Ветхозаветные маслины,
Вы, украшавшие долины
Обетованные земли —
У моря южного взросли.
В стране, куда стремятся с верой,
Вы — старины живая быль,
И на листве зеленосерой
Как бы лежит столетий пыль.
При виде вас воображенье
Рисует мне намет шатров,
На пастбищах огни костров,
Верблюдов мерное движенье.
Среди песчаных зыбких волн…
А здесь волна, качая челн,
Ласкает выступы утесов,
И наш турист в тени маслин
Глядит, баюкая свой сплин,
На тяжкий труд каменотесов.
Я видел бабочку: ее поймали дети…
Как билася она о край зловещей сети!
Напрасно! Не могли несчастную спасти
Ее ничтожные и слабые усилья;
А злые шалуны, порвав бедняжке крылья,
Кричали ей с насмешкою: — лети!
Так, сетью мелких зол, заботы повседневной
Опутанный, я бьюсь, но, крылья обломив,
Не в силах уж лететь на радостный призыв!
Зачем же над собой я слышу ропот гневный:
«Ужели новых сил не можешь ты найти?
Вот цель желанная, лети же к ней, лети!»
1887 г.
Ветхозаветныя маслины,
Вы, украшавшия долины
Обетованныя земли—
У моря южнаго взросли.
В стране, куда стремятся с верой,
Вы—старины живая быль,
И на листве зеленосерой
Как бы лежит столетий пыль.
При виде вас воображенье
Рисует мне намет шатров,
На пастбищах огни костров,
Верблюдов мерное движенье.
Среди песчаных зыбких волн…
А здесь волна, качая челн,
Ласкает выступы утесов,
И наш турист в тени маслин
Глядит, баюкая свой сплин,
На тяжкий труд каменотесов.
О, не смейся над песнью печали
И меня за нее не кори:
Тем, кто долго во мраке блуждали,
Тем не верится блеску зари.
Если сразу темницы затворы
Упадут перед ним, зазвеня, —
Непривычные узника взоры
Ослепляет сияние дня.
Он не верит концу испытаний,
И в словах восхищенья живых,
В светлом гимне его ликований —
Слышно эхо печалей былых.
Так не смейся ж и ты надо мною,
Малодушием детским коря,
Если взоры, что свыклись со тьмою —
Ослепляет мне счастья заря.
Есть души странныя: оне
Напоминают втайне мне
Те роковые города,
Что затонули без следа
В пучине темноголубой.
Укрыло море их собой,
И к жизни силой никакой
Не вызвать их из мглы морской.
В них все навек погребено,
И лишь избранникам дано
Порою слышать в поздний час
Несущийся из бездны глас
И колокольный тихий звон,
И песнь, и плач, и арфы стон.
Лишь люди, чей отважен дух,
И ясен взор, и чуток слух,
Их слышат в ропоте волны
И тайну их постичь вольны.
Есть души странные: оне
Напоминают втайне мне
Те роковые города,
Что затонули без следа
В пучине темно-голубой.
Укрыло море их собой,
И к жизни силой никакой
Не вызвать их из мглы морской.
В них все навек погребено,
И лишь избранникам дано
Порою слышать в поздний час
Несущийся из бездны глас
И колокольный тихий звон,
И песнь, и плач, и арфы стон.
Лишь люди, чей отважен дух,
И ясен взор, и чуток слух,
Их слышат в ропоте волны
И тайну их постичь вольны.
Выше иду я тропинкой горной,
Вот за уступом — уступ,
Возле ущелья, над бездною черной
Высится царственный дуб.
Молнии блеском в грозу опаленный,
Он под грозой не поник,
Лютую стужу и зной раскаленный
Бодро выносит старик.
В землю корнями врастая глубоко,
Ветви он к небу простер,
Он над скалою раскинул широко
Темно-зеленый шатер.
Тучу спокойно он ждет грозовую;
Ветви подемля в простор голубой,
Так же, как прежде, стрелу грозовую
Он вызывает на бой.
Утомленный неравной борьбою,
Кликом злобы и грохотом сеч —
Я бросаю усталой рукою
Мой тяжелый, зазубренный меч.
Ухожу я в леса и дубравы,
Где деревья сплелися шатром,
Где цветут ароматные травы
Бархатистым зеленым ковром…
Сквозь узоры листвы кружевные
Блещет ясного неба лазурь…
Там стихают сомненья больные
И душа отдыхает от бурь.
В небе тучек плывут караваны,
Тихо плещет о берег волна,
И я жажду покоя нирваны —
Беспробудно глубокого сна!
1886 г.
Холодный серый день. Над морем и землею
Спускается туман — молочно белой мглою,
Слились с безбрежностью морскою небеса
И смутно вдалеке белеют паруса.
Но ветер потянул — и рябью легкой море
Тотчас подернулось, поодаль у камней
Становится волна морская зеленей
И гребни белые мелькнули на просторе…
Еще волненья нет, но близится оно,
Гроза не грянула, но все грозою дышит,
И сердце чуткое, предчувствием полно,
В прибое волн морских угрозу моря слышит.
(Памяти А. П. Чехова)
Нет слов… Уста от скорби немы,
В душе — утраты злая боль.
Последний стих его поэмы —
Давно ли он звучал, давно ль?
Давно ли молодым побегам
Пророчил пышный он расцвет,
И сыпался душистым снегом
Его мечты вишневый цвет?
Он возвещал зарю не зная,
Что близко смерти торжество,
Что эта песнь, душе родная —
Песнь лебединая его!
Но вот алеют неба своды,
С зарей несутся облака,
И грянет гром, и хлынут воды:
Гроза весенняя близка.
