Вослед за тем последует другой.
Хоть, кажется, все меры вплоть до лести
уж приняты, чтоб больше той рукой
нельзя было писать на этом месте.
Как в школьные года — стирал до дыр.
Но ежедневно — слышишь голос строгий;
уже на свете есть какой-то мир,
который не боится тавтологий.
Теперь и я прижал лицо к окну.
О страхе том, что гнал меня из комнат,
Опрокинутая лоханка —
Осеннее небо.
Хмурые люди —
Объедки картофеля,
Корки арбуза и огурцов,
Мокрые носы и усы.
Взлохмаченный я у окна
Плююсь и думаю,
Ломая руки:
— Где-то на изгибном берегу моря
Где нам взять веселых звуков,
Как с веселой песней быть?
Грусти дедов с грустью внуков
Нам, пока, не разобщить...
Не буди ж в груди желанья
И о счастьи не мечтай, —
В вечной повести страданья
Новой песни не рождай.
Буржуа с румяной харей,
Прочь с дороги, уходи!
Я — свободный пролетарий
С сердцем пламенным в груди.
Я терпел нужду и голод,
А тебе был всюду ход,
Но теперь твой гнет расколот,
Мой черед идти вперед.
Ты себя не беспокоил
Ни заботой, ни трудом,
За море синеволное,
за сто земель
и вод
разлейся, песня-молния,
про пионерский слет.
Идите,
слов не тратя,
на красный
наш костер!
Сюда,
(Памяти Мирры Лохвицкой)
Не слышу больше я песен страстных,
Горячих песен, любовных песен,
Не вижу взоров ее прекрасных,
И мир печален, и сер, и тесен.
Темнеет небо, и вянут розы;
Тоска мне сердце щемит уныло;
Сгубили юность певицы грозы,
Ее толкнули они в могилу.
В могиле дева — певица страсти.
Губы девочка мажет
В первом ряду.
Ходят кони в плюмажах
И песню ведут:
Про детей, про витязей
И про невест…
Вы когда-нибудь видели
Сабельный блеск? Поднимается на небо
Топот и храп.
Вы видали когда-нибудь
Песня эльзасца.
(Из Тардье.)
Смирения требуют?—Что-жь, я готов
Пред немцем-тираном смириться…
Но жалко, что мысль ни меча, ни оков,
Ни мрака тюрьмы не боится,
В дали безпредельной над бедной землей
На крыльях могучих витая,
Покорности жалкой, пугливой, тупой
С создания мира не зная.
Всякий раз как под буркой, порою ночной,
Беспробудно я сплю до звезды заревой, Три видения райских слетают ко мне —
Три красавицы чудных я вижу во сне».Как у первой красавицы очи блестят,
Так и звезды во мраке ночном не горят; У второй, как поднимет ресницы свои,
Очи зорко глядят, как глаза у змеи.Никогда не была ночь в горах так темна,
Как у третьей темна черных глаз глубина, И когда на заре улетает мой сон,
Не вставая, гляжу я в пустой небосклон —Все гляжу да все думаю молча о том:
Кабы деньги да деньги, построил бы дом! Окружил бы его я высокой стеной,
Заключил бы я в нем трех красавиц со мной —От утра до утра им бы песни я пел!
От зари до зари им бы в очи глядел!
Могучий день пришел. Деревья встали прямо,
Вздохнули листья. В деревянных жилах
Вода закапала. Квадратное окошко
Над светлою землею распахнулось,
И все, кто были в башенке, сошлись
Взглянуть на небо, полное сиянья.
И мы стояли тоже у окна.
Была жена в своем весеннем платье.
И мальчик на руках ее сидел,
Весь розовый и голый, и смеялся,
При ясной луне,
В туманном сиянии,
Замок снится мне,
И в парчовом одеянии
Дева в окне.
Лютни печальной рыдания
Слышатся мне в отдалении.
Как много обаяния
В их пении!
Светит луна,
Ах, если алым стал бы я,
Твоим кораллом стал бы я,
Тебя лобзал бы день и ночь
И снегом талым стал бы я!
