Найдено стихов - 105.
На одной странице показано - 20.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале идут более длинные стихи. На следующих страницах стихи становятся короче.
На последней странице Вы найдете самые короткие стихи автора.
На дворе играя, дети
снегура слепили раз;
вместо рта кирпич воткнули,
черепицы — вместо глаз.
И прямее чтоб держался
белый дядька на снегу,
в остов дядьки положили
из-под печки кочергу.
И при громких криках: — «Браво!»
школяров и шалунов,
встал снегур в блестящей ризе
меж сугробов и снегов.
И вокруг него резвилась
и смеялась детвора,
но погас закат румяный —
все забыли снегура.
Он остался одиноко
охранять пустынный двор…
Из-за крыш в туманном небе
выплыл месяц на дозор.
По строеньям щелкал звонко
и скрипел седой мороз.
И глядел снегур на месяц,
опечаленный до слез.
— «Надо мной костер сверкает
что-то ясно чересчур, —
только что-то он не греет?» —
молча думает снегур: —
«Я любил тепло; когда-то
обжигал меня костер,
только странно мне, что холод
слаще с некоторых пор.
Вот бы мне к огню пробраться,
да стряхнуть с себя снега!»
Это в нем заговорила
из-под печки кочерга.
И глядит снегур — и видит,
что в окошке, как назло,
печь сверкает головнями
обольстительно-тепло.
И снегур подумал: — «Ладно!
До огня когда-нибудь
доберусь — вот только дайте
белым холодом дохнуть!»
И стоит снегур — и видит,
что редеет ночи тень,
и восходит в синем небе
золотой, февральский день.
Вышло солнце… каплет с крыши…
Снег стал ярок чересчур…
Кочерга в нем зашаталась,
и расплакался снегур…
И расплакался, и тает…
С ризы капают снега.
И, ликуя, обнажилась —
и упала кочерга.
К. Фофанов.
О как мне отрадно в этом светлом мире,
Точно улетел я к Богу за созвездья;
Здесь не знают мести и за месть возмездья —
В честь безсмертной жизни здесь гремят на лире.
В облачных гирляндах, сотканных из света,
Дремлют гор кремнистых синия вершины,
И дуброва пышной зеленью одета,
И ковром цветистым вытканы долины…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Я вчера спустился по зеленым склонам
К роще, освеженной быстрою грозою:
На узорных листьях, на ковре зеленом
Серебрились капли искристой слезою,
И в дали прозрачной различало око,
Как под ясным солнцем, стройно выступая,
Двигалась павлинов золотая стая,
Радужныя перья распустив широко.
И, казалось, будто войско ровным строем
Надвигалось тихо с пестрыми щитами,
И, казалось, феи, утомившись зноем,
В стройном полонезе машут веерами…
Я присел под ясень; в воздухе хрустальном
Он сквозной листвою выделялся резко,
И под ним журчали стоном музыкальным
Три ключа, сверкая зыбью полной блеска.
И вдыхал я грудью воздух ароматный,
И смотрел на зелень жадными очами,
Душу окрылял мне трепет непонятный…
Думы колебались звучными струнами.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Прекрасное дитя с очами голубыми,
С кудрями влажными от рос,
Все перевитое гирляндами живыми
Весенних ландышей и роз,
Впорхнула ты ко мне в мой угол незавидный,
Повея юною весной,
И снова предо мной смолк жизни гам обидный
С обычной суетой.
Крылатое дитя, эѳирное созданье,
Ты хочешь знать мою печаль,
Ты хочешь разгадать души моей страданье,
Тебе, дитя, поэта жаль.
О, нежное дитя с очами голубыми,
С кудрями влажными от рос,
Ты не волнуешься стремленьями земными,
Ты не поймешь причину слез.
Твой терем под волной из алаго коралла,
Мой угол бледен и убог,
Когда моя душа еще не расцветала
Для вдохновений и тревог —
Блистало ты давно, разлитое в природе,
В сияньи радуг и луны
И плыло по ночам в небесном хороводе,
Бросая спящим людям сны.
Ты розовой весной зарницею мигало,
Росой кропило каждый куст
И в ночь лазурную под яблонь убегало
Подслушать клятву робких уст.
