Новое Солнце, Новое Утро, Новый Месяц, и Новый Год,
Пламя из тучи, утро из ночи, серп серебристый, целующий рот.
Новое Солнце сегодняшней жизни, Новое Утро текущего дня,
Краешек мига — до краешка мига, Солнцу возженье земного огня.
Новое Солнце отметится светом Нового Года и Новой Луны.
Богу стелите безгрешные волны белой сотканной льняной пелены.
Новое Солнце, и Сириус с Солнцем утренней в небе восходит звездой,
Слезы Изиды, что пали алмазом, Нил отмечает растущей чертой.
Новое Солнце из кладезя Неба ринуло долу шумящий разлив,
В улье небесном гудящие пчелы нам возвещают шуршание нив.
Песнь моя ужь в могиле была, ужь холодной,
Кровь почуяла, вот, из земли привстает,
Смотрит вверх, как вампир, крови ждущий, голодный.
Крови ждет, крови ждет, крови ждет.
Мщенья, мщенья! Где враг, там берлога.
С Богом—пусть даже, пусть и без Бога!
Песнь сказала: пойду я, пойду ввечеру,
Буду грызть сперва братьев, им дума моя,
У Престола Красоты
Все лазоревы цветы,
А еще есть белы,
А еще есть белы.
Тайно в сердце поглядим,
Там мы путь определим
В вышние пределы,
В вышние пределы.
Были когда-то три страстныя,
Были три вещих Сестры.
Старшую звали Ласкавицей,
Среднюю звали Плясавицей,
Младшую звали Летавицей,
Жили они для игры.
Жили они для веселия,
Взять, заласкать, заплясать.
Что жь, говорят, в самом деле я
Сердце-то буду вязать?
Люди добрые, вы большущие,
Сапоги у вас все с подошвами.
Ах, дожди, дожди, сверху льющие,
Чтоб ушли огни, стали прошлые!
Посудите же! Я Лесуночка.
Инструментик мой — балалаечка.
У меня своя в мыслях луночка,
Я в густом лесу многознаечка.
Когда Сигурд отведал крови
Убитаго Фафнира,
Весь Мир ему открылся внове,
Узнал он утро Мира.
Он увидал рожденье грома,
Проник в язык он птиц,
И все, что было так знакомо,
Оделось в блеск зарниц.
От Солнца до Солнца иду я,
От Ночи до Ночи я жду.
Внимая, тоскуя, ликуя,
В душе засвечаю звезду.
Мне Сириус дал златоцветность,
Мечту он увлек за собой.
И, в сердце лелея ответность,
Увидел я Нил Голубой.
В былое время я жил богато,
Ходило Солнце вкруг меня,
И от восхода вплоть до заката
Лишь мне струило ток огня.
Планеты в небе свивали тропы
Не в празднолюбии пустом,
А чтобы мог я знать гороскопы,
И в мире верным шел путем.
В былое время и со зверями
Имел я краткий разговор,
Общники некоей святости, кою в словах не замкнуть.
С вами сливаюсь я мыслию, вот раскрывается грудь.
Нет, не ключом отмыкается. Нет, не блестящим ножом.
Все же открылась, как горница. В горнице клад бережем.
Гнали нас. Это мне ведомо. Голову секли враги.
Сердце теснили и мучили. «Лги, заблуждайся, и лги».
Меч был не страшен искателям. Нужно вам жертвы? Так что ж,
Примем — отсюда отшествие. Только не примем мы — ложь.
Сие приятное баснословие.Карамзин.
На восток от аргиппеев,
Там, в Татарии Великой,
Змей живет, краса всех змеев,
Многочудный, многоликий.
Там, без тягостных законов,
В заколдованной долине,
Жило племя исседонов,
Говорят, живет доныне.
Свежий запах душистаго сена мне напомнил далекие дни,
Невозвратнаго светлаго детства предо мной загорелись огни;
Предо мною воскресло то время, когда мир я безгрешно любил,
Когда не был еще человеком, но когда уже богом я был.
Мне снятся родные луга,
И звонкая песня косца,
Зеленаго сена стога,
Веселье и смех без конца.
Июльскаго дня красота,
Боже мой, о, Боже мой, за что мои страданья?
Нежен я, и кроток я, а страшный мир жесток.
Явственно я чувствую весь ужас трепетанья
Тысяч рук оторванных, разбитых рук и ног.