Я стал бы алым
Кораллом, лалом,
И снегом талым стал бы я…
Ах, если шалью стал бы я,
Твоей вуалью стал бы я,
Тебя лобзал бы каждый день,
Шуберт Франц не сочиняет —
Как поется, так поет.
Он себя не подчиняет,
Он себя не продает.
Не кричит о нем газета,
И молчит о нем печать.
Жалко Шуберту, что это
Тоже может огорчать.
Месяц полный светит ясно, —
Благодать!
Но напрасно, —
Я несчастна,
Мне не спать.
Ночь неслышно чуть к порогу
Подойдет;
Слава Богу,
Понемногу
Ты помнишь ли, как счастливы мы были,
Мой милый друг, в веселый майский день?
Как в синем небе тихо тучки плыли,
На нас бросая трепетную тень?
Как луч пестрел волшебными цветами,
Как в нас любовь волшебная цвела?
Как из цветов ты нежными руками
Венок роскошный для меня сплела?
И как в дали, и ясной, и лучистой,
Мне чудный голос песни напевал,
На крылах орлиных, словно ветер горный,
Чуть коснувшись тучек, я в простор умчусь,
Как в лесу осеннем ручеек проворный,
Обнимая листья, я исчезнуть рвусь!
Вянет жизнь былая, упорхнули грезы,
Как пернатых стая в теплые края;
Только смех у милой пробудили слезы…
Сон любви оплачу — и исчезну я!
Брызнули первые искры рассвета,
Дымкой туманной покрылся ручей.
В утренний час его рокот звончей.
Ночь умирает… И вот уж одета
В нерукотворные ткани из света,
В поясе пышном из ярких лучей,
Мчится Заря благовонного лета
Из-за лесов и морей,
Медлит на высях обрывистых гор,
Смотрится в зеркало синих озер,
Запах розы и жасмина,
Трепет листьев, блеск луны…
Из открытых окон льется
Песня южной стороны… И томят и нежат душу
Эта ночь и песня мне;
Что затихло, что заснуло —
Снова будят в ней оне.И нежданно встрепенулась
Вереница давних грез;
А казалось, что навеки
Эти грезы рок унес; И что все, чем в молодые
Скачет пристяжная, снегом обдает…
Сонный зимний ветер надо мной поет,
В полусне волнуясь, по полю бежит,
Вместе с колокольчиком жалобно дрожит.
Эй, проснися, ветер! Подыми пургу;
Задымись метелью белою в лугу,
Загуди поземкой, закружись в степи,
Крикни вместо песни: «Постыдись, не спи!»
Валуны, и равнины, залитые лавой,
Сонмы глетчеров, брызги горячих ключей.
Скалы, полные грусти своей величавой,
Убеленные холодом бледных лучей.
Тени чахлых деревьев, и Море… О, Море!
Волны, пена, и чайки, пустыня воды!
Здесь забытые скальды, на влажном просторе,
Пели песни при свете вечерней звезды.
Эти Снорри, Сигурды, Тормодды, Гуннары,
С именами железными, духи морей,
Певице пленительной Маргарите Бабаян
Когда мечтой я обуян,
Когда в душе тоски избыток,
Когда я хмельный пью напиток,
Я с вами грезою слиян.
В вас золотой я вижу слиток,
Вас искуряю как кальян,
О, Маргарита Бабаян!
Вы песня древняя армян,
Вы песня звонкая России,
Мы пили песни, ели зори
и мясо будущих времен. А вы —
с ненужной хитростью во взоре
сплошные темные Семеновы.Пусть краб — летописец поэм,
пусть ветер — вишневый и вешний.
«А я его смачно поем,
пурпурные выломав клешни!»Привязанные к колесу
влачащихся дней и событий,
чем бить вас больней по лицу,
привыкших ко всякой обиде? О, если бы ветер Венеции,
Посмотри, в лазури ясной,
Шумной радости полны,
Снова стаей суетливой
Реют вестники весны.
