Найдено стихов - 591.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Ты знаешь хорошо, о, мопсик,
Что крепко я тебя люблю;
Ты руку лижешь мне, когда я
Тебя конфетками кормлю.
И по наружности, и в сердце
Псом остаешься ты всегда;
Мои приятели другие
Все лицемерят без стыда.
Ты вся в жемчугах и алмазах!
Богатство — венец красоты!
При этом — чудесные глазки…
Ужель недовольна все ты?
На эти чудесные глазки
Я рифмы сплетал как цветы,
И вышли — бессмертные песни…
Ужель недовольна все ты?
Ах! эти чудесные глазки
Огнем роковым налиты́…
От них я совсем погибаю…
Ужель недовольна все ты?
Ты влюблен, о, друг мой милый,
Полон новых ты скорбей;
В голове — туман и сумрак,
В сердце — с каждым днем светлей!
Ты влюблен, о, друг мой милый,
Что ж ты мне твердишь, все «нет»,
Я ведь вижу: пламя сердца
Так и блещет сквозь жилет!
Ты быстро шла, но предо мною
Вдруг оглянулася назад…
Как будто спрашивали гордо
Уста открытые и взгляд…
К чему ловить мне было белый,
По ветру бившийся покров?
А эти маленькие ножки…
К чему искал я их следов?
Теперь исчезла эта гордость,
И стала ты тиха, ясна —
Так возмутительно покорна
И так убийственно скучна!
Трубят голубые гусары
Везжают, пыля и звеня,
И завтра, наверно, покинет
Моя дорогая меня,
Пусть завтра меня ты покинешь
Сегодня еще ты моя,
И в этих обятьях прелестных
Вдвойне наслаждаюся я.
Трубят голубые гусары
И едут из города вон…
Опять я с тобою, голубка,
И розу привез на поклон.
Какая была передряга!
Гусары — народец лихой!
Пришлось и твое мне сердечко
Гостям уступить под постой.
Три светлых царя из восточной страны
Стучались у всяких домишек,
Справлялись, как пройти в Вифлеем,
У девочек всех, у мальчишек.
Ни старый, ни малый не мог рассказать,
Цари прошли все страны;
Любовным лучом золотая звезда
В пути разгоняла туманы.
Над домом Иосифа встала звезда,
Они туда постучали;
Мычал бычок, кричало дитя,
Три светлых царя распевали.
Три мудрых царя из полуденных стран
Кричали, шатаясь по свету:
«Скажите, ребята, нам путь в Вифлеем!» —
И шли, не дождавшись ответу.
Дороги в тот город не ведал никто,
Цари не смущалися этим;
Звезда золотая их с неба вела
Назло непонятливым детям.
Над домом Иосифа стала звезда;
Цари туда тихо вступали;
Теленок ревел там, ребенок кричал,
Святые цари подпевали.
Тот мадонне шлет моленья,
А другой — Петру и Павлу.
Я же лишь твое прославлю,
Солнце, дивное явленье.
Дай любви, благоволенья,
Грей сияньем благосклонным,
Солнце всех девушек без исключенья,
Девушка всех милей под солнцем.
Тот, кто любит в первый раз,
Хоть несчастливо, тот — богь;
А кто любит во второй
Безнадежно, тот — дурак.
Я, дурак такой, люблю я
Без надежды вновь. Смеются
Солнце, месяц, звезды; с ними
Я смеюсь — и умираю.
То счастье, что меня вчера еще лобзало,
Сегодня вдруг, пропало без следа…
Ах, небо верною любовью никогда
На долгий срок меня не наделяло!
В обятия мои уж не одну
Толкала любопытства сила;
Но каждая, взглянувши в глубину
Моей души, сейчас же уходила.
Одни ушли, насмешливо шутя,
Другие — вздрогнув от испуга,
И Китти, только ты, ты, покидая друга,
Рыдала, как дитя.
Томный звон в груди моей
Внятен мне все боле.
Взвейся, песенка весны,
Прозвени на воле!
