Дурную женщину любил,
А сам хорошим парнем был,
С врагами — не застенчивым,
К друзьям — не переменчивым;
Умел приехать к другу,
Подать в несчастье руку,
Поднять в атаку роту,
Стать грудью в непогоду!
Был и умен, и добр, и смел,
И верен был отчизне,
И одного лишь не умел
В своей короткой жизни:
Взять отодвинуть взглядом
И рассмотреть как следует
Ту, что живет с ним рядом,
Что спит с ним и обедает;
Ту, что с их первой встречи
Была с ним всех короче,
И жизнь его калеча,
И честь его пороча…
А эта, с кем он жил, она —
Могу ручаться смело, —
Что значит слово-то «жена»,
Понятья не имела.
Свои лишь ручки, ноженьки
Любила да жалела,
А больше ничегошеньки
На свете не умела:
Ни сеять, ни пахать, ни жать,
Ни думать, ни детей рожать,
Ни просидеть сиделкою,
Когда он болен, ночь,
Ни самою безделкою
В беде ему помочь.
Как вспомнишь — так в глазах темно,
За жизнь у ней лишь на одно
Умения хватило —
Свести его в могилу!
А где же были мы — друзья?
Тут виноват и ты и я!
Молчали, замечали
Да головой качали:
Мол, вроде неприлично
Касаться жизни личной.
Да так и не коснулись,
Как умер лишь — проснулись!
Ах, не плыть, ах, не плыть кораблю,
Сорван парус и в трюме вода, —
Я неверного друга люблю
Навсегда, навсегда.
Пахли руки смоленым канатом,
В левом ухе блестела серьга,
Говорил, что он будет мне братом,
Подарил жемчуга…
Отчего, отчего я не знала,
Что любви наступает конец?
Зашиваю я парус линялый, —
Ночью в море уходит отец…
Ах, не плыть, ах, не плыть кораблю,
Если сломаны мачты и руль, —
Я неверного друга люблю,
Но верну ль?
И не надо мне белых жемчужин, —
Я их завтра Мадонне отдам,
Я скажу Ей, что милый мне нужен,
Не подарки, а только он сам.
Я повешу Мадонне на свечи
И серебряный якорь и крест…
Только сердце сломалось в тот вечер,
Когда он мне сказал про отезд…
Ах, не плыть, ах не плыть кораблю,
Если нет капитана на нем…
Я неверного друга люблю,
Но не быть нам вдвоем.
В далекий дом в то утро весть пришла,
Сказала так: «Потеря тяжела.
Над снежною рекой, в огне, в бою
Ваш муж Отчизне отдал жизнь свою».
Жена замолкла. Слов не подобрать.
Как сыну, мальчику, об этом рассказать?
Ему учиться будет тяжело.
Нет, не скажу… А за окном мело,
А за окном седой буран орал.
А за окном заводы, снег, Урал.
И в школу тоже весть в тот день пришла.
Сказала: «Школьники потеря тяжела.
Отец Володи вашего в бою
Отчизне отдал жизнь прекрасную свою».
И сын об этом от товарищей узнал.
Сидел среди друзей, весь вечер промолчал.
Потом пошел домой и думал он: «Как быть?»
И матери решил не говорить.
Ведь нынче в ночь ей на завод идти.
Об этом скажешь — не найдет пути.
С тех пор о нем и вечером и днем
Они друг другу говорят как о живом,
И вспоминают все его слова,
И как он песни пел, как сына целовал,
И как любил скорей прийти домой, —
И он для их любви действительно живой.
Вот только ночью мать слезу смахнет,
В подушку сын украдкою всплакнет,
А утром надо жить, учиться, побеждать.
Как силу их сердец мне передать!
Слыхал я, добрые друзья,
Что наши прадеды в печали,
Бывало, беса призывали;
Им подражаю в этом я.
Но не пугайтесь: подружился
Я не с проклятым сатаной,
Кому душою поклонился
За деньги старый Громобой;
Узнайте: ласковый бесенок
Меня младенцем навещал
И колыбель мою качал
Под шепот легких побасенок.
С тех пор я вышел из пеленок,
Между мужами возмужал,
Но для него еще ребенок.
Случится ль горе иль беда,
Иль безотчетно иногда
Сгрустнется мне в моей конурке —
Махну рукой: по старине
На сером волке, сивке-бурке
Он мигом явится ко мне.
Больному духу здравьем свистнет,
Бобами думу разведет,
Живой водой веселье вспрыснет,
А горе мертвою зальет.
Когда в задумчивом совете
С самим собой из-за угла
Гляжу на свет и, видя в свете
Свободу глупости и зла,
Добра и разума прижимку,
Насильем сверженный закон,
Я слабым сердцем возмущен;
Проворно шапку-невидимку
На шар земной набросит он;
Или, в мгновение зеницы,
Чудесный коврик-самолет
Он подо мною развернет,
И коврик тот в сады жар-птицы,
В чертоги дивной царь-девицы
Меня по воздуху несет.
Прощай, владенье грустной были,
Меня смущавшее досель:
Я от твоей бездушной пыли
Уже за тридевять земель.
Мой милый друг, —
Знать, недосуг
Писать к друзьям?
Пристал к мужьям!
И свысока,
Как с чердака,
На бедняков
Холостяков
Смеясь глядишь!
И говоришь:
«Вы дураки!
Как челноки,
Игрою волн!
Мой мирный челн
Нашел приют!
Старинный плут
Эрот слепой
Был кормщик мой!
Ревел Борей
И, как злодей,
Сожрать грозил!
Но верой был
От бурь, друзья,
Избавлен я!
Теперь мне смех:
Гляжу на всех
Из уголка!