Под темным куполом молитвеннаго храма
Над преклоненною толпой
Незримым ангелом на волнах фимиама
Ты проносилося порой.
Ты вечно — как мечта, как небо — безгранично;
И все в тебе, и ты — во всем,
И также ты следишь за розою тепличной,
Как и за мной, разбитым злом.
О, милое дитя, тьму черных дней поэта
Зажги сиянием зари,
Отри слезу с ресниц и с трепетом привета
Ты на груди моей замри.
Как легкий кокон раннею весною
Спешит порвать веселый мотылек,
Чтоб понестись воздушною стезею, —
Так я порвал земную цепь тревог.
И дух мой, дух бесплотный и счастливый,
Навстречу солнц и вечности поплыл,
И предо мной открылся прихотливый,
Волшебный мир неуловимых сил.
Там не было ни резких очертаний,
Ни ярких красок, только в вышине
Курился дым живых благоуханий
И звуков рой навстречу несся мне.
И улетел за голубую твердь я, —
Она звучала сонмами планет
Великую рапсодию бессмертья,
Гимн божеству и вечности привет…
И я поплыл в теченье музыкальном
Бессчетных звезд эфиром голубым.
Я долго плыл — и вдруг пахнуло дальним,
Знакомым сном, дыханием земным.
Я уловил в пахнувшем аромате
И запах трав, и запах серых мхов.
Так пахнет лес сосновый при закате,
Когда росой упиться он готов.
И я узнал, что над родной страною,
Над севером носился, — и вокруг,
Незримою колебляся струною,
Звенел, дрожал и лился странный звук.
Едва-едва он слышен был — и чутко
Внимал ему я, слезы затая: —
Так шепчется с осокой незабудка
Под месяцем у берега ручья.
И я узнал, что значит звук чуть слышный, —
Что это ты спешишь за мной вослед,
Как звук, как тень, как сон любви давнишней,
Мое дитя, подруга юных лет.
У славных египтян, когда на пире шумном
От пляски бешеной колеблились столбы
И звучный гром литавр внезапно вторил бубнам,
Когда разумные делили ложь с безумным, —
Вносили мумию на пиршество рабы.
И только гости труп во гробе различали —
Внезапно умолкал и смех, и резвый шум,
Отпрянув от гетер философы бежали,
Не пели юноши, и девы не плясали,
И всех смущала грусть невысказанных дум.
Так часто и со мной. На пире вдохновенья,
Когда вокруг меня сады и терема,
Когда, как облака в тумане отдаленья,
Плывут и тают вновь, и вновь растут виденья
Неуловимыя, как истина сама;
Когда я точно бог брожу в лазурном храме,
Когда мне и цветы, и блеск со всех сторон,
И пение, и звон, — тогда в веселом гаме,
В роскошно блещущей и пестрой панораме
Смущает душу мне один печальный сон.
Мне чудится обряд прощальный погребенья;
На катафалке гроб, блистающий парчой,
И синий дым кадил, и сумрачное пенье
И спящий в гробе труп без речи и движенья,
Хранящий на челе след думы роковой.
Тогда мой гордый стих слабеет и смолкает,
Пред вечностью стыдясь я преклоняюсь вновь,
Пред тою вечностью, которая рождает
И недовольная безумно разрушает
И небеса, и мир, и злобу и любовь.
Когда пройдут стремленья молодые,
Остынет кровь, поработится ум, —
Опять взгляни на звезды золотые,
Опять ручья подслушай тихий шум.
И вновь найдешь душе успокоенье, —
Они все те ж, все так же молоды́,
У них нет дум, заботы и гоненья,
Для них мечта — и битвы и труды!
Свободный дух им вызвал жизнь однажды:
Хор ясных звезд — светить земле в ночи,
Ручей — поить измученных от жажды…
Все тот же плеск и те же все лучи!
А ты, дитя смеющейся природы,
Ты много раз меняешься душой:
То просишь дней ликующей свободы,
То цепь куешь для жизни молодой.
Твой взор погас, чело твое в морщинах,
Ты слаб и хил, любовь твоя прошла.
Ты — точно раб на шумных именинах,
И жизнь тебе, как прежде, немила!
