На что мне, Боже сильный,
Дал жизнь и бытие,
Когда в стране изгнанья
Прямого счастья нет?
Когда в ней вихри, бури
И веют и шумят,
И серые туманы
Скрывают солнца свет?
Я мнил, что в мире люди
Как ангелы живут
Немало времени прошло уже с тех пор:
Ты взглянешь на меня с безвестной тихой думой,
Я всё по-прежнему безжизненный актер,
Влачащий муки детские угрюмо.
Ты всё по-прежнему прекрасна и чиста,
Ты всё не видишь, — я сильнее стражду,
О, как мне хочется, чтоб Ты, о, Красота,
Узнала то, чего я страстно жажду!
И как мне хочется поплакать близ Тебя,
Как малому ребенку в колыбели!
Со сводом горных хрусталей
Между скалами грот есть дивный;
Ему, по благости своей,
Господь дал чудный гул отзывный:
Поет ли кто, иль говорит,
В нем гул, как колокол, гудит.
Впервые юная чета,
Сгарая страстью чувств взаимной,
Друг другу вымолвила да
На буйном пиршестве задумчив он сидел
Один, покинутый безумными друзьями,
И в даль грядущую, закрытую пред нами,
Духовный взор его смотрел.
И помню я, исполненны печали,
Средь звона чаш, и криков, и речей,
И песен праздничных, и хохота гостей,
Его слова пророчески звучали.
Он говорил: ликуйте, о друзья!
Что вам судьбы дряхлеющего мира?..
Добро, которое мы делаем другим,
В добро послужит нам самим;
И в нужде надобно друг другу
Всегда оказывать услугу.
Случилось лошади в дороге быть с ослом;
И лошадь шла порожняком;
А на осле поклажи столько было,
Что бедного совсем под нею задавило.
Нет мочи, говорит: я право упаду,
У мастера дочки
Похожи, как точки,
И обе блондинки,
И обе в кудряшках;
Мне нравится младшая,
Старшая — Яшке.
Мне нравится Вера,
Товарищу — Варя.
Взлелеянный на лоне вдохновенья,
С дея́тельной и пылкою душой,
Я не пленен небесной красотой,
Но я ищу земного упоенья.
Любовь пройдет, как тень пустого сна,
Не буду я счастливым близ прекрасной.
Но ты меня не спрашивай напрасно:
Ты, друг, узнать не должен, кто она.
Навек мы с ней разлучены судьбою,
Я победить жестокость не умел.
Встань, дорогая невеста!
Выйди, возлюбленный друг!
Видишь: весна наступила,
Все заблестело вокруг!
Видишь: цветы расцветают,
В небе голубки кричат.
И виноградныя лозы
Всюду струят аромат!
В темном ущелье, голубка,
Спряталась ты за скалой…
Мы сидим за одним,
Пусть не круглым, столом,
Англичанин, русский, немец, француз
(Как в каком-нибудь анекдоте).
Мы говорим про одни и те же вещи,
Но странно (мне это, правда, кажется странным),
Произносим разные,
Непохожие друг на дружку слова.
— Э тейбл, — говорит англичанин.
— Ля табль, — уточняет француз.
По дебрям гнался Лев за Серной;
Уже ее он настигал
И взором алчным пожирал
Обед себе в ней сытный, верный.
Спастись, казалось, ей нельзя никак:
Дорогу обои́м пересекал овраг;
Но Серна легкая все силы натянула —
Подобно из лука стреле,
Над пропастью она махнула —
И стала супротив на каменной скале.
Тревожен век.
И мне пришлось скитаться.
И четко в памяти моей
Глаза печального китайца
В подковах сомкнутых бровей.
Мы верим тем,
Кто выверен в печалях;
Я потому его и помню так,
Что подружились мы
В делах вина и просвещенья,
В делах Амура, мой Орест,
Прощай! Защите провиденья
Я поручаю твой отъезд.
В России, ради Аполлона,
Поэта-друга вспомяни:
Туда с тобою два поклона
Я посылаю — вот они:
Один Москве перводержавной —
Она поэзии мила;
Промчались годы заточенья;
Недолго, мирные друзья,
Нам видеть кров уединенья
И царскосельские поля.
Разлука ждет нас у порогу,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум.
Иной, под кивер спрятав ум,
Уже в воинственном наряде
Едва, спеша вослед звездам,
Царь дня румяные смирил востока волны
И сыпал миллионы
Алмазов по снегам, —
Как на луге сребро-сапфирном,
В ковчеге благости держа дары судьбин,
Вторый столетья сын
С челом скатился мирным,
Что сегодня мне суды и заседанья -
Мчусь галопом, закусивши удила:
У меня приехал друг из Магадана -
Так какие же тут могут быть дела!
Он привез мне про колымскую столицу
небылицы, -
Ох, чего-то порасскажет он про водку
мне в охотку! -
Может, даже прослезится
Свободны, млады, в цвете сил,
Мы весело, мы шумно жили:
Нас Бахус пламенный любил,
Нас девы хищные любили;
В обгон летели наши дни,
Светились ярко наши ночи…
Так в туче реются огни,
Так блещут радостные очи!
И где ж она, товарищ мой,
Сия волшебная година?
Будь верен мне, приятель мой короткий,
Мой старый фрак, — другого не сошью;
Уж десять лет, то веничком, то щеткой,
Я каждый день счищаю пыль твою.
Кажись, судьба смеется надо мною,
Твое сукно седая день от дня, —
Будь тверд, как я, не падай пред судьбою,
Мой старый друг, не покидай меня!
Тебя, мой друг, духами я не прыскал,
Два друга, как два брата, жили,
Иль лучше и тово.
Не мог быть ни час один без одново.
О чем между себя они ни говорили,
Друг от друга не крыли,
Ничево.