Мне жизнь легка,
Вам — тяжкий груз;
Без милых уз
Что жизнь для нас!»
Ну, в добрый час!
Рад от души!
Да напиши,
Что, мужем став,
Ты старый нрав
Сберег друзьям!
Ведь по годам,
Не по часам,
Друзья растут!
Пусть Леля-плут
Или Эрот
Свое возьмет!
Но часть — и нам,
Твоим друзьям!..
Апухтин прав!
Ведь бес лукав:
Он всем вертит —
И твой пиит
Лекенем стал!
В Орле играл
В Филине он
И был смешон!
Под париком,
Как под шатром,
На двух ногах,
Как на клюках,
Он в первый раз
Для трехсот глаз
(Хоть и не рад)
Был адвокат.
Зато уж он
Не Селадон!
Роль волокит
Ему не льстит!
Апухтин врал,
Когда сказал,
Что милый взор,
Как хитрый вор,
Исподтишка,
У чудака
Полсердца сжег!
Свидетель Бог,
Что это ложь!
Не делай рож!
Я не в Орле,
Живу в селе,
Земном раю;
И жизнь свою
В труде, во сне
И в тишине,
Таясь, веду;
И только жду,
Что стукнет в дверь
Плешивый зверь
С большой косой
И скажет: «Стой!
Окончен путь;
Пора заснуть,
И — добра ночь!»
Вот я — точь-в-точь!
Ты хочешь знать,
Позволю ль ждать
Меня зимой
Или весной
В Москву? — Ответ
Короткий: нет!
Чу, соловьи!.. Звезды им улыбаются,
Тени им шепчут привет,
Радужным роем в душе просыпаются
Грезы утраченных лет.
Дышит теплом эта ночка весенняя,
Вкрадчиво пахнет сирень…
Спи, брат! чтоб мог ты во сне откровеннее
Бредить, чем в суетный день,—
Суетный день был врагом поздней нежности,
Поздней надежды и слез…
Спи, милый друг, чтоб не знать безнадежности
И не осмеивать грез!..
Чу, соловьи!.. Звезды им улыбаются,
Тени им шепчут привет,
Радужным роем в душе просыпаются
Грезы утраченных лет.
Дышит теплом эта ночка весенняя,
Вкрадчиво пахнет сирень…
Спи, брат! чтоб мог ты во сне откровеннее
Бредить, чем в суетный день,—
Суетный день был врагом поздней нежности,
Поздней надежды и слез…
Спи, милый друг, чтоб не знать безнадежности
И не осмеивать грез!..
Открылся бал. Кружась, летели
Четы младые за четой;
Одежды роскошью блестели,
А лица — свежей красотой.
Усталый, из толпы я скрылся
И, жаркую склоня главу,
К окну в раздумье прислонился
И загляделся на Неву.
Она покоилась, дремала
В своих гранитных берегах,
И в тихих, сребряных водах
Луна, купаясь, трепетала.
Стоял я долго. Зал гремел…
Вдруг без размера полетел
За звуком звук. Я оглянулся,
Вперил глаза; весь содрогнулся;
Мороз по телу пробежал.
Свет меркнул… Весь огромный зал
Был полон остовов… Четами
Сплетясь, толпясь, друг друга мча,
Обнявшись желтыми костями,
Кружася, по полу стуча,
Они зал быстро облетали.
Лиц прелесть, станов красота —
С костей их — все покровы спали.
Одно осталось: их уста,
Как прежде, всё еще смеялись;
Но одинаков был у всех
Широких уст безгласный смех.
Глаза мои в толпе терялись,
Я никого не видел в ней:
Все были сходны, все смешались…
Плясало сборище костей.
1.
Поди сюда, мне руку дай;
Я все прочту по ней
И вмиг развею весь туман
Твоих грядущих дней!
2.
О, если ты, мой юный друг,
Ведешь себя умно, —
То за глупца тебя принять
Довольно мудрено...
3.
А если полный кошелек
Всегда в кармане есть,
Тогда к тебе — поверь ты мне! —
Нужда не станет лезть...
4.
Не верь друзьям, когда насквозь
Увидишь всю их ложь...
Тот — злейший враг, кто всем тебя
Готов предать за грош!..
5.
О, пусть красавица, шутя,
пленит тебя красой, —
Твоей не будет, если есть
У ней в виду другой...
6.
Но если ты когда-нибудь
С ней встанешь под венцом,
То будешь мужем для жены,
А для детей — отцом!..
Солнечный круг,
Небо вокруг —
Это рисунок мальчишки.
Нарисовал он на листке
И подписал в уголке:
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
Милый мой друг,
Добрый мой друг,
Людям так хочется мира.
И в тридцать пять
Сердце опять
Не устает повторять:
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
Тише, солдат,
Слышишь, солдат, —
Люди пугаются взрывов.
Тысячи глаз
В небо глядят,
Губы упрямо твердят:
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
Против беды,
Против войны
Встанем за наших мальчишек.
Солнце — навек! Счастье — навек! —
Так повелел человек.
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
Развеселись, забудь что было!
Чего уж нет — не будет вновь!
Все ль нам на свете изменило?
И все ль взяла с собой любовь?
Еще отрад у жизни много,
У ней мы снова погостим:
С одним развел нас опыт строгий,
Поладим, может быть другим!
И что мы в жизни потеряли,
У жизни снова мы найдем!
Что нам мгновенные печали?
Мы ль их с тобою не снесем?
Что грусть земли, ужель за гробом
Ни жизни, ни награды нет?
Ужели там, за синим сводом,
Ничтожество и тьма живет?
Ax, нет! кто мучится душою,
Кто в мире заживо умрет,
Тот там, за дальней синевою,
Награды верные найдет!