А помнишь ли — и ты был прежде молод,
Ты зло клеймил, свободу создавал,
Грозил врагам… Повеял жизни холод
И умертвил, как сад, твой идеал!
Припомни же стремленья молодые,
Свою борьбу, отвагу первых дум!
Опять взгляни на звезды золотые
И у ручья подслушай прежний шум!
Живые сны воздушною толпою
Вокруг меня витают на яву.
Смирился я смущенною душою
И слушаю шумящую листву,
Жук пролетел и прозвенел струною
И тяжкой каплей рухнулся в траву;
На вышине глубокой и спокойной
Алеет ночь, лобзая запад знойный…
Ростут, ростут пленительные сны…
Бледнеет лик природы безмятежной,
Пред их толпой загадочной и нежной,
Обвеянной дыханием весны.
На небесах, в румянце золотом,
Фантазия таинственным резцом
Уже чертит волшебные узоры…
Там из теней воздвиглись города
И облаков жемчужная гряда,
Теснясь, слилась в причудливыя горы…
Вон терема… киоски… обелиск…
Мерцают мне сквозь сумрак полусонный…
А это что? Луны ли бледный диск,
Или маяк, над озером зажженный?
Не мчатся ль мне, эфирных снов быстрей,
Туда, туда, в воздушные чертоги!
Там красота без жизни и страстей…
Но если жизнь — то нет земной тревоги,
И если страсть — то нет земных цепей.
Недаром вопли клеветы
В своем бездушном приговоре
Растут в безумие мечты,
Растут в чудовищное горе.
Все лгало, все — твои слова,
Твоя улыбка с дерзким взором;
Но не лгала людей молва,
Твоим играючи позором.
Какая страшная судьба,
Какие гневные томленья!
Ужели ты — страстей раба,
Ужель ты жертва преступленья?
Уйдешь, неловко хмуря бровь,
Иль взор потупишь молчаливо…
Придешь — и чуждую любовь
Спешу угадывать пытливо.
Вокруг тебя позор и мгла,
Ты улыбнешься — мне терзанье.
У просветленного чела
Ловлю я чуждое дыханье.
Учусь угадывать в чертах
Томленье страсти непокорной —
Чужого счастья стыд и страх —
И жду, все жду разлуки черной.
Когда же ласками опять
Даришь ты нежно и пугливо,
Я не умею не прощать,
А после сетую ревниво.
Признаний требую твоих,
Жестокой истины признаний,
Как будто больше счастья в них,
Чем в скрытом бешенстве терзаний!..
Когда, удалившись от зол суеты,
От благ и житейских страданий,
Ты внидешь, исполнена тайной мечты,
В обитель святых покаяний, —
Быть может, тебя навестить я приду
Усталой, признательной тенью
Весною, когда в монастырском саду
Запахнет миндальной сиренью.
Войду я, безмолвен, войду я, уныл,
В обитель молитвы и мира,
Услышу бряцанье душистых кадил
И пенье согласного клира.
Тебя я узнаю меж юных черниц:
Твой взор будет кроток и нежен,
Ты будешь безмолвна, как сумрак темниц,
Я буду, как буря, мятежен.
Но ты не узнаешь, родная, меня,
Пройдешь ты, потупившись, мимо,
Бледна, как мерцанье осеннего дня,
Прекрасна, как тень серафима.
Не дрогнут ресницы, не вспыхнет щека, —
Пройдешь и исчезнешь без шума…
Ты будешь от думы земной далека,
Я буду весь — трепет и дума…
В сыром Петербурге, за чайным столом,
Они размечтались о юге родном.
Она говорила: „последний раз шла я
Одна через Киев; там ночь голубая
Вокруг разстилалась… Как пахли черешни!
Как мягок, как тепел там воздух был вешний
Как ласков луны обольстительный свет.
Все окна, раскрытыя настеж, темнели…
В садах соловьев раздавалися трели
И ярко шиповник алел!..“ Ей в ответ
Сказал он, волнуясь: „там ночью работой
Я также не мог заниматься с охотой:
Бывало под самым окном у меня
В вишневом кусте до лазурнаго дня
Свистал соловей, а в открытыя окна,
Как бабочек стая, как снега волокна,
Влетали вишневых цветов лепестки,
Мой стол усыпая…“ Она головою
Поникла. Замолк он… и, полный тоски,
Вздохнул я, растроганный речью простою.