Налетела гроза, разразилась,
Отблеск молний пылал, как пожар,
Все живое, дрожа, притаилось
И гремел за ударом удар.
Потемнели небесные своды,
Словно мрачный свинцовый навес,
И шумели, и пенились воды,
И гудел пробудившийся лес…
Потрясенные бури порывом
Наклоняли деревья чело,
По долинам цветущим и нивам —
Разрушенье повсюду прошло…
Снова небо горит бирюзою,
Блещут листья в алмазной пыли,
Но колосьям, примятым грозою —
Не поднять головы от земли.
Средь желтеющих былинок
На разрушенной террасе
Кипарис стоит, как инок
В побуревшей грубой рясе.
Едкой пылью убеленный,
Он глядит в простор воздушный,
В созерцанье углубленный
И к земному — равнодушный.
А вблизи — и в полдень знойный,
Что траве степной смертелен —
Кипарис, подросток стройный,
Смотрит в небо — свеж и зелен.
Каждой пышной юной веткой
Весь он — жизнь, и весь он — радость,
Не изведав пыли едкой,
Лишь росы он знает сладость.
Надо мною тихо веют
Тюрингенские леса
И приветливо синеют
Меж листвою небеса.
И напев особый слышен
В тихом шорохе ветвей:
Старый дуб, могуч и пышен,
О борьбе поет своей.
О печали шепчет ива
Полусонному ручью,
И лепечет сиротливо
Ясень исповедь свою.
Шелестят в раздумье сосны, —
Им с вечернею зарей
Дни любви, былые весны
Вспоминаются порой.
Лишь один зеленый ельник,
Наклонясь под гнетом дум,
Им внимает как отшельник —
И безмолвен, и угрюм.
(Памяти моей няни Е. Е. Ф.)
Могила скромная в тени дубов зеленых
И скромный белый крест
Среди крестов других, ветвями осененных,
Что в поле широко раскинулись окрест.
Могила скромная, где травка полевая
Из-под оттаявшей пробилася земли,
И легкий ветерок, со вздохом пролетая,
Колышет тонкие стебли.
В ней ты нашла себе успокоенье;
Живя не для себя, ты знала лишь одни
Труды, страдания и самоотверженье…
Мир праху твоему! Спокойно отдохни.
Падают, как слезы, капли дождевые,
Жемчугом дробятся слезы на стекле,
Низко опустились тучи грозовые,
Даль как будто тонет в засвежевшей мгле.
Отблеском багровым молнии излома
Ярко озарился темный свод небес,
Глухо прогремели перекаты грома,
Вздрогнул, встрепенулся пробужденный лес.
Дрогнуло и сердце вместе с первым громом,
Рвется к заповедной радостной стезе,
И былое шепчет голосом знакомым:
— Кончено затишье… В сердце — быть грозе!
Падают, как слезы, капли дождевыя,
Жемчугом дробятся слезы на стекле,
Низко опустились тучи грозовыя,
Даль как будто тонет в засвежевшей мгле.
Отблеском багровым молнии излома
Ярко озарился темный свод небес,
Глухо прогремели перекаты грома,
Вздрогнул, встрепенулся пробужденный лес.
Дрогнуло и сердце вместе с первым громом,
Рвется к заповедной радостной стезе,
И былое шепчет голосом знакомым:
— Кончено затишье… В сердце—быть грозе!
В тот миг, когда рукой чужою
Удар нам в сердце нанесен,
Когда чернят нас клеветою
Или клянут со всех сторон —
Мы с негодующим презреньем
Встречаем сделанное зло,
И смело грозным обличеньем
Бросаем в наглое чело!
Но если нам рукой любимой
Терзают сердце — о, тогда,
В немой тоске невыразимой,
Под гнетом скорби и стыда,
Сомкнув уста, сжимая руки,
С смертельным холодом в крови —
Мы молча вынесем все муки
Своей поруганной любви.
1886 г.
Милый голос издалека
Отдался в душе моей,
Или там, в ветвях, высоко
Отозвался соловей?
Как сияют в небе краски,
Как прозрачны облака,
И полно отрадной ласки
Дуновенье ветерка.
Эти горные громады,
Этот лиственный навес,
И деревьев колоннады
С ярким куполом небес;
Дымка сизая туманов,
Гор высоких алтари,
Шепот ласковый фонтанов
От зари и до зари —
Не мечта, не сон ли это;
Эти ночи, эти дни?
Царства грезы — мир поэта
И душе его сродни.
(На мотив Лилиенкрона)
Пусть крепок вражеский доспех
И ослепителен шелом,
Пусть нет надежды на успех —
Иди без страха напролом.
Не надо нам бесплодных мук,
Вооружись на бой со злом,
Не опускай бессильно рук,
Иди без страха напролом.
Перед кумирами врага
Не преклоняйся в прах челом,
Жизнь наша слишком недолга,
Иди без страха напролом.
Не унывая веруй впредь,
Во что ты веровал в былом,
И если надо умереть —
Иди без страха напролом.
Как для глаз — Божий свет,
Как с отчизны привет
Для скитальца на дальней чужбине,
Как роса для цветка,
Как фонарь маяка
Для пловцов, погибавших в пучине,
Как свобода — рабам,
Как сияющий храм —
Для творящих святые молитвы,
Как ребенок — отцу,
Как оружье — бойцу,
Что отважно кидается в битвы, —
Так и песня моя
Дорога для меня,
Эта песня любви и печали.
Только с жизнью моей
Оборваться и ей,
Как струне, что внезапно порвали.
1887 г.