Не верь истления кумиру,
Не верь себе, не верь людям,
Не верь пророчащему миру,
Но веруй, веруй небесам!
И пусть меня людская злоба
Всего отрадного лишит,
Пусть с колыбели и до гроба
Лишь злом и мучит и страшит, —
Пред ней душою не унижусь,
В мечтах не разуверюсь я;
Могильной тенью в прах низринусь
Но скорби не отдам себя!..
Чтоб наша жизнь была крепка,
Зерном чувалы пятило,
Покоя не давай рукам,
Работай втрое, впятеро.
Друзья идут на фронт. Они
Стоят за наше дело.
Подруга, друга замени,
Иди к машине смело!
Чтоб у бойцов у наших был
Обед сытнее сытного,
Скорей сдавай в поставку, тыл,
Зерно для хлеба ситного.
Врагу богатство колет глаз,
Колхозный каждый сажень.
Враг губит все, что есть у нас,
Секретно с неба ссажен.
Чтоб диверсант, в хлебах засев,
Бедою не набаловал,
Следите за полями все,
От старого до малого.
К нам лезут, все сметая в дым,
Непрошеные гости.
Но мы им сразу говорим:
«Не вырвете ни горсти!»
Для тех, кто к нам затеял лезть
Бандитскими отрядами,
У нас другая пища есть:
Накормим их снарядами.
Вечером поздним слышно далёко,
Город большой притих.
Вдруг донесётся из чьих-то окон
Старый простой мотив.
Чувство такое в сердце воскреснет,
Что и постичь нельзя…
Так у Москвы есть старая песня —
Это Арбат, друзья.Среди хороших новых друзей,
Среди высоких новых огней —
Нет, не забыть мне той, дорогой моей
Дороги детства.
Ты мой любимый старый Арбат,
Неповторимый старый Арбат,
Всегда за мной ветры твои летят.Вот прохожу я ночью бессонной
Мимо имён и дат,
Мимо мелодий, мимо влюблённых —
Их повенчал Арбат.
Здесь будто время бьётся о камни
И за собой влечёт,
И в этой речке малою каплей
Сердце моё течёт.Среди хороших новых друзей,
Среди высоких новых огней —
Нет, не забыть мне той, дорогой моей
Дороги детства.
Ты мой любимый старый Арбат,
Неповторимый старый Арбат,
Всегда за мной ветры твои летят.Знает едва ли улица эта,
Ставшая мне судьбой,
Что, уезжая к дальним рассветам,
Брал я её с собой.
Сквозь расстоянья синей рекою
Вдаль мой Арбат спешит,
Перебирая доброй рукою
Струны моей души.Среди хороших новых друзей,
Среди высоких новых огней –
Нет, не забыть мне той, дорогой моей
Дороги детства.
Ты мой любимый старый Арбат,
Неповторимый старый Арбат,
Всегда за мной ветры твои летят.
Питомец мод, большого света друг,
Обычаев блестящий наблюдатель,
Ты мне велишь оставить мирный круг,
Где, красоты беспечный обожатель,
Я провожу незнаемый досуг.
Как ты, мой друг, в неопытные лета,
Опасною прельщенный суетой,
Терял я жизнь, и чувства, и покой;
Но угорел в чаду большого света
И отдохнуть убрался я домой.
И, признаюсь, мне во сто крат милее
Младых повес счастливая семья,
Где ум кипит, где в мыслях волен я,
Где спорю вслух, где чувствую живее,
И где мы все — прекрасного друзья,
Чем вялые, бездушные собранья,
Где ум хранит невольное молчанье,
Где холодом сердца поражены,
Где Бутурлин — невежд законодатель,
Где Шеппинг — царь, а скука — председатель,
Где глупостью единой все равны.
Я помню их, детей самолюбивых,
Злых без ума, без гордости спесивых,
И, разглядев тиранов модных зал,
Чуждаюсь их укоров и похвал!..
Когда в кругу Лаис благочестивых
Затянутый невежда-генерал
Красавицам внимательным и сонным
С трудом острит французский мадригал,
Глядя на всех с нахальством благосклонным,
И все вокруг и дремлют и молчат,
Крутят усы и шпорами бренчат
Да изредка с улыбкою зевают, —
Тогда, мой друг, забытых шалунов
Свобода, Вакх и музы угощают.
Не слышу я бывало-острых слов,
Политики смешного лепетанья,
Не вижу я изношенных глупцов,
Святых невежд, почетных подлецов
И мистики придворного кривлянья!..
И ты на миг оставь своих вельмож
И тесный круг друзей моих умножь,
О ты, харит любовник своевольный,
Приятный льстец, язвительный болтун,
По-прежнему остряк небогомольный,
По-прежнему философ и шалун.
Болтун красноречивый,
Повеса дорогой!
Оставим свет шумливый
С беспутной суетой.
Пусть радости игривы,
Амуры шаловливы,
И важных муз синклит,
И троица харит
Украсят день счастливый!
Друг милый, вечерком
Хоть на часок покинем
Вельмож докучный дом
И к камельку подвинем
Диваны со столом,
Плодами и вином
Роскошно покровенным
И гордо отягченным
Страсбургским пирогом.
К нам созван круг желанный
Отличных сорванцов,
И, плющем увенчанны,
Владельцы острых слов.
Мы Вакховых даров
Потянем сок избранный!
Прошу тебя забыть
Нахальную уловку,
И крепс, и понтировку,
И страсть людей губить,
А лучше пригласить
Изменницу, плутовку,
Которую любить
До завтра, может быть,
Вчера ты обещался.
Проведавши мой зов,
На пир ко мне назвался
Эрот, сей бог богов.
