей.
А чтоб заря не раздражала,
Своих огней для нас не жгла,
Пускай бы по́ свету лежала
Непроницаемая мгла!
Что день грядущий? Что былое?
Все прах, все кончится в пыли, —
А запах мирры и алоэ
Сойдет с небес на труп земли...
Кто утомлен, тому природа —
Великий друг, по сердцу брат,
В ней что-нибудь всегда найдется
Душе звучащее под лад.
Глядишь на рощу; в колыханьи
Она шумит своей листвой,
И, мнится, будто против воли
Ты колыханью рощи — свой!
Зажглись ли в небе хороводы
И блещут звезды в вышине,
Глядишь на них — они двоятся
И ходят также и во мне...
(Гимн)
В святых судьбах родной России,
В реке времен, в пучине дней,
Две венценосные Марии
Любили сирот и детей.
И русских женщин воспитали,
Взращали так, чтоб им блистать,
Как Венценосные блистали
В двух образцах — жена и мать!
И если мы надежды полны
И сил, и веры без границ, —
Так это в нас играют волны
Деяний двух Императриц.
В избенке бедной, в стеклах окон
Свет солнца только что погас.
Над помазуемой елеем
Священник молится, склонясь!
Слова молитв совсем не ясны,
Порою в них как будто тьма —
И не для гаснущего взгляда,
И не для скромного ума!
Но, дорисованные духом,
Над отходящей поднялись
Все сонмы праведных и чистых,
И вся небесной церкви высь...
По небу быстро поднимаясь,
Навстречу мчась одна к другой,
Две тучи, медленно свиваясь,
Готовы ринуться на бой!
Темны́, как участь близкой брани,
Небесных ратников полки,
Подяты по́ ветру их длани
И режут воздух шишаки!
Сквозят их мрачные забрала
От блеска пламенных очей…
Как будто в небе места мало
И разойтись в нем нет путей?
Ты любишь его всей душою,
И вам так легко, так светло...
Зачем же упрямством порою
Свое ты туманишь чело?
Зачем беспричинно, всечасно
Ты радости портишь сама
И доброе сердце напрасно
Смущаешь злорадством ума?
Довольствуйся тем, что возможно!
Поверь: вам довольно всего,
Чтоб, тихо живя, нетревожно,
Не ждать, не желать ничего...
И они в звуках песни, как рыбы в воде,
Плавали, плавали!
И тревожили ночь, благовонную ночь,
Звуками, звуками!
Вызывала она на любовь, на огонь,
Голосом, голосом,
И он ей отвечал, будто вправду пылал,
Тенором, тенором!
А в саду под окном ухмылялась тайком
Парочка, парочка, —
Эти молоды были и петь не могли,
Счастливы, счастливы…
Когда-то, подле Вавилона,
Дерзнули башню воздвигать,
Чтоб жить вне Божьего закона
И волн потопа избежать.
И башни нет! Весь след развеян;
Бог перепутал языки...
Был человек самонадеян:
Где жизнь цвела — лежат пески...
Теперь смешались не язы́ки,
Не, сбились помыслы людей —
Одни другим невнятны, дики...
И обеспечен рост степей.
Женские очи
Смотрят вкруг нас;
Час поздней ночи,
Радостный час!
Дню — все заботы!
Ночи — восторг!
Пей! Что за счеты!
Пей! Что за торг!
В чаше — веселье,
В песне — размах,
Мир нам не келья,
Кто тут монах?
Женская ласка
К утру сильней,
Ярче окраска
Губ и очей!
Женские очи
Смотрят вкруг нас;
Час поздней ночи,
Радостный час...
Когда бы все былые силы,
То, что зовут у нас душой,
От ранней юности направить
Одною ясною стезей;
Когда б, избрав одно призванье,
Счастливец в жизни не блуждал, —
Его почтили б дружбой равной
Астарта, Бахус и Ваал.
Но мы прямых дорог не знаем:
Блуждаем, и, в конце концов,
Нас зацеловывают насмерть
Один иль два из тех богов!
Качается лодка на це́пи,
Привязана крепко она,
Чуть движет на привязи ветер,
Чуть слышно колышет волна.
Ох, хочется лодке на волю,
На волю, в неведомый путь,
И свернутый парус расправить,
И выставить на́ ветер грудь!
Но цепь и крепка, и не ржава,
И если судьба повелит
Поплыть, то не цепь оборвется,
А треснувший борт отлетит.
Почву сухую лопатою я опрокинул, —
Только лишь к свету сырая подпочва взглянула,
Сохнуть она начала; еле взглядом окинул,
Влага исчезла, в лазури небес утонула...
Высохла почва! А влага? Ее незаметно;
Ей к небесам удалось отлететь; там приветно...
Думы мои заповедные! Вас я рождаю;
Где вы теперь — мне неведомо... Я — усыхаю!
Зернышко овсяное искренно обрадовалось, —
Счастье-то нежданное! корешком прокрадывалось
Смело и уверенно по земле питательной,
В блеске солнца вешнего — ласки обаятельной…
Лживою тревогою зернышко смутилося:
Над большой дорогою прорастать пустилося!
Мнут и топчут бедное… Солнце жжет лучом…
Умерло, — обятое высохшим пластом!
Ветер несется могучий...
Гру́ди такой не сыскать!
Места ей надо — сломает
Все, что придется сломать!
Сосны навстречу! Недвижны
Розовой грудью стволов...
Знать: грудь на грудь! Так и нужно!
В мире обычай таков...
Кто-то в той свалке уступит?
Спрячься за камни: не трусь!
Может быть, камни придушат,
Сгинешь... а я сохранюсь!