Не в эти дни вечеровые
Паденья капель дождевых, —
Не в эти дни полуживые,
Когда мы душу прячем в стих,
Чтоб озарить себя самих, —
О, нет, тогда, когда впервые,
Как капли жаркого дождя,
Струились звезды, нисходя
На долы Неба голубые, —
Тогда, как в первый раз, в ночи,
Я в лесу, бродя, увидел тайный склеп.
Постучал неосторожно в тот вертеп.
Вышли духи. Говорят: Зачем стучал?
В круговом вертепе каждый мирно спал.
Встали духи, и глядят светло и зло.
Восемь было их, змеиное число.
Окружил меня враждебный этот хор.
С ним навеки неразлучен я с тех пор.
Как по синему по Морю все мы плыли без печали,
Легки ветры нам шумели, тихи ветры восставали.
Говорили нам, шептали, что богатый брег вдали,
И по синему потоку нас к Востоку понесли.
В синем Море с каждым часом ярки птицы нам мелькали,
И невиданные рыбы островами возникали,
Мы проплыли три недели, счетом ровно двадцать дней,
Мы не пили и не ели, в изумленности своей.
Седьмое Небо, блаженный Рай
Не забывай.
Мы все там были, и будем вновь,
Гласит Любовь.
Престолы Неба, сады планид —
Для всех, кто зрит.
Несчетны Солнца, жемчужность Лун —
Для всех, кто юн.
А здесь, покуда свершаем чудо
Три души блуждали, вольныя от жизни,
В радости эѳирной неземных пространств.
Там, где нет, не будет места укоризне,
Там, в неизреченном, средь живых убранств.
Средь живущих вечно, межь всегда-живого,
Три души блуждали, и спустились вниз.
Предземное царство было им так ново,
Три свечи на Небе новыя зажглись.
Я сидел под Деревом Зеленым,
Это Ясень, ясный Ясень был.
Вешний ветер шел по горным склонам,
Крупный дождь он каплями дробил.
Я смотрел в прозрачную криницу,
Глубь пронзал, не достигая дна.
Дождь прошел, я сердцем слушал птицу,
С птицей в ветках пела тишина.
Братья, Сестры, порадейте во зеленом саду,
Каждый с сердцем, в каждом сердце разожжем одну звезду.
В быстрой смене, мы — снежинки, пляшем, вихря не видать,
А снежинки, зримо взору, восхваляют благодать.
В ожерельи, мы — как пчелы, мы — как звезды, как цветы,
Мы, как птицы, научились этим снам — у высоты.
Братья, Сестры, вы умейте благодатью повладеть,
Восемь лучистых планет,
Дважды четыре явив,
Да расцветивши и нет,
В змейный сложились извив.
Как он певуче красив,
Как разноцветно хорош.
Сколько желтеющих нив,
Как зазвездилася рожь.
Мы зависим от дней и ночей,
От вещей, от людей, и погоды.
Мы в разлуке с душою своей,
С ней не видимся долгие годы.
Мы бряцаем металлом цепей,
Мы заходим под темные своды.
Мы из целой Природы, из всей,
Взяли рабство, не взявши свободы.
Но приди лишь на влажный песок,
— Почему ты, дух свирельный,
Вечно носишься, кружишься,
Ни на миг не отдохнешь?
На качели ты метельной,
Вправо, влево, к дали мчишься.
— Я — плененный. — Это что ж?
— Надо мной обряд крещенья
До святого завершенья
Не был доведен.
Потому что поп был пьяный
От колеса солнцево́й колесницы
Небесный огонь долетел до людей,
Факел зажег для умов, в ореоле страстей.
От колеса солнцевой колесницы
Кто-то забросил к нам в души зарницы,
Дал нам властительность чар,
Тайну змеиных свечей,
Для созвания змей
На великий пожар,
На праздник сжиганья змеиных изношенных кож,
Мерцая белым, тихий Призрак явился мне в ночи,
И мне сказал, чтоб перестал я оттачивать мечи,
Что человек на человека устал идти войной,
И повелел мне наслаждаться безгласной белизной.
И я, свое покинув тело как белая душа,
Пошел с ним в горы, и увидел, что высь там хороша,
Вершины в небо восходили громадами снегов,
И были долы в бледном свете тех лунных маяков.
Гамеланг — как Море — без начала,
Гамеланг — как ветер — без конца.
Стройная Яванка танцевала,
Не меняя бледного лица.
Гибкая, как эта вот лиана,
Пряная, как губы орхидей,
Нежная, как лотос средь тумана,
Что чуть-чуть раскрылся для страстей.