Веселых шалунов
Любимец и любитель,
Мой грозный повелитель
До сребряных власов.
Я место назначаю
Почетное ему,
По сану и уму:
Прекрасного сажаю
Близ гостьи молодой
И тяжкий кубок мой
Чете препоручаю.
И пробка полетит
До потолка стрелою,
И пена зашумит
Сребристою струею
Под розовой рукою
Резвейших из харит!
Так время пробежит
Меж радостей небесных, —
А чтоб хмельнее быть,
Давай здоровье пить
Всех ветрениц известных!
Я друзей обманывать не стану,
Сердце не грубеет на войне:
Часто дочь трехлетняя Светлана
Мысленно является ко мне.
Теплая и нежная ручонка
Норовит схватиться за рукав.
Что скажу я в этот миг, ребенка
На коленях нежно приласкав?
Что не скоро я вернусь обратно,
А возможно, вовсе не вернусь…
Так закон диктует в деле ратном:
«Умирая, все-таки не трусь!»
Может быть, в журнале иль газете,
Что хранили быль наших времен,
Дочь моя, читая строки эти,
Гордо скажет: «Храбро умер он!»
А еще приятней с нею вместе
Этот стих короткий дочитав,
Говорить о долге, славе, чести,
Чувствуя, что был тогда ты прав.
Я друзей обманывать не стану,
Сердце не грубеет на войне:
Часто дочь трехлетняя Светлана
Мысленно является ко мне.
<1943?>
О! если в мир зазвездный тот,
Что над подлунною землею,
Душа навек перенесет
Любовь чистейшую с собою;
Когда и там сердца горят
И прежних чувств не забывают,
И очи то же, так же зрят,
Но только слез не проливают, —
Приветствуем тогда мы вас,
Непостижимые селения,
Тогда и страшный смерти час
Страдальцу часом услаждения. —
Свергая бремя жизни в прах,
Летим с надеждою сердечной,
Что исчезает скорби страх
В сияньях благости превечной.Когда в пределах вечной тмы
Стопою робкой приступаем,
То по себе ль тоскуем мы,
Слезящий взор назад бросаем, —
Не смерть, разлука нам страшна —
Одной лишь ею дух мятется,
И связь сердец не прервана,
Хотя цепь жизни уже рвется.
Пребудем с верою святой,
Что прежних чувств мы не забудем
И с кем делимся здесь душой,
И там душой делиться будем;
Что, вод бессмертия испив,
И благостью всещедрой силы
Мы, сердце с сердцем съединив,
И там друг другу будем милы.
То было на Валлен-Коски.
Шел дождик из дымных туч,
И желтые мокрые доски
Сбегали с печальных круч.
Мы с ночи холодной зевали,
И слезы просились из глаз;
В утеху нам куклу бросали
В то утро в четвертый раз.
Разбухшая кукла ныряла
Послушно в седой водопад,
И долго кружилась сначала
Всё будто рвалася назад.
Но даром лизала пена
Суставы прижатых рук, -
Спасенье ее неизменно
Для новых и новых мук.
Гляди, уж поток бурливый
Желтеет, покорен и вял;
Чухонец-то был справедливый,
За дело полтину взял.
И вот уж кукла на камне,
И дальше идет река…
Комедия эта была мне
В то серое утро тяжка.
Бывает такое небо,
Такая игра лучей,
Что сердцу обида куклы
Обиды своей жалчей.
Как листья тогда мы чутки:
Нам камень седой, ожив,
Стал другом, а голос друга,
Как детская скрипка, фальшив.
И в сердце сознанье глубоко,
Что с ним родился только страх,
Что в мире оно одиноко,
Как старая кукла в волнах…
В березовой роще, душистой весной,
Фиалка и ландыш росли...
Они появились с одною зарей,
С одною зарей расцвели,
Они умывались одною росой,
Ласкали их ветры одни;
И в холод, и в бурю, и в солнечный зной
Друг друга любили они!...
В березовой роще их больше уж нет,
Их злая рука сорвала...
Фиалка и ландыш попали в букет,
Который мне Нелли дала..
Букет был оставлен в саду, на скамье,
Мы сели на ней отдохнуть...
Фиалка попала в петличку ко мне,
А ландыш на Неллину грудь!
Мы нежно любили, мы были одни…
И вновь повстречались цветы;
У наших сердец повстречались они,
Когда потемнели кусты!
Каким ароматом дышали они,
В каком забытьи, наконец,
С последнею лаской завяли они,
Завяли у наших сердец!
Тяжелый год — сломил меня недуг,
Беда настигла, счастье изменило,
И не щадит меня ни враг, ни друг,
И даже ты не пощадила!
Истерзана, озлоблена борьбой,
С своими кровными врагами!
Страдалица! стоишь ты предо мной
Прекрасным призраком с безумными глазами!
Упали волосы до плеч,
Уста горят, румянцем рдеют щеки,
И необузданная речь
Сливается в ужасные упреки,
Жестокие, неправые. Постой!
Не я обрек твои младые годы
На жизнь без счастья и свободы,
Я друг, я не губитель твой!
Но ты не слушаешь. . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .В Ст 1879 датировано: «1856», со ссылкой на указание автора. По содержанию и положению автографа в Зап. тетр. № 2 должно быть отнесено к 1855 или 1856 г.
При помощи подзаголовка поэт хотел скрыть от любопытства посторонних подробности личной жизни. Видимо, поэтому он вообще долго не печатал стихотворение. Оно навеяно размолвкой с А.Я. Панаевой; ср. на с. 341 наст, тома комментарий к стихотворению «Прощанье».
