О, человек, спроси зверей,
Спроси безжизненные тучи!
К пустыням вод беги скорей,
Чтоб слышать, как они певучи!
Беги в огромные леса,
Взгляни на сонные растенья,
В чьей нежной чашечке оса
Впивает влагу наслажденья!
Им ведом их закон, им чуждо заблужденье.
Кто играет на опушке?
Чей там звонкий слышен сон?
Тонкий, тонкий, как в игрушке,
Говорит хрустальный звон.
Чьи там маленькие струнки
Преисполнены чудес?
Это нежные лесунки
Веселят полдневный лес.
Наш Сад есть единое Древо,
С многолиственным сонмом ветвей.
Его насадила лучистая Ева,
В веках и веках непорочная Дева,
И Жена,
И Матерь несчетных детей.
Наш Сад посребряет Луна,
Позлащает горячее Солнце,
Сиянье заоблачных слав,
Дни убегают, как тени от дыма,
Быстро, безследно, и волнообразно.
В сердце моем ты лелейно хранима,
В сердце моем ты всегда неотвязно.
Нет мне забвенья о блеске мгновенья
Грустно-блаженной услады прощанья,
Непогасимых лучей откровенья,
И недосказанных слов обещанья.
Ах, как длинны эти тени. Те косыя. Те кривыя. Без конца.
Были длинны. Все длиннее. Все темнее. Не разсмотришь их лица.
Солнце было. Грело жаром. Красным шаром закатилось там вдали.
Все-ль изжито? Звон подковы. Стук копыта. Путь далекий. Путь в пыли.
Ах, как воет этот ветер. Пыль наносит. Пылью кружит. Пыль метет.
Сколько их, песчинок малых. Сосчитать ли? Разгадать ли? Жуткий счет.
Еду. Еду. Кто я? Что я? Где я? Сплю я? Взор мой ищет по степям.
Изнутри себя я вижу. И не знаю, здесь ли я или вон там.
Странный свист несется сверху. Сонмы малых. Еле зримых смутный бег.
О, Гермес Трисмегист, троекратно великий учитель,
Бог наук и искусств и души роковой искуситель!
Ты мне передал власть возрождать то, что сердце забыло,
Как Египет весной возрожден от разлития Нила.
От разлитья реки, чьи истоки окутаны тайной,
И случайно зажглись, но приносят расцвет не случайный.
Недостойный металл в благородный могу превращать я,
Ах, как длинны эти тени. Те косые. Те кривые. Без конца.
Были длинны. Все длиннее. Все темнее. Не рассмотришь их лица.
Солнце было. Грело жаром. Красным шаром закатилось там вдали.
Все ль изжито? Звон подковы. Стук копыта. Путь далекий. Путь в пыли.
Ах, как воет этот ветер. Пыль наносит. Пылью кружит. Пыль метет.
Сколько их, песчинок малых. Сосчитать ли? Разгадать ли? Жуткий счет.
Еду. Еду. Кто я? Что я? Где я? Сплю я? Взор мой ищет по степям.
Изнутри себя я вижу. И не знаю, здесь ли я или вон там.
Странный свист несется сверху. Сонмы малых. Еле зримых смутный бег.
Шелест. Шепот. Окаймленье. Паутина. Зов. Покров. Постель. Ночлег.
Mamma, mamma! pеrché lо dиcеstи?
— Fиglиa, fиglиа! pеrché lо facеstи?Из неумирающих разговоров.
Жили в мире дочь и мать.
«Где бы денег нам достать?»
Говорила это дочь.
А сама — темней, чем ночь.
«Будь теперь я молода,
Не спросила б я тогда.
Я б сумела их достать».
Много есть на Небе разнствующих звезд,
Светят, не просветят весь земной туман.
На реке Смородине, калиновый там мост,
На мосту калиновом, дуб стоит Мильян.
А в дубе том в дуплистом — змеиный гроб,
А в том гробу сокрытом — змеиный зуб и яд.
Змеиная утроба жаднее всех утроб,
Всех взглядов обманнее — змеиный взгляд.
Узоры я расчислил разнствующих звезд,
Выследил туман я, знаю нрав я змей,
Невеликая обида,
Если кто меня не хвалит,
У меня зато есть гусли,
И в душе поет смычок.
Эти гусли — от Давида,
И уж раз ладья отчалит,
Сам не ведаю, вернусь ли,
Бог уводит мой челнок.
Звонки в сердце голубином
По зарям я траву—выстилаю шелками,
Уловляю разрыв—в золотой аксамит,
И когда уловлю,—пусть я связан узлами,
Приложу как огнем,—самый крепкий сгорит.