Мчися в дом, где под окном
Дышат незабудки;
Если розу встретишь там,
Поклонись малютке.
Только до слуха коснется
Песня, что милая пела,
Песня заноет, забьется,
Вырваться хочет из тела.
К лесу тоска меня гонит;
Спрятался б в чащах дремучих…
Хочется слез мне горючих:
В них мое горе потонет!
Тихая ночь, на улицах дрема,
В этом доме жила моя звезда;
Она ушла из этого дома,
А он стоит, как стоял всегда.
Там стоит человек, заломивший руки,
Не сводит глаз с высоты ночной;
Мне страшен лик, полный смертной муки, —
Мои черты под неверной луной.
Двойник! Ты — призрак! Иль не довольно
Ломаться в муках тех страстей?
От них давно мне было больно
На этом месте столько ночей!
Теперь, мой друг, уж с полным правом
Ты можешь обо мне сказать:
«Да, человек он с скверным нравом,
Коли способен причинять
Боль даже мне — не оскорблявшей
Его ничем; душою всей
Его, напротив, защищавшей
От обвинений злых людей;
Мне, чья душа была готовой
Ему любовь отдать навек,
Не будь такой он бестолковый,
Такой безумный человек».
Тень — любовь твоя и ласки;
Жизнь и счастье наше — тень.
Ах! не верь вчерашней сказке:
Новой былью дышит день.
Мимолетно наслажденье,
Миг любви — неверен он…
В сердце крадется забвенье,
И глаза смыкает сон.
Тебя люблю я, — неизбезжна
Разлука наша, — не сердись!
Цветущий образ твой и нежный
И мой печальный — не сошлись!
Да, от любви к тебе я вяну,
Я тощ и бледен стал, — вглядись!
Тебе я вскоре гадок стану, —
Я удаляюсь, — не сердись!
Тебя любил я и люблю теперь!
И если б мир весь рухнул, верь,
Моей любви неугасимый пламень
Пробился бы и сквозь развалин камень.
Тебе, равнодушной и вялой, всегда
Должна была странной казаться
Моя необузданно дикая страсть
Готовая всюду прорваться.
Удобства шоссейной дороги в любви
Искала ты, встретясь со мною;
Я вижу, ты под руку с мужем идешь
Почтенной, брюхатой женою.
Твой образ милый и прекрасный
Давно уж видел я сквозь сон;
Он кроток, ангелам подобен,
И бледен, и болезнен он,
И только на губах алеет…
Но поцелует смерть и их,
И свет божественный потухнет,
Блистающий в глазах святых.
Твой образ кроткий, неземной
Во сне витает надо мной;
Как тихий ангел, ты нежна,
Но как бледна, — о, как бледна!
Лишь ярок пурпур губ твоих, —
Смерть зацелует вскоре их.
Погаснет яркий блеск лучей,
Что льется из святых очей.
Твой дивный образ, как во сне,
Давно уж грезится все мне, —
С улыбкой кроткой, неземной,
Но страшно бледный и больной.
И ротик только и алеет…
Но смерть на нем запечатлеет
Свой поцалуй, —и сумрак ночи
Затмит тогда святые очи…
* * *
Твои белые лилии-пальцы
Я хотел бы опять целовать,
И к груди моей нежно прижать их,
И тихонько, беззвучно рыдать.
Твои ясные глазки-фиалки
Предо мною и ночью и днем,
И томлюсь я: какая загадка
В этом ласковом сне голубом?
Эти ручки, нежныя, как лилии,
Я хотел бы вечно целовать
И прижать их крепко к сердцу бедному,
И тихонько зарыдать!
Эти глазки, как фиалки, синие
Предо мною день и ночь стоят,—
О, зачем так странно, так загадочно
На меня они глядят?
Эти ручки, нежные, как лилии,
Я хотел бы вечно целовать
И прижать их крепко к сердцу бедному,
И тихонько зарыдать!
Эти глазки, как фиалки, синие
Предо мною день и ночь стоят, —
О, зачем так странно, так загадочно
На меня они глядят?
