Слышишь звуки — что-то вроде
Контрабаса или скрипки?
Там, в воздушном хороводе,
Вьется стан девичий гибкий.
«Полно, друг мой, все иначе,
Тут не скрипки, а другое:
Визг я слышу поросячий,
Слышу хрюканье свиное».
Пароход бежит, стучит,
В мерном стуке мне звучит:
«Успокойся, друг мой, скоро
Ты увидишь нежность взора,
Отдохнешь от скучных мук
В сладких ласках прежних рук».
Сплю тревожно; в чутком сне
Милый друг все снится мне:
Вот прощанье, вот пожатья,
Друзья! Мы на брегах Колочи.
Врагов к нам близок стан;
Мы сну не покоряем очи.
Не слышим боли ран!..
Друзья, бодрей! Друзья, смелей!
Не до покоя нам!
Идет злодей, грозит злодей
Москвы златым верхам!
С моим Серёгой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке.
Жуём мороженое мы без остановки —
В тайге мороженого нам не подают.
То взлёт, то посадка,
То снег, то дожди,
Сырая палатка,
И писем не жди.
Идёт молчаливо
Мы забыты, одни на земле.
Посидим же тихонько в тепле.
В этом комнатном, теплом углу
Поглядим на октябрьскую мглу.
За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.
Всё, что было и бурь и невзгод,
Позади. Что ж ты смотришь вперед?
Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?
Что, когда б одни влачились
Мы дорогою земной
И нигде на ней не льстились
Повстречать души родной?..
И от странствия, друзья,
Отказался б лучше я!
Что тогда красы творенья
В наших были бы глазах?
На источник наслажденья
А разве ты не думаешь о прежнем?..Над чайханой горели огоньки.
Бараньим жиром и железным стержнем
пылающие пахли шашлыки.
А я тебе напоминать не стану.
Чем попрекну тебя?
Какой виной?
Что пили мы из одного стакана
сухое виноградное вино?
Что мы клялись? Но главное не в этом!..Обрушивалась горная река,
и засыпали мы перед рассветом
Молчите, проклятые струны!
А. Майков
Друг другу мы тайно враждебны,
Завистливы, глу́хи, чужды́,
А как бы и жить и работать,
Не зная извечной вражды!
Что делать! Ведь каждый старался
Свой собственный дом отравить,
Мир над спящею пучиной,
Мир над долом и горой;
Реин гладкою равниной
Разостлался предо мной.Легкий челн меня лелеет,
Твердь небесная ясна,
С тихих вод прохлада веет:
В сердце льется тишина! Здесь, над вечными струями,
В сей давно желанный час,
Други! я в мечтаньях с вами;
Братия! я вижу вас! Вам сей кубок, отягченный
Кто сказал, что надо бросить
Песни на войне?
После боя сердце просит
Музыки вдвойне! Нынче — у нас передышка,
Завтра вернемся к боям,
Что ж твоей песни не слышно,
Друг наш, походный баян? После боя сердце просит
Музыки вдвойне! Кто сказал, что сердце губит
Свой огонь в бою?
Воин всех вернее любит
Прожитый год тебя я встретил шумно,
В кругу знакомых и друзей;
Широко вольно и безумно,
При звуках бешенных речей.
Тогда, забывшись на мгновение,
Вперед всяк дерзостно глядел,
Своих страстей невольное стремленье
Истолковать пророчески хотел.
Слушай! Уж колокол плачет вдали.
Я умираю.
Что мне осталось? Прижаться лицом к Аргули!
Точно свеча, я горю и сгораю.
Милый мой друг.
Если бездушная полночь свой сумрак раскинет вокруг,
Голосу друга умершего чутко внемли́,
Сердцем задумчиво-нежным
Будешь ты вечно моею, о, птичка моя, Аргули!
Губами Иуды они целовали меня,
Вливали целительный сок вннограда
В стакан мой, но с примесью тайнаго яда —
И делали это друзья и родня.
Гниет мое мясо и падает с бедных костей,
Уже я не в силах подняться с постели…
Ах, жизнь молодую так подло заели!
И это работа родных и друзей.
На персях крест, задумчива, томна,
Покинула дом царский Фиорина, —
И с юношей возлюбленным она
Там, где горит войною Палестина;
Ударами ее устрашена,
Бежит пред ней неверная дружина.
Бесстрашно с ним она летала в бой, —
И вместе с ним лежит в земле святой.Осенний день уж на небе блестит;
Последний раз ей к битвам пробуждаться.
«О Фиорина! — Свено говорит. —
Не наяву, но во сне, во сне
я увидала тебя: ты жив.
Ты вынес все и пришел ко мне,
пересек последние рубежи. Ты был землею уже, золой,
славой и казнью моею был.
Но, смерти назло
и жизни назло,
ты встал из тысяч
своих могил. Ты шел сквозь битвы, Майданек, ад,
сквозь печи, пьяные от огня,
Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом, пенистом вине?
Как, укрывшись молчаливо
В нашем темном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке?
Я люблю, сменив костюм рабочий,
Одеваться бело и легко.
Золотой закат июльской ночи
От меня совсем недалеко.
Широко распахивая ворот,
Я смотрю, как тихо над водой,
Камышами длинными распорот,
Выплывает месяц огневой.
Я смотрю, как розовой стрелою
Упадают звезды иногда;
Сегодняшний день ничего не меняет.
Мы быстро лысеем. Медленно пьем.
Сегодня на улице жутко воняет.
Откуда-то здорово тащит гнильем.
Мы снимем штаны, но останемся в шляпах.