Есть трава белоярь, что цветет лишь минуту,
Я ее усмотрю—и укрою в строку,
Я для ветра нашел зацепленье и путу,
Он дрожит и поет, развевая тоску.
Развесистое древо
Сияет среди Рая.
Глядит Адам и Ева,
Глядят они вздыхая.
Сказали им, что можно
Все трогать, лишь не это,
Погибель непреложна,
Здесь слишком много света.
И в солнечной ладье, и в лунной,
Мы долго плыли по волне.
Рассказ об этом, полнострунный,
Гребцами был доверен мне.
Уж мы исчерпали земное, —
И цвет, и колос, — навсегда.
И нам остались только двое,
Два бога, Небо и Вода.
Вода, лазурная богиня,
И Небо, звездно-синий бог.
ИЗ БИБЛИИ
Пусть кимвалы поют,
Пусть тимпаны звучат,
Богу Нашему гимн,
Стройный гимн возгласят.
Пойте священные песни
В честь Вседержителя-Бога,
Он за народ Свой смиренный
Поднял десницу Свою.
В саду проходит юный,
С ним рядом молодая.
В ветвях звенят им струны,
Ручей, с камней спадая,
Поет, поет, поет,
В цветах им светлый мед.
Невеста — Полночь Мая,
Жених, он кто? Узнай.
Он День, а, может, Май?
По синему Морю Корабль наш плывет,
От края до края — сияние вод.
Корабль — драгоценный, товары на нем —
Услада для взора, играют огнем.
И хочется многим товары купить,
Но Рок им велел прихотливыми быть.
Коль скуп ты, давай немудреную медь,
Послала меня, послала любезная свекровь
За зимнею весной, за летним снегом.
литовская песня.
Послал меня, отправил причудник-чародей,
Он задал мне задачу, чтоб мне погибнуть с ней
— Ступай, сказал волшебник, за зимнею весной,
Еще за летним снегом — не то беда со мной. —
Смущенная, пошла я, куда глаза глядят,
Во зеленыим саду, в сновиденной я мечте,
Птица райская поет на превышней высоте,
Птица райская велит быть в любовной чистоте.
Говорит она про наш неокованный закон,
Говорит она, поет, что раскрылся Небосклон,
И как будто бы звонит, и узывчив этот звон.
На престоле, в высоте, светлый Ангел наших встреч,
В золоту трубит трубу, золотой он держит меч,
Нет другого учения. Не ищите его.
А на чем вы поставлены, стойте.
То, что вам заповедано, не утратьте того,
И закинувши невод свой, пойте.
Не женись, неженимые. Разженитесь с женой,
Вы, женимые, — будьте с сестрою.
И глазами в глаза взглянув, глубина с глубиной,
Будьте телом — и телом — с душою.
Во саду, саду зеленом,
Под широким небосклоном,
От Земли и до Небес,
Возносилось чудо-древо,
С блеском яблоков-чудес.
Прилетев на это древо,
С воркованием напева,
В изумрудностях ветвей,
Молодая Голубица
Из-под северного неба я ушел на светлый Юг.
Где звучнее поцелуи, где пышней цветущий луг.
Я хотел забыть о смерти, я хотел убить печаль,
И умчался беззаботно в неизведанную даль.
Отчего же здесь на Юге мне мерещится метель,
Снятся снежные сугробы, тусклый месяц, сосны, ель?
Отчего же здесь на Юге, где широк мечты полет,
Мне так хочется увидеть во́ды, убранные в лед?
Три души блуждали, вольные от жизни,
В радости эфирной неземных пространств.
Там, где нет, не будет места укоризне,
Там, в неизреченном, средь живых убранств.
Средь живущих вечно, меж всегда живого,
Три души блуждали, и спустились вниз.
Предземное царство было им так ново,
Три свечи на Небе новые зажглись.
Любя полдневное светило,
Умножь свой день в полночный час,
Златое устреми кормило
Меж миллионов звездных глаз.
Овейся пылью метеоров,
Забудь заботы позади,
И между многозвездных хоров
Свой путь намеченный веди.
Вкруг солнц, по эллипсам продольным
И по законченным кругам,
Дева Мария,
Море-Стихия,
Чистая совесть-душа.
Будешь ли с нами?
Будь с голубями,
Ты как рассвет хороша.
С огненной хотью,
С Марфою-плотью
Много нам было хлопот.
Запорожская дружина дней былых была прекрасна,
В ней товарищи носились за врагами по степям.
Не жалели, не смущались, и одно им было ясно:
Это небо — наше небо, эти степи — служат нам.
И, сменивши клики брани на безумие попойки,
Братским смехом запорожцы озаряли светлый час.
И по степи точно мчались чьи-то бешеные тройки,
Это отзвуки веселья колдовали там для нас.