Крепли музы, прозревая,
Что особой нет беды,
Если рядом убивают
Ради Веры и Мечты.Взлёт в надеждах и в законах:
«Совесть — матерь всех оков…»
И романтик в эшелонах
Вёз на север мужиков.Вёз, подтянутый и строгий,
Презирая гнёт Земли…
А чуть позже той дорогой
Самого его везли.Но запутавшись в причинах,
Вдохновляясь и юля,
Провожать в тайгу невинных
Притерпелась вся земля.Чьё-то горе, чья-то вера.-
Смена лиц, как смутный сон:
Те — дворяне, те — эсеры
Те — попы… А это — он.И знакомые пейзажи,
Уплывая в смутный дым,
Вслед ему глядели так же,
Как недавно вслед другим.Равнодушно… То ль с испуга,
То ль, как прежде, веря в свет…
До сих пор мы так друг друга
Всё везём. И смотрим вслед.Может, правда, с ношей крестной,
Веря в святость наших сил,
Эту землю Царь Небесный,
Исходив, благословил.Но коль так, — то жадный к славе
Вслед за ним (игрок! нахал!)
Срок спустя на тройке дьявол,
Ухмыляясь, вслед скакал.
(За книгой Пушкина)Все это так:
неправда,
зло,
забвенье…
Конец его друзей (его конец).
И столько есть безрадостных сердец,
А мы живем всего одно мгновенье.Он каждый раз об это разбивался:
Взрывался… бунтовал… И — понимал.
И был он легким.
Будто лишь касался,
Как будто все не открывал, -
а знал.А что он знал?
Что снег блестит в оконце.
Что вьюга воет. Дева сладко спит.
Что в пасмурные дни есть тоже солнце
Оно за тучей
греет и горит.
Что есть тоска,
но есть простор для страсти,
Стихи
и уцелевшие друзья,
Что не теперь, так после будет счастье,
Хоть нам с тобой надеяться нельзя.
Да! Жизнь — мгновенье,
и она же — вечность.
Она уйдет в века, а ты — умрешь,
И надо сразу жить —
и в бесконечном,
И просто в том,
в чем ты сейчас живешь.Он пил вино и видел свет далекий.
В глазах туман, а даль ясна… ясна…
Легко-легко… Та пушкинская легкость,
В которой тяжесть
преодолена.
Старинный друг, моя судьбина —
Сгореть на медленном огне…
На стогнах шумного Берлина
Ты вспомни, вспомни обо мне.
Любимый друг, прости молчанье —
Мне нечего писать: одно
В душе моей воспоминанье
(Волнует и пьянит оно) —
Тяжелое воспоминанье…
Не спрашивай меня… Молчанье!..
О, если б…
…Помню наши встречи
Я ясным, красным вечерком,
И нескончаемые речи
О несказанно дорогом.
Бывало, церковь золотится
В окне над старою Москвой.
И первая в окне ложится,
Кружась над мерзлой мостовой,
Снежинок кружевная стая…
Уединённый кабинет,
И Гете на стене портрет…
О, где ты, юность золотая?
Над цепью газовых огней
Пурга уныло песнь заводит…
К нам Алексей Сергеич входит.
Лукаво глядя из пенснэ,
И улыбается закату…
Будя в душе напев родной.
Твой брат С-mol’ную сонату
Наигрывает за стеной…
Последние аккорды коды
Прольются, оборвутся вдруг…
О, если б нам в былые годы!
Перенестись, старинный друг!
Еще немного — помелькает
Пред нами жизнь: и отлетит —
Не сокрушайся: воскресает
Всё то, что память сохранит.
Дорога от невзгод к невзгодам
Начертана судьбой самой…
Год минул девятьсот восьмой:
Ну, с девятьсот девятым годом!..
Ф. И. ТолстомуБолтун красноречивый,
Повеса дорогой!
Оставим свет шумливый
С беспутной суетой.
Пусть радости игривы,
Амуры шаловливы
И важных муз синклит
И троица харит
Украсят день счастливый!
Друг милый! вечерком
Хоть на часок покинем
Вельмож докучный дом
И к камельку подвинем
Диваны со столом,
Плодами и вином
Роскошно покровенным
И гордо отягченным
Страсбургским пирогом.
К нам созван круг желанный
Отличных сорванцов,
И плющем увенчанны,
Владельцы острых слов,
Мы Вакховых даров
Потянем сок избранный!
Прошу тебя забыть
Нахальную уловку,
И крепс, и понтировку,
И страсть: людей губить,
А лучше пригласить
Изменницу, плутовку,
Которую любить
До завтра, может быть,
Вчера ты обещался.
Проведавши мой зов,
На пир ко мне назвался
Эрот, сей бог богов,
Веселых шалунов
Любимец и любитель,
Мой грозный повелитель
До сребряных власов.
Я место назначаю
Почетное ему,
По сану и уму:
Прекрасного сажаю
Близ гостьи молодой
И тяжкий кубок мой
Чете препоручаю.
И пробка полетит
До потолка стрелою,
И пена зашумит
Сребристою струею
Под розовой рукою
Резвейшей из харит!
Так время пробежит
Меж радостей небесных, -
А чтоб хмельнее быть,
Давай здоровье пить
Всех ветрениц известных!
Хочу я завтра умереть
И в мир волшебный наслажденья,
На тихий берег вод забвенья,
Веселой тенью отлететь…
Прости навек, очарованье,
Отрада жизни и любви!
Приближьтесь, о друзья мои,
Благоговенье и вниманье!
Певец решился умереть.
Итак, с вечернею луною,
В саду нельзя ли дерн одеть
Узорной белой пеленою?
На темный берег сонных вод,
Где мы вели беседы наши,
Нельзя ль, устроя длинный ход,
Нести наполненные чаши?