И никогда они друг другу не грубили;
Казалося что-то Дамон с Питием были.
За неприятеля кто почитал ково;
Так неприятеля ево,
Мне минуло шестнадцать лет,
Но сердце было в воле!
Я мало знала божий свет,
Лишь бор, цветы и поле.
К нам юноша пришел в село,
Ах, сердцу ангел милый!
И все с прекрасным ожило,
Лишь я лишилась силы.
В тиши села уединенной
Младой страдалец грустно жил,
И, долгой мукой утомленный,
Он добрым людям говорил:
«Уж в церковь нашего селенья
Вас призывают на моленья,
В вечерний колокол звоня;
Молитесь богу за меня.Когда ж начнет дубрава тмиться,
Туманы лягут над водой,
Тогда скажите: «Не томится
Ты обещал о романтизме,
О сем парнасском афеизме,
Потолковать еще со мной,
Полтавских муз поведать тайны,
А пишешь мне об ней одной…
Нет, это ясно, милый мой,
Нет, ты влюблен, Пирон Украйны!
Ты прав: что может быть важней
На свете женщины прекрасной?
Когда твой друг на глас твоих речей
Ответствует язвительным молчаньем;
Когда свою он от руки твоей,
Как от змеи, отдернет с содроганьем;
Как, на тебя взор острый пригвоздя,
Качает он с презреньем головою, —
Не говори: «Он болен, он дитя,
Он мучится безумною тоскою»;
Не говори: «Неблагодарен он;
Он слаб и зол, он дружбы недостоин;
Живу, как будто с новой силой
Все блага жизни возлюби;
Но я сильней, о друг мой милый,
Дитя мое, люблю тебя.
Уж если сердцем престарелым
Влекусь я к радостям земным,
Все блага жизни быть уделом
Должны бы, юная, твоим.
Тебя, меж тем, уже невзгода
Постигла горестных утрат;
Вот что:
Жизнь прекрасна, товарищи,
И она удивительна,
И она коротка.
Это самое-самое главное.Этого
В фильме прямо не сказано,
Может, вы не заметили
И решили, что не было
Самого-самого главного? Может быть,
В самом деле и не было,
Хорошо на московском просторе!
Светят звезды Кремля в синеве.
И как реки встречаются в море,
Так встречаются люди в Москве.
Нас веселой толпой окружила,
Подсказала простые слова,
Познакомила нас, подружила
В этот радостный вечер Москва.И в какой стороне я не буду,
По какой ни пройду я траве,
Друга я никогда не забуду,
Мы в жизнь вошли с прекрасным упованьем,
Мы в жизнь вошли с неробкою душой,
С желаньем истины, добра желаньем,
С любовью, с поэтической мечтой,
И с жизнью рано мы в борьбу вступили,
И юных сил мы в битве не щадили.
Но мы вокруг не встретили участья,
И лучшие надежды и мечты,
Как листья средь осеннего ненастья,
Попадали и сухи и желты́, —
Пусть дней немало вместе пройдено,
Но вот - не нужен я и чужд,
Ведь вы же женщина - о, Родина! -
И следовательно, к чему ж.
Все то, что сердцем в злобе брошено,
Что высказано сгоряча:
Мы расстаемся по-хорошему,
Чтоб никогда не докучать
Пускай измаранный листок
Тебе напомнит о Поэте!
Кто знает, друг, какую в свете
Ему тропу назначил рок?
Увы! с растерзанной душою
Не раз я милых покидал
И руку другу пожимал
В прощанье трепетной рукою!
Ты помнишь милую страну,
Где жизнь и радость мы узнали,
Добро, которое мы делаем другим,
Добром же служит нам самим,
И в ну́жде надобно друг другу
Всегда оказывать услугу.
Случилось лошади в дороге быть с ослом;
И лошадь шла порожняком,
А на осле поклажи столько было,
Что бедного совсем под нею задавило.
«Нет мочи, — говорит, — я, право, упаду,
Певец Услад любил Всемилу,
И счастлив был;
И вдруг завистный рок в могилу
Ее сокрыл.
Певец Услад душе покою
Искал в войне,
А враг тогда грозил войною
Родной стране.
Уж как мы ль, друзья, люди русские!..
Всяк субботний день в банях паримся,
Всякий божий день жирны щи едим,
Жирны щи едим, гречневку лопаем,
Все кваском родным запиваючи,
Мать святую Русь поминаючи,
Да любовью к ней похваляючись,
Да все русскими называючись…
И как нас-то все бранят попусту,
Что ничего-то мы и не делаем,
Тот в гробе спит, тот дальний сиротеет.
А. Пушкин
Пришли рассеяния годы,
Нам круг друзей не съединить:
Один уже сошел под своды,
Которых нам не сокрушить;
Тот роком самовластным брошен
В изгнанье, на чужой гранит;
Тот в цвете дум болезнью скошен,
Не жив, не умер, — словно спит;
В ярком летнем свете,
В сквере, в цветнике,
Маленькие дети
Возятся в песке:
Гречники готовят,
Катят колесо,
Неумело ловят
Палочкой серсо;
О, не страшись несбыточной измены
И не кляни грядущего, мой друг,
Любовь души не знает перемены,
Моя душа любить не будет двух…
. . . . . . . . . . .
И если я. . . . . отчизной
. . . . . отдам остаток сил,
Не говори про друга с укоризной:
«Он для другой обетам изменил».
. . . . . . . . . . .
(Степь)
Пусть снова дни мои мне горе принесут,
Часы тяжелого томленья,
Я знаю, выкупит восторг иных минут
Другие чувства и явленья.
Когда поверхность вод при месяце блестит,
Когда закат огнем пылает,
Иль по дороге вихрь густую пыль кружит,
Иль в полночь молния блистает,