Если раз хоть познал ты житейский обман
И сроднился, как брат, с нищетою,
И коснулся ея назревающих ран,
И смутился в печали душою, —
Не пугайся тогда, не дрожи перед злом,
Не кляни час невинный рожденья,
Знай, — есть гений добра, он с прекрасным челом,
Он выходит из битв, как боец с торжеством,
Он вливает в сердца утешенья;
Он срывает замки с бездыханных темниц,
Разрывает колодников цепи,
Отирает он слезы заплаканных лиц
И звездой загорается в склепе.
Помолися ему, позови ты его, —
Он услышит святую молитву:
Ты полюбишь людей, не боясь никого,
Выйдешь смело на правую битву.
Он обвеет румянец кошмара с ланит,
Он склонится в тиши к изголовью
И твой сон, твой полуночный сон усладит
Необятной, как небо, любовью.
Даль темнеет; аромата
Полон воздух; стынет жар…
Вот и перваго раската
Освежающий удар.
Пыль взметнулась по дороге;
Листья шепчутся в тревоге
И, кружась, летят в поток.
Вновь удар! То, раздвигая
Кущи радужнаго рая,
Мчится по небу пророк
На пурпурной колеснице
В пару огненных коней;
В золотых руках возницы
Змеи белыя зарницы
Вместо шелковых возжей…
Гром умолк — и снова ярко
Блещет солнце на луга,
И горит на небе арка —
Семицветная дуга.
Даль лазурна и багряна…
В урне пышнаго тюльпана
Серебрятся капли слез.
Весь заплакан сад зеленый;
Слезы смигивают клены
На подушки алых роз.
Порвана последней тучки
Легко-дымчатая ткань…
И в окно уносят ручки
Юной бабушкиной внучки
Орошенную герань.
Ты написать стихи в альбом меня просила…
Сквозь тучи редкия вечерняя заря
Роняла луч косой. Окно приотворя,
Ты села у стола и голову склонила —
Следить за почерком взволнованной руки…
Вдали еще дрожал неясный рокот грома,
Впорхнувший ветерок к нам кинул лепестки
Полуотцветших лип и шевельнул альбома
Изящные листки.
Немного написал тебе я, но любовью
Те строки вытеснил из сердца я тогда…
И вот с тех пор прошли недели и года,
Но часто прошлый сон слетает к изголовью:
В мечтах рисуют мне закрытые глаза
Отцветших лип ряды, зари лучи косые,
Развернутый альбом, и смолкшая гроза,
Как эхо прошлаго, раскаты громовые
Мне издали несет… Улыбка и слеза
В тот час приветствует видения былыя.
Лучезарныя грезы кружат и плывут надо мной;
Сон бежит от очей; жжет холодное ложе меня.
Я окно распахнул: душный воздух тяжел пред грозой,
В белой ночи чуть блещет мерцанье почившаго дня.
Дальний лес на лазури темнеет зубчатой стеной,
Пыль дымится вдали, — слышен топот тяжелый коня.
Лучезарныя грезы плывут и плывут, как волна за волной.
Опалили огнем, подхватили, как крылья, меня, —
И несут, и несут! Как пловец, утомленный борьбой
С непокорной стихией, весло упускает, стеня, —
В бездне бездн опустил я оковы заботы земной,
Чад раздумья, тревоги и бред отлетевшаго дня.
И не знаю — то жизнь ли, смеяся, играет со мной,
Или смерть, улыбаясь, над бездной качает меня?..
Лучезарные грезы кружат и плывут надо мной;
Сон бежит от очей; жжет холодное ложе меня.
Я окно распахнул: душный воздух тяжел пред грозой,
В белой ночи чуть блещет мерцанье почившего дня.
Дальний лес на лазури темнеет зубчатой стеной,
Пыль дымится вдали, — слышен топот тяжелый коня.
Лучезарные грезы плывут и плывут, как волна за волной.
Опалили огнем, подхватили, как крылья, меня, —
И несут, и несут! Как пловец, утомленный борьбой
С непокорной стихией, весло упускает, стеня, —
В бездне бездн опустил я оковы заботы земной,
Чад раздумья, тревоги и бред отлетевшего дня.