Суетливой стаей вьются,
И щебечут, и шумят.
Снег последний быстро тает.
Громы первые гремят.
Камнем когда-то коснулся ноги твоей,
Позже, когда проснулся душой своей,
Песни пел птицею, вольные песни полей.
С каждым рожденьем любил, все любил сильней.
Облаком легким от солнца тебя закрывал,
Средь тростников тихо на флейте играл,
Валом встречал тебя в плаваньи бурных морей.
С каждым рожденьем любил, все любил сильней.
Город песню пел тревожную,
Город жаловался мне
На судьбу свою проклятую
В обездоленной стране
«Слушай, слушай, гость непрошенный!
В мой тоскливый ровный гул
Грозный год порывом судоржным
Смерть и ненависть вдохнул.
Я услышал речи страстныя.
Видел жертвы без конца…
Тихий домик над рекою…
Кажется, подать рукою!
А пойти — так далеко,
А пройти — так нелегко,
Нелегко, товарищ.
Сад тенистый, нелюдимый…
Далеко ли до любимой!
А пойти — так далеко,
А обнять — так нелегко,
Я любила его
Жарче дня и огня,
Как другие любить
Не смогут никогда!
Только с ним лишь одним
Я на свете жила;
Ему душу мою,
Ему жизнь отдала!
Ой, леса вы лужские, псковские холмы,
Здесь глухими тропами пробирались мы.
Эх, по волнам студеным
И по полям зеленым
Под солнцем раскаленным
На бой ходили мы.Лес и горы темные память сохранят
Об отважных подвигах удалых бригад.
Громили гарнизоны,
Взрывали эшелоны,
Врагу запретной зоной
Счастлив, кому судьбою дан
Неиссякаемый стакан:
Он бога ни о чем не просит,
Не поклоняется молве,
И думы тягостной не носит
В своей нетрезвой голове.С утра до вечера ему
Не скучно — даже одному:
Не занятый газетной скукой
Сидя с вином, не знает он,
Как царь, политик близорукой,
На озере.
Волны стремятся чредой непрерывною,
К дальним идут берегам,
Песню лепечут таинственно-дивную,
Но непонятную нам!..
В песне той чудится голос минувшаго
Горя, трудов и борьбы,
Отзвуки счастья, внезапно блеснувшаго,
Гул возбужденной толпы.
Век богатырства с тоскою глубокою
Тосковать в снег весны, — о, банальные
Песни праотцев, скок чрез огонь:
С тигром крыться под своды бананные,
Догонять с рыжей пумой вигонь!
Март морочит морозная оттепель;
К печкам лепятся тени Мюрже…
Что ж плеснуло? груз тел, — не на отмель ли
К ласкам вешним две пары моржей?
Ночью вскрыть бы (проделки Лесажевы)
Потолки: лоб на лоб, рот ко рту, —
С радости-веселья
Хмелем кудри вьются;
Ни с какой заботы
Они не секутся.
Их не гребень чешет —
Золотая доля,
Завивает в кольцы
Молодецка удаль.
Из болот да лесов мы идем,
Озираемся, песни поем;
Нехорошие песни — бирючьи,
Будто осенью мокрые сучья
Раскачала и плачется ель,
В гололедицу свищет метель,
Воет пес на забытом кургане,
Да чернеется яма в бурьяне,
Будто сына зарезала мать…
Мы на свадьбу идем пировать:
Час кленя разлуки слезной,
Как я стражду в сей стране,
Внятноль то моей любезной,
Мыслит ли она о мне;
Вы чрезь слезы и чрез долину,
Троньте ветры слух ее;
И внушите злу судьбину,
И мучение мое.Тыж в местах тех пребывая,
Где видала ты меня.
Вспомяни о мне драгая;
Село Миксуницу
Средь гор залегло.
Наверно, мне снится
Такое село.Там женщины — птицы,
Мужчины — как львы.
Село Миксуницу
Не знаете вы.Там люди смеются,
Когда им смешно.
А всюду смеются
Когда не смешно.Там скачут олени,