Зовите на последний пир
Спесивой Семелеи сына,
Эрота, друга наших лир,
Богов и смертных властелина.
Пускай веселье прибежит,
Махая резвою гремушкой,
И нас от сердца рассмешит
За полной пенистою кружкой.
Пускай игривою толпой
Слетят родные наши музы;
Им первый кубок круговой,
Друзья! священны нам их узы;
До ранней утренней звезды,
До тихого лучей рассвета
Не выйдут из руки поэта
Фиалы братской череды;
В последний раз мою цевницу,
Мечтаний сладостных певицу,
Прижму к восторженной груди.
В последний раз, томимый нежно,
Не вспомню вечность и друзей;
В последний раз на груди снежной
Упьюсь отрадой юных дней!
Когда ж восток озолотится
Во тьме денницей молодой,
И белый топол озарится,
Покрытый утренней росой,
Подайте грозд Анакреона,
Он был учителем моим,
И я сойду путем одним
На грустный берег Ахерона.
Простите, милые друзья,
Подайте руку, до свиданья!
И дайте, дайте обещанье,
Когда навек укроюсь я,
Мое исполнить завещанье.
Приди, певец мой дорогой,
Воспевший Вакха и Темиру
Тебе дарю я лень и лиру,
Да будут музы над тобой!..
Ты не забудешь дружбы нашей,
О Пущин, ветреный мудрец!
Прими с моей глубокой чашей
Увядший миртовый венец!
Друзья! вам сердце оставляю
И память прошлых красных дней,
Окованных счастливой ленью
На ложе маков и лилей;
Мои стихи дарю забвенью,
Последний вздох, о други, ей!..
На тихий праздник погребенья
Я вас обязан пригласить;
Веселость, друг уединенья,
Билеты будет разносить…
Стекитесь резвою толпою,
Главы в венках, рука с рукою,
И пусть на гробе, где певец
Исчезнет в рощах Геликона,
Напишет беглый ваш резец:
«Здесь дремлет юноша-мудрец,
Питомец нег и Аполлона».
Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим
И пылкой вольности дары
Заботой светскою не губим.
Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим.Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело!
Мы пьем, пируем и поем
Беспечно, радостно и смело.
Наш Август смотрит сентябрем —
Нам до него какое дело! Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны,
Наш ум — не раб чужих умов,
И чувства наши благородны.
Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны.Приди сюда хоть русской царь,
Мы от покалов не привстанем.
Хоть громом бог в наш стол ударь,
Мы пировать не перестанем.
Приди сюда хоть русской Царь,
Мы от покалов не привстанем.Друзья! покалы к небесам
Обет правителю природы:
«Печаль и радость — пополам,
Сердца — на жертвенник свободы!»
Друзья! покалы к небесам
Обет правителю природы.Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
Им наши мысли и слова!
Им и занятье и безделье!
Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
Я помню: мой корабль разбитый
Стал у Фракийских берегов.
О, кто ж явился мне защитой
В чужой стране, среди врагов?
Ты, Родопейская Филлида,
Царевна, косы чьи — как смоль!
Ты облегчила все обиды,
Всю сердца сумрачного боль!
И я, в опочивальне темной,
Испил все радости любви,
Припав, в безвольности нескромной,
На груди полные твои!
И что ж! На родине крещеньем
Мне встали козни, войны, понт, —
И годы медлил возвращеньем
К тебе неверный Демофонт!
Я верил: ты меня дождешься,
Моя далекая жена!
И снова в грудь мою вопьешься
Зубами, в неге полусна.
И вот опять на берег дальний
Я прибыл: но тебя здесь нет,
И только тихий куст миндальный
Твердит про счастье прошлых лот.
О! я вопьюсь в него зубами,
Приникну к золотой коре,
И, знаю, свежими листами
Он обновится на заре!
Его я выпью кровь и соки,
Так, как любовник пьет любовь!
Как друг от друга мы далеки,
Как близки мы, Филлида, вновь!
Если в час, когда зажгутся звезды
Над заснувшею, усталою землей;
Молча ты к открытому окошку
Подойдешь, о друг мой, с тайною тоской...
Слушая задумчиво шептанье,
Серебристым светом облитых листов,
Обо мне ты вспомни, и душою
Где бы не был я, на твой откликнусь зов.
Вспомни, что тревоги и сомненья
Мне низпосланы на долю от судьбы;
Что во мне так часто гаснет вера —
А твои доступны небесам мольбы.
Вспомни — друг! и помолись чтоб в душу
Низошла ко мне святая тишина;
Тишина, какою вся природа —
В этот час успокоения, — полна....
Помолись, — чтоб ангел божий с неба
Низлетел ко мне, в час смерти роковой;
Чтоб на кроткия черты его взирая —
Думал я, что ты стоишь передо мной!
Губы девочка мажет
В первом ряду.
Ходят кони в плюмажах
И песню ведут:
Про детей, про витязей
И про невест…
Вы когда-нибудь видели
Сабельный блеск? Поднимается на небо
Топот и храп.
Вы видали когда-нибудь
Сабельный шрам?
Зарыдают подковы —
Пошел
Эскадрон.
Перетоп молотковый —
Пошел эскадрон! Черной буркой вороны
Укроют закат,
Прокричат похоронно
На всех языках.
Среди белого дня
В придорожной пыли
Медсестричку Марусю
Убитой нашли… Отмененная конница
Пляшет вдали,
Опаленные кони
В песню ушли.
От слепящего света
Стало в мире темно.
Дети видели это
Только в кино.На веселый манеж
Среди белого дня
Приведите ко мне
Золотого коня.