Так долго стужа нас томила,
Но май явился ,
И все довольны, смеются мило, —
А я смеяться отнюдь не .
Цветут цветы, ликуют хоры,
Болтают птицы — совсем как в ,
Но скука — птичьи разговоры,
Все это крайне .
И люди зря меня волнуют,
И даже друг, вообще :
Все дело в том, что именуют
Любовь мою, что так .
Так бледностью не выдал я
Сердечного страданья?
Ты хочешь, чтоб гордые уста
Просили подаянья?
О, слишком горды они! Любо им
Шутить да целоваться!
С них может насмешка слететь в тот миг,
Как будет сердце рваться.
Не стонем мы, глаза не влажны,
Смеемся весело подчас;
Ни взгляд, ни речь не обнаружат,
Какая тайна скрыта в нас.
С своими муками немыми
На дне души она лежит,
И в сердце слышен дикий говор,
Но рот сомкнулся и молчит.
Спроси младенца в колыбели,
Спроси у мертвых под землей,
Что я таил — они, быть может,
Открыть сумеют пред тобой.
Когда благоухали розы
И пели в рощах соловьи,
С любовью нежною сжимали
Меня обятия твои.
Сорвала осень листья с розы,
Далеко прогнан соловей,
И ты тоже улетела,
И я один с тоской моей.
Как холодны, как длинны ночи!
Скажи — тебя ждать долго мне?
Иль суждено былым блаженством
Мне наслаждаться лишь во сне?
Страдаешь ты и молкнет ропот мой,
Любовь моя, — нам по́ровну страдать…
Пока вся жизнь замрет в груди больной,
Любовь моя, нам по́ровну страдать!
Пусть прям и смел блестит огнем твой взор,
Насмешки вьется по устам змея
И рвется грудь так гордо на простор,
Страдаешь ты и столько же, как я.
В очах слеза прокрадется порой, —
Дано тоске улыбку обличать,
И грудь твоя не сдавит язвы злой.
Любовь моя, нам по́ровну страдать.
Страдаешь ты и молкнет ропот мой;
Дитя мое, нам поровну страдать…
Пока вся жизнь замрет в груди больной,
Дитя мое, нам поровну страдать.
Пусть, прям и смел, блестит огнем твой взор,
В устах скользит насмешка, как змея,
И рвется грудь так гордо на простор, —
Страдаешь ты, и столько же, как я.
В очах слеза прокрадется порой;
Дано тебе улыбку обличать,
И грудь твоя не сдавит язвы злой…
Дитя мое, нам поровну страдать.
Стоят от века звезды
Недвижно над землей
И смотрят друг на друга
С любовью и тоской.
Их языка (богат он
И как хорош!) не мог
Постигнуть ни единый
Ученый филоло́г.
Но я его изгибы
Все изучил вполне…
Ведь глазки милой были
Грамматикою мне.
Стоят недвижно звезды
Уж много тысяч лет
И шлют, смотря с любовью,
Друг другу свой привет.
Оне ведут беседу, —
И чуден их язык;
Но ни один филолог
Их речи не постиг.
Но я язык тот понял
И изучил вполне;
Был образ моей милой
Грамматикою мне.
Стоят без движения звезды
В небесной выси над землей;
И смотрят, одна на другую,
Веками с любовной тоской…
* * *
Ведут оне страстныя речи…
Красив и богат их язык;
Но тайну его и доныне
Филолог еще не постиг!..
* * *
А я разгадал ее скоро,
И понял я смысл их речей: —
Служило грамматикой лучшей
Мне личико милой моей!..
Стоял я в забытьи тяжелом,
В портрет ея взор мой вперил
И милый мне образ, казалось,
Таинственно жизнь получил.
Чудесно-живая улыбка
Явилась у ней на губах,
И скорбныя, скорбныя слезы
Блистали в двух чудных глазах.
И сам я заплакал, и слезы
Катилися вдоль моих щек…
Я все не могу еще верить,
Чтоб я потерять тебя мог!..