Выключим свет, но раздуем огонь.
На улице — резкий удушливый запах.
Скажите, откуда взялась эта вонь?
Губами Иуды они целовали меня,
Вливали целительный сок вннограда
В стакан мой, но с примесью тайного яда —
И делали это друзья и родня.
Гниет мое мясо и падает с бедных костей,
Уже я не в силах подняться с постели…
Ах, жизнь молодую так подло заели!
И это работа родных и друзей.
1
К чему волшебною улыбкой
Будить забвенные мечты?
Я буду весел, но — ошибкой:
Причину — слишком знаешь ты.
Мы не годимся друг для друга:
Ты любишь шумный, хладный свет —
Я сердцем сын пустынь и юга!
Ты счастлива, а я — я — нет!
1Были вагоны, стали — могилы…
Крытые снегом, битые вьюгой.
Встали — вагоны. Цугом уклоны
В ряд друг за другом, в ряд друг за другом.Нет о нас вести в братственных странах.
Ржавчина кровью кроет колеса…
Пусты и немы угольных кранов
Пасти и глотки… Зов безголосый.Белые — трубы, белые — груды
Шлака: одел их саваном иней.
Где-то гудки гудят смерти гудом:
Хлеба спросонья просят равнины.2В ряд — по край глаза! В ряд — по край света!
Ты не хотел! но скоро волю рока
Узнаешь ты и в бездну упадешь;
Проколет грудь раскаяния нож.
Предстану я без горького упрека,
Но ты тогда совсем мой взор поймешь;
Но он тебе как меч, как яд опасен;
Захочешь ты проступку вновь помочь;
Нет, поздно, друг, твой будет труд напрасен:
Обратно взор тебя отгонит прочь!..
Я оттолкну униженную руку,
Молчи! Не шевелись! Покойся недвижимо...
Не чуешь ли судеб движенья над тобой?
Колес каких-то ход свершается незримо,
И рычаги дрожат друг другу вперебой...
Смыкаются пути каких-то колебаний,
Расчеты тайных сил приводятся к концу,
Наперекор уму без права пожеланий,
И не по времени, и правде не к лицу...
О, если б, кажется, с судьбою в бой рвануться! —
Какой бы мощности порыв души достиг...
В дни весенних новолуний
Приходи, желанный друг!
На горе ночных колдуний
Соберется тайный круг.
Верны сладостной Гекате,
Мы сойдемся у костра.
Если жаждешь ты объятий,
Будешь с нами до утра.
Всех красивей я из ламий!
Грудь — бела, а губы — кровь.
Я дал разъехаться домашним,
Все близкие давно в разброде,
И одиночеством всегдашним
Полно всё в сердце и природе.
И вот я здесь с тобой в сторожке.
В лесу безлюдно и пустынно.
Как в песне, стежки и дорожки
Позаросли наполовину.
Должно быть любому ребенку Земли
Известна игра под названьем «замри».
Долбят непоседы от зари до зари:
«Замри!..»
Замри — это, в общем-то, детский пароль,
Но взрослым его не хватает порой.
Не взять ли его у детишек взаймы?
«Замри?..»
В квартире пахнет яблоком осенним
И рыжиком, и медом, и сосной.
Холодный день заглядывает в сени
И гонится за речкой ледяной.
Недавний друг, уехавший знакомый,
Мерещится по вечерам, в тени…
Она идет с медлительной истомой,
Такая же прозрачная, как дни.
(Песня)
Сердца томная забота,
Безыменная печаль!
Я невольно жду чего-то,
Мне чего-то смутно жаль.
Не хочу и не умею
Я развлечь свою хандру:
Я хандру свою лелею,
Как любви своей сестру.
Смерть, души успокоенье!
Наяву или во сне
С милой жизнью разлученье
Обявить слетишь ко мне?
Днем ли, ночью ли задуешь
Бренный пламенник ты мой
И в обмен его даруешь
Мне твой светоч неземной?
Утром вечного союза
Мы едем, едем, едем
В далекие края,
Хорошие соседи,
Счастливые друзья.
Нам весело живется,
Мы песенку поем,
И в песенке поется
О том, как мы живем.
Красота! Красота!
Пускай холодною землею
Засыпан я,
О друг! всегда, везде с тобою
Душа моя.
Любви безумного томленья,
Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
Я не забыл.Без страха в час последней муки
Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки —
Между нами частая решетка,
В той тюрьме, где мы погребены.
Днем лучи на ней мерцают кротко,
Проходя в окно, в верху стены.
Между нами кованые брусья,
Проволок меж них стальная сеть.
До твоей руки не дотянусь я, —
В очи только можем мы смотреть…
Тщетно ближу губы сладострастно, —
Лишь железо обжигает их…
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга,
нет! как платформа с вывеской «Вырица» или «Тарту».
Но надвигаются лица, не знающие друг друга,
местности, нанесенные точно вчера на карту,
и заполняют вакуум. Видимо, никому из
нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах
недостаточно извести. «В нашей семье, — волнуясь,
ты бы вставила, — не было ни военных,
ни великих мыслителей». Правильно: невским струям
отраженье еще одной вещи невыносимо.
Сядь поближе ко мне. Мы припомним с тобой,
Как друг друга любили мы мало…
Дай мне ручки свои, а ресницы прикрой,
Чтоб мечту наша жизнь не пугала.
Мы припомним с тобой тот запущенный сад,
Где гвоздики цвели запоздало.
Ты грустишь… Твои ручки и губы дрожат,
Иль в былом ты печаль увидала?