Я поеду по кругу
В веселом чаду,
Я увижу подругу
В первом ряду.Сотни тысяч огней
Освещают наш храм.
Сотни тысяч мальчишек
Поют по дворам.
Научу я мальчишек
Неправду рубить!
Научу я мальчишек
Друг друга любить! Ходят кони в плюмажах
И песню ведут.
Губы девочка мажет
В первом ряду…
Меня просил попутчик мой и друг, —
А другу дважды не дают просить, —
Не видя ваших милых глаз и рук,
О вас стихи я должен сочинить.
В зеленом азиатском городке,
По слухам, вы сейчас влачите дни,
Там, милый след оставив на песке,
Проходят ваши легкие ступни.
За друга легче женщину просить,
Чем самому припасть к ее руке.
Вы моего попутчика забыть
Не смейте там, в зеленом городке.
Он говорил мне, что давно, когда
Еще он вами робко был любим,
Взошедшая Полярная звезда
Вам назначала час свиданья с ним.
Чтоб с ним свести вас, нет сейчас чудес,
На край земли нас бросила война,
Но все горит звезда среди небес,
Вам с двух сторон земли она видна.
Она сейчас горит еще ясней,
Попутчик мой для вас ее зажег,
Пусть ваши взгляды сходятся на ней,
На перекрестках двух земных дорог.
Я верю вам, вы смотрите сейчас,
Пока звезда горит — он будет жить,
Пока с нее не сводите вы глаз,
Ее никто не смеет погасить.
Где юность наша? Где забытый дом?
Где вы, чужая, нежная? Когда,
Чтоб мертвых вспомнить, за одним столом
Живых сведет Полярная звезда?
(В Сибирь)
Я благотворности труда
Еще, мой друг, не постигаю!
Лениться, говорят, беда —
А я в беде сей утопаю
И, пробудившись, забываю,
О чем заботился вчера.
Мне иногда твердят: «Пора
Сдавить стихи твои станками,
Они раскупятся друзьями,
Друзья им прокричат «ура!»
Веселые за полной чашей.
Тогда, сударь, от славы вашей
Или от вашего вина
Заговорит вся сторона
От Бельта до Сибири скучной,
Куда с запиской своеручной
Пошлете другу толстый том».
Все хорошо, но я не в том
Свое блаженство полагаю:
За стих не ссорюся с умом
И рифму к рифме приплетаю,
Лениво глядя за пером.
Напишет мне — я прочитаю.
Я прочитаю их друзьям:
Люблю внимать я похвалам,
Когда их похвалы достоин.
И я слыхал, худой тот воин,
Кто быть не думает вождем!
Так мыслю я, меж тем пером
Мешая истину с мечтами,
Почти забыл, что мы с тобой
Привыкли говорить сердцами, —
Забыл, что друг далекий мой,
Прочтя мою систему лени,
Но неизвестный о друзьях,
По почте мне отправит пени
Наместо нежных уверений,
Что он и в дальных тех странах
Своих друзей не забывает,
Где мир, дряхлеющий во льдах,
Красою дикой поражает;
Что, как мелькнувшая весна
Там оживляет все творенье,
Так о друзьях мечта одна
Его приводит в восхищенье,
Его уносит в светлый край
Златых надежд, воспоминаний,
Где нет забот, где нет страданий
И слова грозного «прощай!»
Будь счастлив, друг! не забывай
Веселых дней очарованья
И резвых спутников твоих!
Вот непритворные желанья
Далекому от круга их,
От круга радости веселой,
Где дружба нас и сын Семелы
Привыкли часто собирать,
Где можно все заботы света
С мундиром, с фраком скидавать,
Без лести похвалить поэта
И обо всем потолковать.
Невеже пастуху, безмозглому детине,
Попался на картине
Изображенный мир.
Тут славный виден был Природы щедрой пир:
Зеленые луга, текущи чисты воды,
При них гуляющи зверей различных роды,
Которы, позабыв вражды свои,
Играли, прыгали, гуляли, пили, ели
И без коварности друг на друга глядели:
Как будто б были все они одной семьи.
Меж прочим, тут пастух увидел близко речки
Вкруг волка ластились две смирные овечки,
А он в знак дружества овечек сих лизал.
Собаки вдалеке от них спокойно спали.
Пастух, приметя то, сказал:
«Конечно, на волков всклепали.
Что будто бы они
Охотники кратить овечьи дни,
И будто бы еще про них вещает слава,
Овец в леса таскать
И тамо их гладать
В том волчья вся забава;
А мне так кажется, противно то уму,
Чтоб слуху веровать сему;
Вот волк и вот овца; они, резвясь, играют,
Здесь их не в ссоре вижу я.
Они, как будто бы друзья,
Друг к другу ластятся, друг друга обнимают.
Нет! слухам верить я не буду никогда;
Что волки бешены, пустые то лишь враки;
Коль ссорятся они с овцами иногда,
Так верно их мутят коварные собаки.
Сошлю собак из стада вон».
Как соврал мой пастух, так сделал после он.
Собак оставил,
И стадо без собак в леса гулять отправил;
За ними вслед
Сам издали идет
И видит волка с три бегущих к стаду прямо;
Но мой пастух не оробел
И подозрения нимало не имел;
Он мыслит: волки те резвиться будут тамо,
И что они идут к овечкам для игры;
Но волки те овец изрядно потазали
И доказали,
Что на картинах лишь к овцам они добры.
А мой совет: к словам пустым не прилепляйся,
Ни описаниям пристрастным не вверяйся,
Старайся боле сам людей ты примечать,
И истинну хвалу от ложной различать.
Земным сопутникам, друзьям!
Храни Творец союз наш милый!
Пошли единый жребий нам
И неразлучность до могилы.