Братья, Сестры, порадейте во зеленыим саду,
Каждый с сердцем, в каждом сердце разожжем одну звезду.
В быстрой смене, мы—снежинки, пляшем, вихря не видать,
А снежинки, зримо взору, восхваляют благодать.
В ожерельи, мы—как пчелы, мы—как звезды, как цветы,
Мы, как птицы, научились этим снам—у высоты.
Братья, Сестры, вы умейте благодатью повладеть,
Она была в кого-то влюблена.
Дышал Апрель. И зелень молодая
Была светло-девически-нежна.
Узорность облачков, воздушно тая,
В лазури утопала, как мечты,
Сирень пьянила воздух, расцветая.
И девушка, в расцвете красоты,
На утре дней, смотря прозрачным взором,
Еду я из поля в поле, поле в поле, и луга,
Долог путь, и нет мне друга, всюду чувствую врага.
По вечерним еду зорям, и по утренней заре,
Умываюся росою в раноутренней поре.
Утираюсь ясным солнцем, облекаюсь в облака,
Опоясался звездами, и светла моя тоска.
О, светла тоска, как слезы, звездным трепетом жива,
еду полем, в чистом поле Одолень ростет трава.
Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети,
Сделай легкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути.
Я сижу и я гляжу
На великую межу.
Справа — поле, слева — лес,
Много тут и там чудес.
Я гляжу. А за спиной
Шестикрылый Неземной.
Не один стоит, их два.
И растет, поет трава.
Зачем хотим мы вечности? Звучней ли мы волны?
Светлей ли в нежной млечности, чем тучка вышины?
Не надо, сердце жадное, в тебе чернеет кровь,
Не надо, чтоб ушедшее пришло и жило вновь.
Стремительность червонная, ты в мозг живущий шлешь
Свой алый звон, и шаткую, и сладко-злую, ложь.
И хочешь в упоительном так длительно звенеть,
Как будто в башнях Вечности не их, а наша медь.
Последний оплот потонувшей страны,
Что в синих глубинах на дне.
Как крепость, излучины гор сплетены
В начальном узорчатом сне.
Утес за утесом — изваянный взрыв,
Застывший навек водомет,
Базальта и лавы взнесенный извив,
Века здесь утратили счет.
Помню я, в моей счастливой детской
Пела птичка, не синичка, канареечка.
Я простой мальчонка был, не светский,
Был зверенком, у зверенка есть лазеечка.
Я смотрел на луч на половице,
Как в окне он по-иному паутинится,
Как лампадка теплится в божнице,
Как в углу ручной мой еж лежит, щетинится.
Телу звериному — красное,
Зеленое — телу растения.
Пойте свеченье согласное,
Жизнь, это счастие пения.
Зверю — горячий рубин,
Изумруды — побегам долин.
Кровь сокровенна звериная,
Страшная, быстрая, жгучая,
Львиная или орлиная,
Празднует, в празднике — мучая.
На трех конях Властитель Солнца
Свершает выезд в Иванов день.
И конь один красней червонца,
И конь другой есть конь-игрень.
И третий конь весь белый, белый,
Как будто вылит из серебра.
Властитель Солнца, светлый, смелый,
Свершает выезд. — «В путь. Пора».
Мы блаженные сонмы свободно кочующих Скиѳов,
Только воля одна нам превыше всего дорога.
Бросив замок Ольвийский с его изваяньями грифов,
От врага укрываясь, мы всюду настигнем врага.
Нет ни капищ у нас, ни богов, только зыбкия тучи
От востока на запад молитвенным светят лучом.
Только богу войны темный хворост слагаем мы в кучи,
И вершину тех куч украшаем железным мечом.
Из глубокого колодца, из-под той крутой горы,
Где гнезда не строит птица, где не строит зверь норы,
Протекала полноводно, и течет, поет века,
Непослушная, живая, влага-пламя, Втай-Река.
Там на дне — лишь белый сахар, алый бархат, жемчуга,
Из глазастых изумрудов расписные берега,
А порой, за крутизнами, поровнее бережки,
На отлогостях сверкают желто-рдяные пески.
Взоры гор — обсидиан,
Дымно-лиственный туман,
Мир сапфиров, срывный скат,
Черно-блещущий агат.
Чальчивитль-зеленоцвет,
Взгляд травинок древних лет,
Изумрудистый намек
На давнишний стебелек.
Гиацинт, и новый скат,
Меж рубинами гранат,