Рвущиеся в воздухе безумные гранаты,
Бывший человеческим и ставший зверским взгляд,
Звуков сумасшествия тяжелые раскаты,
Гимн свинца и пороха, напевы пуль звенят.
Тешься. Я игра игромая.
Нить в станке рукой ведомая.
Вверься. Я игра играния.
В рдяных жерлах миг сгорания.
Серый камень взнес в хоромы я.
Желтый тес скрепляю в здание.
Тес — пахучий,
Тот — гремучий,
Тес — из леса,
Тот — из гор.
Адам, первично-красный,
Ликующая плоть.
Из глыбы темно-страстной
Слепил его Господь.
Узывчивая Ева,
Прозрачная душа.
На первый зов напева
Пришла к нему, спеша.
Апрель — разымчивый Цветень,
Апрель — сплошной Егорьев день,
В упорной схватке свет и тень.
Пучинный месяц, жив прилив,
Разлив широк, поток красив,
От мига — час для новых нив.
Последних льдинок тонкий звон,
Прилет крылатых завершен,
По левую сторону, в одеянии страшном,
Души грешные, сумраки лиц.
Свет и тьма выявляются, как в бою рукопашном,
Все расчислено, падайте ниц.
По правую сторону, в одеяньи лучистом,
Те, которых вся жизнь жива.
Золотые их волосы — в красованьи огнистом,
Как под солнцем ковыль-трава.
В зеленом и белом тумане,
И в дымке светло-голубой,
Земля в мировом караване
Проходит, любуясь собой.
Растенья земные качает,
Поит опьяненьем цветы.
И ночь мировая венчает
Невесту небесной мечты.
Всевыразительность есть ключ миров и тайн.
Любовь огонь, и кровь огонь, и жизнь огонь, мы огненны.
Кабель под бездной морей, это кличет к державе держава,
Так и паук паутинкой поет о взнесенности радуг.
Кто это молвил, что мы красоте созидаем горнило?
Звезды и звери, цветы, океаны, ручей и вулкан,
Все, что живет в этом мире, влекомо в мирах Красотою.
Наш Пророк неложно свят,
Райски трубы нам трубят.
Прежде чем явить свой лик,
К Райским водам он приник.
Прежде чем нас в сад он ввел,
Всю Вселенную прошел.
Прежде чем нам дал цветов,
Вник он в книгу Родослов.
Прежде чем сошел к нам с круч,
Слышал голос вышних туч.
МЕДЛЕННЫЕ СТРОКИ
Вершины белых гор
Под красным Солнцем светят.
Спроси вершины гор,
Они тебе ответят.
Расскажут в тихий час
Багряного заката,
Что нет любви для нас,
Что к счастью нет возврата.
Капля неведенья в море незнания,
Искра мгновенная в хлещущей мгле,
Ты, маловерное чадо терзания,
Ты, беспримерная вспышка во зле.
Все твое деланье в тающем времени,
Все твои сны, и верхи Пирамид,
Лишь прорастание малого семени,
Факел твой пляшущий быстро горит.
Да не смутит несведущих сегодня,
То, что им было ведомо вчера.
Не праздная в моих словах игра,
И каждый зверь есть стих и мысль Господня.
Я тех люблю среди зверей земли,
Те существа старинныя, которым
Доверено священным договором,
Чтобы они как вестники пришли.
Все равно мне, человек плох или хорош,
Все равно мне, говорит правду или ложь.
Только б вольно он всегда да сказал на да,
Только б он, как вольный свет, нет сказал на нет.
Если в небе свет погас, значит — поздний час,
Значит — в первый мы с тобой и в последний раз.
Если в небе света нет, значит умер свет,
Не могу я быть в юрте,
Не могу уж, не могу.
Захлебнулся я в мечте,
Эти мысли, те, и те,
Вечно мысли стерегу.
Быть в измысленной черте
Не могу уж, не могу.
Не могу в юрте я быть,
Зрячий филин — и слепой.
На грустный мир с тоской глядел я грустным взглядом:
Поруган прежний светлый идеал,
Все, что любил, любить я перестал,
И грез минувших рай казался мрачным адом.
И в даль прошедшего я устремлял свой взор,
И там читал лишь ряд страниц плачевных.
Но в царстве сумерек душевных
Ты вспыхнула, как яркий метеор!