Полней стаканы! пейте в лад
За дружество святое!
Избранный друг, по сердцу брат!
Живем друзьями вдвое!
Amи, ton rеtour parmи nous
Du sиx prouvе еncorе l’иnfluеncе.
Cе jour, quи fût hеurеux pour tous,
Dеvaиt bиеn fиnиr ton absеncе.
Buvons, buvons! quе notrе amи
Partagе notrе иvrеssе;
Tous lеs jours passés avеc luи
Sont dеs sиx pour notrе tеndrеssе.
Любви фиал! — В душе питать
Союз священный и единый!
Что б ни было, не изменять,
Любить и вопреки судьбины!
В единой видеть жребий свой;
Все жизни упованья,
Все, все на жертву для одной,
Все блага и желанья.
Contrе lе sort trop anиmé
Banиssons l’иnjustе colèrе!
Nous aиmons, nous sommеs aиmés!
Еnfants! bénиssons notrе pèrе.
L’amиtиé pour tous lеs humaиns
Brиllе commе l’aurorе,
Partagе mêmе lеs chagrиns —
N’еst cе pas un bonhеur еncorе!
Мой милый, как несправедливы
Твои ревнивые мечты:
Я позабыл любви призывы
И плен опасной красоты;
Свободы друг миролюбивый,
В толпе красавиц молодых,
Я, равнодушный и ленивый,
Своих богов не вижу в них.
Их томный взор, приветный лепет
Уже не властны надо мной.
Забыло сердце нежный трепет
И пламя юности живой.
Теперь уж мне влюбиться трудно,
Вздыхать неловко и смешно,
Надежде верить безрассудно,
Мужей обманывать грешно.
Прошел веселый жизни праздник.
Как мой задумчивый проказник,
Как Баратынский, я твержу:
<Нельзя ль найти подруги нежной?
Нельзя ль найти любви надежной?>
И ничего не нахожу.
Оставя счастья призрак ложный,
Без упоительных страстей,
Я стал наперсник осторожный
Моих неопытных друзей.
Когда любовник исступленный,
Тоскуя, плачет предо мной
И для красавицы надменной
Клянется жертвовать собой;
Когда в жару своих желаний
С восторгом изъясняет он
Неясных, темных ожиданий
Обманчивый, но сладкий сон
И, крепко руку сжав у друга,
Клянет ревнивого супруга,
Или докучливую мать, —
Его безумным увереньям
И поминутным повтореньям
Люблю с участием внимать;
Я льщу слепой его надежде,
Я молод юностью чужой
И говорю: так было прежде
Во время оно и со мной.
Доброе слово не говорится втуне.
ГогольХотя друзья тебя ругают сильно,
Но ты нам мил, плешивый человек,
С улыбкою развратной и умильной,
Времен новейших сладострастный грек.
Прекрасен ты — как даровитый странник,
Но был стократ ты краше и милей,
Когда входил в туманный передбанник
И восседал нагой среди,
Какие тут меж нас кипели речи!
Как к ты настраивал умы,
Как гасили девки свечи —
Ты помнишь ли? — но не забудем мы!
Среди и шуток грациозных,
Держа в руке замокнувший,
Не оставлял и мыслей ты серьезных
И часто был ты свыше вдохновлен!
Мы разошлись… Иной уехал в Ригу,
Иной в тюрьме… Но помнит весь наш круг,
Как ты вещал: «Люблю благую книгу,
Но лучшее сокровище есть друг!!!»
О дорогой Василий наш Петрович,
Ты эту мысль на деле доказал.
Через тебя стыдливый Григорович
Бесплатно и даром .Тот, кто умел великим быть в борделе,
Тот истинно великий джентельмен…
сто раз, о друг наш, на неделе,
Да будет тверд твой благородный!
Пускай, тебя черня и осуждая,
Завистники твердят, что ты подлец,
Но и в тебе под маской скупердяя
Скрывается прещедрый молодец.
О, добр и ты… Не так ли в наше время,
В сей и осторожный век,
В заброшенном скрыто семя,
Из коего родится человек?!
Шутка над лицемерами и ханжами
Пора, друзья, за ум нам взяться,
Беспутство кинуть, жить путем.
Не век за бабочкой гоняться,
Не век быть резвым мотыльком.
Беспечной юности утеха
Есть в самом деле страшный грех.
Мы часто плакали от смеха —
Теперь оплачем прежний смех
И другу, недругу закажем
Кого-нибудь в соблазн вводить;
Прямым раскаяньем докажем,
Что можем праведными быть.
Простите, скромные диваны,
Свидетели нескромных сцен!
Простите хитрости, обманы,
Беда мужей, забава жен!
Отныне будет всё иное:
Чтоб строгим людям угодить,
Мужей оставим мы в покое,
А жен начнем добру учить —
Не с тем, чтоб нравы их исправить —
Таких чудес нельзя желать, —
Но чтоб красавиц лишь заставить
От скуки и тоски зевать.
«Зевать?» Конечно; в наказанье
За наши общие дела.
Бывало… Прочь, воспоминанье,
Чтоб снова не наделать зла.
Искусство нравиться забудем
И с постным видом в мясоед
Среди собраний светских будем
Ругать как можно злее свет;
Бранить всё то, что сердцу мило,
Но в чем сокрыт для сердца вред;
Хвалить, что грешникам постыло,
Но что к спасению ведет.
Memento mori! * велегласно
На балах станем восклицать
И стоном смерти ежечасно
Любезных ветрениц пугать. —
Как друг ваш столь переменился,
Угодно ль вам, друзья, спросить?..
Сказать ли правду?.. Я лишился
(Увы!) способности грешить!
*То есть: помни смерть.