И не знаю — то жизнь ли, смеяся, играет со мной,
Или смерть, улыбаясь, над бездной качает меня?..
Звучал повсюду благовест церковный,
И в тьме ночной, как рои ярких пчел,
Блистали свечи жертвою бескровной,
И крестный ход вокруг собора шел…
Тебя в толпе искал я жадным взором,
Одну тебя, поклонница Христа!
И первый раз неправедным укором
Я осквернил безумные уста.
Ты не пришла молиться вместе с нами, —
Тебя не мог из гроба вызвать звон.
И, полный слез, я с тайными мечтами
Рассеянно взглянул на небосклон:
Сбегала тьма, и утро рассветало,
Редела туч воздушная гряда,
И лишь одна восточная звезда
Еще на небе ласково дрожала…
И мнилось мне, что то твоя свеча
Затеплена перед подножьем Бога
И кротким блеском бледного луча
Мне шлет привет из вечного чертога.
Ко мне, волна, ко мне! И пеной белоснежной
Задуй моих страстей метущийся огонь,
Но если встретишь ты в душе моей мятежной
Хотя одну мечту, то пощади — не тронь.
Ты, гневный ураган, ко мне! своим напором
Разрушь в моей душе обиды и печаль,
Но если встретишь в ней остывшим метеором
Погибшую любовь, не тронь — ее мне жаль.
Ко мне, ко мне, струя шипящаго волкана!
Разлейся в грудь мою и в ней испепели
Всю девственную ложь, все призраки обмана,
Ничтожные плоды изношенной земли.
Но если встретишь там остынувшия слезы,
То растопи, и пусть текут оне с ресниц,
А там, где упадут, пусть зацветают розы
Для траурных венков безвременных гробниц.
Мы ближних к счастию ревнуем,
А о несчастье их скорбим;
Привычно громко негодуем,
Еще привычнее молчим.
Года бегут, года торопят
Поспешным вихрем суеты
И все сомненья в сердце копят,
Теряя ветренно мечты.
Глядим назад, и — как ошибка —
Былое смотрит нам в глаза;
В устах — притворная улыбка,
В очах невольная слеза.
Страсть пережита торопливо,
Остыли мысли и сердца,
Но все сторонимся пугливо
От неизбежнаго конца.
И ходит смерть, ища разгадки
Своим недугам роковым, —
И как дитя, играя в прятки,
От ней укрыться мы спешим.
Сидим забывшися, томимся
В углу под тяжестью ковра,
А все разведчицы боимся,
Не смеем вымолвить: «пора!»
В эту ночь, в эту светлую ночь
Расточаются чары волшебныя,
Распускаются травы целебныя…
В эту ночь о грядущем пророчь.
Шепчет сказки заплаканный бор,
Заплескались русалки-купальщицы,
Вышли в луг ворожейки-гадальщицы,
Вышел леший на поздний дозор.
Дремлет папортник… Там, далеко,
В небе тучки несутся жемчужныя…
И в груди смолкли вопли недужные,
И светло на душе, и легко.
Сердце верит в таинственный клад.
Он глубоко зарыт в недрах матушки
Нашей Руси — ищите, ребятушки,
Выходите в поля стар и млад!
Клад веками схоронен от вас
За тяжелой, гербовой печатью,
Клад тот предан глупцами проклятью…
Вы найдете его в добрый час.
Теперь кукушка не кукует,
Не трелит звонкий соловей,
И мрак, безмолвствуя, ночует
Среди обветренных аллей.
Холодный ветер тучи гонит,
Даль потускневшая мутна,
И, к берегам ласкаясь, стонет
Похолодевшая волна.
Природа мирно засыпает:
Она свершила, что могла,
И вновь в грядущем обещает
Разсвет весенняго тепла.
Зерном налившиеся злаки,
Как жертва, скошены давно —
И для весны в подземном мраке
Таится новое зерно.
И вы цветы — невинность лета,
Питомцы праздные садов —
Вас солнце вызвало для света,
И взяли люди для гробов!
И зреют думы роковыя,
И жаль до боли юных дней…
Каких цветов, плоды какие
Сберу я к осени своей?..